Лесник услышал. Реакция у него была отменной. Он не потерял ни доли секунды. И лишь когда плошка с похлебкой полетела в незащищенное лицо нагнувшегося к нему солдата, а вторая плошка вылетела из рук Кривого, я понял, что они это сделали бы и без меня. Не рассчитывали они на мою помощь. Больше того, Кривой понимал по-русски, и последние слова лесника относились к нему. Были сигналом.

А дальше, в следующую минуту, было вот что: почему-то я не стрелял — как-то в голову не пришло. Я бросился на стражников сзади, размахивая ружьем, как дубинкой, и моя акция была совершенно неожиданной как для стражников, так и для лесника с Кривым — я-то забыл, что вместо лица у меня железное муравьиное рыло. Ложе ружья грохнуло о шлем солдата, шлем погнулся, солдат отлетел к стене, сбил с ног другого стражника, и мной почему-то овладело желание немедленно заполучить двойной топор, которым размахивал солдат, правда, угрожая более своим, чем чужим. Я вцепился в древко топора и рванул его к себе — ружье мне мешало, но солдат с перепугу отпустил топор, и я оказался обладателем двух видов оружия, а на самом деле выключился из битвы за перевооруженностью. Пока стражники старались понять, что за гроза обрушилась на них с тыла в образе одного из них, Кривой свалил ближайшего к нему противника, еще с одним справился лесник и отнял у него копье. Остальные стражники сочли за лучшее сбежать, вопя как резаные.

Я с ружьем и топором бросился к леснику, и заглушенные шлемом мои возгласы испугали Кривого, который встретил меня выставленным навстречу копьем. Но Сергей Иванович соображал быстрее. Я полагаю, что он сначала узнал свое ружье, потом связал с ним страшилище в муравьином шлеме и разорванных джинсах.

— Спрячь пику! — крикнул он Кривому. — Это моя интеллигенция.

Не могу сказать, что это было самое приятное для меня обращение в темном туннеле горы, — наверное, я слишком закомплексован, но в принципе я был рад возможности сложить с себя ответственность — хватит с меня одиночных путешествий.

— Давай ружье, — сказал Сергей Иванович. — Что, пули берег?

— Не хотел поднимать шума, — ответил я.

Кривой уже был в камере, резал веревки на руках остальных пленников.

— Сейчас они вернутся, — сообщил я леснику. Я не ждал, что он согласно правилам игры бросится мне на шею с криком: «Ты мой спаситель!», — но уж очень он был деловит и сух.

— Знаю, — сказал он. — Ружье в порядке? В реке не купал?

— В порядке, — кивнул я.

И все-таки встреча должна была быть иной.

— Ну, где там люди? — крикнул лесник в темноту камеры.

В конце коридора послышались крики и топот.

— Ты никого не прихлопнул? — спросил лесник, срывая со стены факел и придавливая сапогом плошку. Сразу стало темнее.

— Нет.

— И не должен был. Не в характере, — ухмыльнулся лесник. — Шлем так подобрал?

— Так.

Как будто я был мальчишкой, обязанным отчитаться дяде в шалостях, но все-таки не преступившим пределов дозволенного. Хотя неясно было, одобряет ли он мое миролюбие или не согласен с ним.

— Молодец, — сказал лесник. — Кривой тебя даже не признал.

Кривой выгонял своих товарищей из камеры. Делал он это бесцеремонно, не у всех даже были развязаны руки — он на ходу пилил путы, покрикивал на черные шатающиеся тени.

— Пойдешь за ними, у тебя топор — прикроешь. Да и защищен ты больше, чем другие. Я задержусь.

— Я с вами.

— Хватит, неслух, — возразил лесник. — Ведь случай, что ты нам помог. Скорее всего должен был и сам погибнуть, и нам не помочь. Ясно? Ты хоть теперь слушайся. Я лучше знаю.

И я пошел за толпой узников, которые трусили к выходу из горы. Они успели разобрать оружие, брошенное солдатами.

Кривой обогнал толпу и бежал впереди, вырывая из стены редкие факелы и топча их. Я оглянулся. Маленький силуэт лесника, затянутый дымом, виднелся у стены.

Вдруг гулко, на всю гору, раскатился выстрел. Ему ответил далекий крик. Силуэт лесника сдвинулся с места — он бежал к нам.

Я поспешил за толпой, туда, где впереди коридор пропадал в полной темноте.

Я чуть не проскочил нужного поворота, черного в темноте, и приостановился в нерешительности — и тут меня догнал лесник.

Он чуть было не налетел на меня, но каким-то шестым чувством понял, что я остановился, и крикнул на ходу:

— Сюда, направо, только на цыпочках. Теперь мы должны исчезнуть.

Я бежал шаг в шаг за Сергеем, и вскоре мы догнали остальных.

Лесник шепотом окликнул их, Кривой, тоже шепотом, отозвался. Мы остановились.

Мы отошли от входа в этот второстепенный штрек метров на сто, и я увидел, как в его отверстии промелькнул факел — преследователи бежали мимо по главному туннелю.

— Вы что, здесь были раньше? — спросил я лесника тихо.

— Чего я здесь не видал? — отозвался он.

— А как знали?

— Раньше обсудили, в камере. Кривой здесь бывал. А вообще-то отсюда не возвращаются.

— Знаю, — сказал я.

— Поглядел?

— Поглядел.

— Наверное, даже больше меня видел. Я-то все больше понаслышке.

Мы пошли дальше.

Я не сразу догадался, что мы вышли на склон, — ночь стала темной, луна зашла, и только по внезапной волне свежего воздуха я понял, что мы покидаем гору.

Я остановился, пока мимо проходили остальные. Поглядел на небо. И подумал, что, может быть, больше никогда не увижу этого звездного неба! Ни одного знакомого созвездия я не нашел.

Мы шли очень медленно, куда медленней, чем если бы оставались вдвоем с лесником. Мне хотелось припустить вперед — ведь впереди была еще река, потом открытая пустошь. А приходилось идти сзади плетущихся крестьян, и ничего другого не оставалось.

Нам дали передышку — ровно настолько, что мы успели спуститься с горы к реке ниже моста, примерно там, где я через нее перебирался. Но, к сожалению, нас увидели раньше, чем мы смогли затаиться в прибрежных кустах. Стрела на излете воткнулась в землю рядом со мной.

Мне казалось, что я давно, много дней, месяцев, иду по этому миру — и в сущности какая разница, параллельный он или фридмановский, заключенный в электрон. Он живой, в нем убивают, мучают и даже живут. И я в нем живу. И лесник.

В кустах произошла задержка — пленники не решались ступить в воду. Сквозь листву угадывался мост, и по нему уже бежали черные фигурки — нас могли отрезать от леса.

— Тут глубоко, — предупредил я. — За островом мельче.

— Знаю, — сказал лесник. — Многие плавать не умеют. Говорил я Кривому — к мосту надо бежать. Сбили бы караул. Ты, может, эту банку с головы стянешь? А то перевернет тебя, как корабль в бурю.

— Ее не снимешь.

Кривой, ругаясь, размахивая руками, загонял в воду крестьян. Лесник присоединился к нему. От горы уже подбегали солдаты — стрелы начали ложиться среди нас.

— Топор не бросай! — крикнул мне лесник. — Если тяжело, Кривому отдай.

— Не тяжело.

— Тогда плыви впереди. Если кто из солдат на тот берег прибежит, круши, не стесняйся.

Я прыгнул в воду, ухнул по пояс, потом по грудь. Но на этот раз мне не надо было беречь ружье и я знал, что в пяти шагах будет мелко. Когда я выбрался на берег острова, в затылок ударила стрела — я так и клюнул головой вперед. Муравьиный шлем меня на этот раз спас. Я оглянулся. На середине протоки покачивались несколько голов. Я поспешил дальше. В шлеме, с топором, я чувствовал себя увереннее. Но никто меня не встретил. Голоса стражников звучали неподалеку, им ответил крик с того берега. Где же наши?

Первым вышел Кривой, он нес в одной руке копье, другой поддерживал совершенно обессилевшего человека. Человек попытался сесть на траву, но Кривой зашипел на него, сунул в руку копье и снова побежал к воде, чтобы помочь еще одному беглецу.

К тому времени, когда на берег вышел лесник, — а он замыкал наш отряд,

— сюда перебрались человек шесть-семь.

Впереди на полпути к лесу стояла стена тумана — белого, густого, спасительного. Но тут нас настигли стражники, бежавшие по берегу.