Верка лежала на полу, а Елена стояла перед ней на коленях и растирала ей кисти рук. Больно было ужасно.

Справа нависал край низкого стола.

Верка знала, что там лежит ее мама.

— Мама мертвая? — спросила Верка.

Она так хотела чуда, в которое сама не верила, что боялась выразить надежду вслух.

На потолке что-то шевельнулось.

Нет, только показалось.

— Ты зачем сюда полезла? — вздохнула Елена, не ответив про маму. — Ты нам все испортила. Иван Сергеевич очень сердится.

— Ну и пускай сердится… Больно же!

— Скажи спасибо, что руки не отвалились.

Верка лежала на спине и все вглядывалась в потолок. Он в той комнате был довольно высоким, может, метра три, даже взрослый мужчина рукой не достанет.

Наконец глаза смогли различить неровности потолка — неправильный цвет и блестящие выпуклости.

Они же насекомые! Очень большие насекомые, которые впитали в себя приметы человеческого разума.

Вот они, на потолке. Замерли, слились с черными досками, нависли, расплющились и замерли так, как умеют замирать только насекомые. Но неверный свет лампочки, висящей в другом углу подвала, луч фонарика в руке Елены, дрожащее мерцание свечечки, горящей в коридоре, — несколько источников света, хоть и слабеньких, создавали паутину лучиков, не столько освещающих потолок, сколько мешающих на него смотреть… И если бы не отражения этих лучиков в замерших стеклянных глазах, их никогда бы не заметить.

А как только Верка догадалась, что насекомые висят над ней, ее охватил такой ужас, что, как в сказке, язык отказался слушаться и она только часто-часто задышала и попыталась вырвать руку, чтобы показать на потолок.

Но Елена Борисовна не поняла, стала успокаивать и удерживать Веркину руку:

— Не волнуйся, деточка, все будет хорошо!

Верка потеряла контроль над собой.

Большие глаза женщины и детеныша — да какая это женщина, какой детеныш! — смотрели внутрь ее и морозили сердце.

Она рванулась, кинулась в сторону, чуть не опрокинула стол, на котором лежало тело мамы, вырвалась из рук Елены и на четвереньках, как собачонка, кинулась к выходу.

И поняла, почувствовала, хоть и не увидела — нет же у человека глаз на затылке, — что исполинские насекомые поползли по потолку в другую сторону, в глубь подвала.

В коридоре Верка распрямилась и вбежала в первую комнату, где так и лежал на полу Олег Владиславович, которого никто не тронул. А рядом — высохшее тельце женщины… Его в первый раз Верка приняла за тельце ребенка.

Елена догнала ее.

— Что случилось? — спросила она. — Тебе что-то померещилось?

— Они там были! Они на потолке над нами сидели и смотрели!

— Ну это маловероятно, — ответила Елена Борисовна. — Мы бы их заметили.

— Вот я и заметила.

Верка села на пол, прислонилась к стене спиной. Сил больше не было. Ни бегать, ни объяснять, ни бояться… Все, кранты!

Елена Борисовна и поверила ей, и не поверила. Она сама боялась, но ей бояться было нельзя, потому что рядом была девочка, которую Елена безумно жалела. Это была такая несправедливость, что именно на Веру, и без того обиженную жизнью, навалилось такое горе и такой страх.

— Это они убили Олега Владиславовича? — спросила вдруг Верка.

Елена присела на корточки возле Олега. Она приложила пальцы к его шее, подняла веко.

— Пока он жив, — сказала Елена. — Пока…

— Их в тюрьму посадить мало, — убежденно сказала Верка.

Елена горько улыбнулась, и Верка в полутьме разглядела ее улыбку.

— А моя мама? — спросила Верка. — Я даже спрашивать боюсь, потому что ничего не понимаю.

— Будем ждать «Скорую», — сказала Елена.

Верка хотела было сказать, что тогда надо маму вытаскивать наверх, чтобы не терять времени. И Олега тоже.

Но не сказала.

Вот если бы мама лежала дома, на кровати, живая или мертвая, Верка бы обнимала ее, целовала, плакала бы. А здесь все происходило как в плохом кино, и Верка была зрителем.

— Елена! — послышался голос Ванечки из большой комнаты, где осталась мама. — Елена, Вера, куда вы задевались?

— Пошли, — сказала Елена, помогла Верке подняться, и они рука об руку вошли в большую комнату.

Мама по-прежнему лежала на голубом пластике. Она была закутана в полупрозрачную оболочку, живых людей так не закутывают.

— Мы их не нашли, — сказал Ванечка. — Они убежали.

— Знаю, — кивнула Елена. — Они замерли на потолке, а потом сбежали. Вера их видела.

— Как же я не догадался? — расстроился Ванечка. — Они же могут бегать по потолку!

Елена нагнулась над столом, где лежала Веркина мама, и достала стетоскоп. Ванечка стоял рядом и бормотал себе под нос:

— Как ты полагаешь, мы не опоздали? Главное, не дать ему вгрызться во внутренности!

Верка поморщилась от таких слов — они были холодными. Доктора смотрели на маму как на подопытную лягушку.

— Мы не опоздали, — сказала Елена. — Но, думаю, процесс вот-вот начнется. Ведь и они спешили именно из-за этого.

— Из-за чего? — не удержалась Верка.

— Этим насекомым нужно было сохранить тело как питание для личинки.

— Что вы говорите?! — ужаснулась Верка.

— Знаешь что, Вера, помолчи, пожалуйста! — блеснул очками Ванечка. — Лучше помолчи! Ты все время путаешься под ногами и мешаешь, честное слово! А если обижаешься, то уходи, уходи, уходи!

— Иван! — воскликнула Елена. — Возьми себя в руки. Всем несладко. Лучше послушай.

Она передала Ванечке стетоскоп.

Ванечка склонился к телу мамы. Он долго слушал грудь.

— Я хотела как лучше, — прошептала Верка, совсем не желая, чтобы ее услышали. — Я боялась…

У Верки появилась надежда, может, и пустяковая, но понятная. Они так внимательно слушали маму! А разве врачи будут внимательно слушать мертвого человека? Значит, они думают, что мама еще жива или может ожить.

Ей надо бы подойти поближе, но Верка не решалась.

— Эвакуируем? — спросил Ванечка.

— Ты с ума сошел! — воскликнула Елена.

— Боишься?

— Мы ее не довезем.

— Здесь оперировать нельзя. Мы погубим даже маленький шанс, который пока остается, — твердо произнес Ванечка. Он вовсе не был похож на кролика. Его следовало слушаться.

Он первым подхватил тело мамы под мышки, молодой солдат — за ноги.

Верка хотела бы нести маму, но ее помощи не требовалось. Только когда маму поднимали наверх, Елена помогала мужчинам.

Пасмурный свет снаружи показался таким ярким, что даже голова закружилась.

Реанимационная въехала в открытые ворота и стояла, чуть накренившись, на траве у сарая.

При виде докторов врач «Скорой помощи» кинулся было им навстречу, но Ванечка, запыхавшийся и потный, крикнул ему:

— Там, внизу, человек в коме. Постарайтесь что-то сделать. Вызывайте вторую машину.

Они занесли маму в машину и положили на койку.

Внутри реанимации теснились по стенам и даже на потолке приборы.

Верке не было места внутри, потому что в машину втиснулся еще один доктор.

— Можете дать наркоз? — спросил Ванечка.

— Я — анестезиолог по первой специальности, — ответил доктор. Он был не похож на доктора, слишком черный, усатый и густобровый.

Елена разрезала когда-то прозрачную, а теперь грязную и пыльную оболочку, в которую было закутано мамино тело. Потом принялась резать ножницами платье. Платье было таким ветхим, что расползалось от прикосновения. Доктор-анестезиолог ничего не мог понять и сначала задавал вопросы, но ему никто не отвечал, и доктор насупился и замолк. Он помогал Елене протирать спиртом мамину грудь и живот.

Верка видела все это сквозь щель чуть отодвинутой двери. Но тут она поняла, что сейчас закричит или ее вырвет. Она стала кашлять.

Ванечка услышал, обернулся и очень рассердился.

— Кто позволил девочке здесь находиться? — закричал он. — Вы с ума сошли!

Но никто не признался, что позволил. Потому что никто не позволял, а Верка сама заглядывала в реанимобиль.

— Уходи, Верочка, — сказала Елена.