Игорь прыгнул, как не прыгал даже на уроке физкультуры, и, на лету завернув за угол дома, прижался к стене. Джонни бросился за ним, но на бегу опрокинул ведро, стоявшее у стены. Ведро со страшным грохотом покатилось по асфальту дорожки, и невидимый человек громко затопал ногами и закричал непонятные слова.

— К кустам! — приказал Игорь.

И вовремя, потому что преследователь уже не скрывался — он топотал все ближе, желая настичь мальчиков.

Кусты у забора, с той стороны сада, что выходила в переулок, были густыми, непрозрачными даже днем, но ужасно колючими. А так как пришлось замереть, чтобы преследователь не заметил движения в кустах, то колючки залезли сразу за шиворот, уперлись в спину и царапали шею и затылок. Но приходилось терпеть.

Из-за угла в темноту выскочила белая фигура с фонариком в руках, и луч фонарика принялся шарить, к счастью беспорядочно, по кустам, по стене, по стволам деревьев.

— Свет с улицы нам в спину, — прошептал Игорь. — Он нас не увидит?

— М-м-ож-жет увидеть, — ответил Джонни, после каждой буквы выстукивая зубами чечетку.

На нижнем этаже, у Шурыкиных, зажегся свет. Слышно было, как запищала Наташа и Шура с мужем о чем-то заспорили. Заверещали попугаи на веранде. Человек с фонариком не осмеливался отойти от дома.

— Он не знает, кто мы такие, — сказал Игорь шепотом, — боится, что мы шайка разбойников.

Джонни хихикнул и сразу замолчал.

— Только бы мои не проснулись, — шепнул Игорь, — а то увидят, что меня нет, и подумают, что меня кто-нибудь украл.

Но наверху пока все было тихо.

Хлопнула дверь, и Шурыкин вышел к двери и спросил:

— Что случилось?

Человек с фонариком обернулся, и Игорь узнал Аппалсвами.

— Кто-то забрался в сад, — сказал он.

— Надо бы обойти кусты, — ответил Шурыкин по-русски.

— Он хочет обыскать кусты, — сказал Игорь Джонни, и Джонни сжался в маленький комочек.

— Только бы папа не узнал! — шептал он. — Только бы не узнал! — Он начал шептать что-то совсем неразборчивое и тихое — наверно, молился.

Но Игорь понял, что ни Шурыкину, ни Аппалсвами не хочется идти в кусты. Шурыкин сказал задумчиво:

— Зеленко, что ли, разбудить? Или Исаева?

Шура высунулась в окошко и сказала строго:

— Иди домой! Мало ли кто в кустах был.

— Они ведро опрокинули, хотели войти, — сказал Аппалсвами.

— Что он говорит? — спросила Шура.

Шурыкин сказал:

— Они ведро хотели унести, да уронили.

— Ну иди, иди, — сказала Шура ласково.

Шурыкин потоптался еще у двери и вернулся домой. Аппалсвами понял, что лишился союзника, уселся под лампу, спиной к двери, и приготовился сторожить дом. Хотел пересидеть разбойников.

Поднялся ветер. Лампа раскачивалась над головой Аппалсвами, и тень садовника металась по асфальтовой дорожке.

— Ну, что делать? — спросил Джонни. — Нам не выйти.

— Знаю, — сказал Игорь. — Забор высокий, а как только из кустов выберемся, он нас увидит.

И, как бы в подтверждение его слов, Аппалсвами провел фонариком вдоль забора. Ребята пригнули головы.

— Будем ждать, — сказал Игорь. — Не всю же ночь он будет сидеть.

— Ой! — пискнул Джонни. — Я хочу спать. Мне надо домой.

— Не хнычь! — сказал Игорь. — Мы с тобой разведчики. Надо ждать.

— Скорпион может приползти.

— Не приползет, — сказал Игорь.

Если бы он был один, он бы очень сильно испугался, но раз с ним был Джонни, который так боялся, то весь страх ушел. Игорь был старшим и сильным. И надо было показать, что ничего страшного не случилось.

— Что теперь делать? — не успокаивался Джонни.

— Отодвинься к забору… Вот так. Да осторожнее ты, а то Аппалсвами заметит. Сюда свет достает, с улицы. Теперь дочитывай дневник.

— Что ты!

— Дочитывай. Так время быстрее пройдет, а то все равно, как только можно будет, мы побежим домой, а потом никогда не дочитаем. Тебе надо будет дневник обратно положить. А мы самого главного не знаем: куда поехал Роджерс и что случилось.

Джонни не стал спорить. Игорь думал, что он будет отказываться, но, может быть, ему самому было интересно, а может, действительно не так страшно сидеть в кустах, когда занят делом.

— «Колпак пропитывался сыростью так, что из него постоянно нужно было выжимать воду. Можно себе представить, как подобное путешествие вредно для здоровья нас всех! Мы варили чай на сковородках, которые были единственною посудою, какую можно было употреблять, и пили его из оловянных кружек. Население этих мест весьма незначительно, ибо края эти разорены войной, и редко видны человеческие жилища. В одной деревне нас заметили, и там поднялось ужасное смятение. Мы могли видеть, как испуганные поселяне бросались прочь от воды, пытаясь укрыться в кустах. Солдаты хотели высадиться на берег, чтобы забрать в деревне провиант, в котором армия наша испытывает недостаток, но лейтенант запретил, ибо мы должны были спешить, чтобы успеть раньше бирманского конвоя к тому месту, где дорога выходит к реке и где мы намеревались устроить засаду, дабы захватить бирманскую казну, то есть последовать совету, который я осмелился дать господину полковнику».

— Вот видишь, — заметил тихонько Игорь, оглядываясь на опустившего фонарь Аппалсвами, — твой дед гнался за моим дедом.

— Не за ним, а за казной. Он, наверно, тоже был бедный, как и папа, а папа говорил, что он был очень отважный.

Свет у Шурыкиных погас, и скоро, подумал Игорь, все в доме успокоится.

— «Завтрашний день все решит. Двенадцатого декабря. Пишу глубокой ночью, вернее, уже на рассвете, ибо до этого не имел возможности взяться за перо. События, которые только что разыгрались, настолько необычны и печальны, что только сейчас я смог отдышаться.

Мы чуть было не опоздали и прибыли к месту засады только в глубоких сумерках. К счастью, я заметил костер, горящий на возвышении у пагоды Трех Духов, которую я знал по прежним моим путешествиям в этих местах. Я сказал об этом лейтенанту, и мы приблизились к берегу со всей возможной осторожностью. Деревни поблизости нет, и потому костер могли разжечь только случайные путники, может быть, именно те, за коими мы охотимся.

Мы причалили к берегу под самым холмом, и, когда совсем стемнело, один из солдат прокрался наверх и сообщил нам, что у костра дежурит бирманский солдат, а несколько других спят около самой пагоды. Видел он также и повозку. Тотчас мы начали готовиться к нападению и, окруживши холм, стали бесшумно подниматься на него. Однако один из них, видно заподозрив неладное, спустился нам навстречу и успел выстрелить из пистолета, чем поднял тревогу. В бою погибли все бирманцы и трое наших солдат. Я получил рану в плечо, к счастью неглубокую, хотя и старался осмотрительно держаться не в самой гуще боя. Преследуя отступавших бирманцев, мы пробежали несколько по дороге, а когда, добив их, вернулись в лагерь на холм, то бросились к повозке. Но тут мы обнаружили, что повозка пуста. Сундуков, которые я видел собственными глазами, на ней не было. Гнев лейтенанта обратился против меня, потому что подобное полное тягот и опасностей путешествие, как наше, было бы оправдано только находкою бирманской казны, но никак не боем с горсткою бирманцев. Мне удалось отвлечь несправедливый гнев лейтенанта предложением обыскать убитых бирманцев, чтобы найти документы, которые могли бы пролить свет на исчезновение казны.

Велико было наше удивление, когда мы увидели склоненным над телом бирманца русского Ивана Исаева. Лейтенант приказал взять его живьем, что нам и удалось сделать по причине внезапности нашего нападения. Мы допросили его с пристрастием, однако Иван упорствовал в заверении, что груз они оставили, не доходя до этого места, у верных людей.

В этот момент наш дозорный услышал конский топот. Мы быстро отступили к лодке, не успев толком обыскать поляну и ее окрестности. Очевидно, приближались бирманские солдаты, посланные по навету жителей деревни, которые нас видели. Господь сохранил нам жизнь, и мы благополучно отплыли вниз по реке. Сейчас уже светает. Иван лежит на дне лодки рядом со мной, и он будет снова допрошен по прибытии на место. Лейтенант смотрит на меня косо, ибо считает, что я виновен в том, что казна пропала. Он даже подозревает, что ее не было вообще». Больше не могу, — сказал Джонни, — у меня язык устал. Тут еще полтетрадки осталось.