Сундук был велик. Он доставал Игорю до пояса, а в длину был такой, что, если бы не выпуклая его крышка, можно было бы на нем отлично спать вместо кровати. Он был обит железными полосами и запирался на два замка. Замки открывались без ключа — чего бабушке запирать сундук? Бабушка поднатужилась и с помощью Игоря откинула крышку.

Сверху лежали пересыпанные нафталином вещи. Они особого интереса не представляли. Игорь расстелил на полу рогожку, и они с бабушкой осторожно клали вещи на нее, чтобы не смять. Там лежало пальто, почти новое, несколько платьев и шаль вся в красных цветах. «Давно собираюсь Лидочке подарить», — сказала бабушка и отложила шаль в сторону. Лидочка — это мама Игоря. Под шалью обнаружилась праздничная скатерть — Игорь как-то видел ее на столе, когда папа в прошлом году приезжал. Потом снова были платья. И чем глубже забирались Игорь с бабушкой в сундук, тем стариннее встречались им вещи. Одно платье бабушка даже приложила к груди. Платье было все в блестках и очень мягкое.

— Это мне в двадцать девятом твой дед подарил, — сказала она.

Ниже шли какие-то вышивки, завернутые в древние газеты сапожки, разрозненные клубки шерсти, меховой воротник, подглоданный молью, и несколько шкатулок. За шкатулками приходилось уже перегибаться по пояс — так глубоко ушли в сундук Игорь с бабушкой.

Одну из шкатулок бабушка поставила на стол и бережно открыла. В ней было много интересных вещей. Например, удостоверение делегата Северодвинского съезда профсоюзов за 1922 год, старинные значки Осоавиахима и «Добролета», один из которых бабушка тут же подарила Игорю, множество фотографий, которые, к сожалению, были не очень интересными, например, маленький папа в ванночке. Тоже невидаль! Как будто Игорь не знал, что и отец когда-то был младенцем. Или сравнительно нестарая бабушка в Гаграх. Бабушка стоит на берегу моря в полосатом купальнике и неестественно закинула руку за голову — так, наверно, велел фотограф. Еще много групповых фотографий. Люди на них уставились в объектив, и все почти одинаковые, хотя бабушка как-то их различала и приговаривала:

— Вот этот, Петя, такой моторный был, на всех собраниях выступал. А Сергей Диомидович на войне погиб.

Бабушка углубилась в разглядывание фотографий, а Игорь тем временем снова подошел к сундуку, чтобы посмотреть, что там осталось. Он надеялся в глубине души, что где-нибудь на дне лежит бабушкин «маузер». Ведь если она была на Гражданской войне, то у нее должен быть и «маузер».

— Дай-ка мне рыжую коробку, — сказала бабушка.

Игорь достал коробку.

— Это еще от моего отца досталось, — сказала бабушка и вынула из коробки серебряный крестик на полосатой, оранжевой с черным, ленточке. — Егорий, — сказала она, — крест за храбрость. Мой отец, а твой прадед с турками воевал, в Болгарии. За Шипку получил.

Это уже была реликвия что надо. Игорь осторожно взял крестик в руку. Крестик был легким и почти не потускнел от времени. «Вот, — подумал он, — почти сто лет лежит». И он представил себе картину художника Верещагина, на которой генерал на белом коне скачет мимо рядов солдат и все кричат «ура».

В коробке лежало много писем и документов. Они были такими старыми, что даже не были напечатаны на машинке, а написаны от руки, писцами.

Игорь смотрел, как бабушка перебирала эти бумаги.

— Как-нибудь в другой раз, — сказала она наконец. — Тут чтения на целый месяц. Загляни-ка, Игорек, еще поглубже. Там должен сверток быть.

На дне сундука лежали два свертка. Один длинный, другой круглый и мягкий. Игорь достал оба.

— Вот этот, — сказала бабушка и взяла круглый сверток, — давно собиралась в музей отдать, да все некогда было в сундук забраться.

Она развернула сверток. В нем лежали старая выгоревшая тельняшка и бескозырка с неровной надписью «Упорный».

— Твоя? — спросил Игорь, и у него даже дух перехватило.

— Нет, — ответила бабушка. — Я одного парня любила, матроса нашего. Он погиб на Двине, когда мы с белыми дрались. Его когда хоронили, в новое переодели, а мне тельняшку на память дали. Он с Балтийского флота был. Господи, как быстро время бежит!..

Бабушка расстелила тельняшку на столе и пригорюнилась. Игорь не был с ней согласен, что время бежит очень быстро. Бабушка вон сколько лет на свете прожила, раз в семь больше, чем Игорь, можно устать столько жить. Он не стал приставать к ней с вопросами, а примерил перед зеркалом бескозырку. Бескозырка ему шла, только была велика. Если бы бабушка не собиралась отдать ее в музей, он бы обязательно ее выпросил себе и устроил музей у себя дома. Вот бы ребята на дворе лопнули от зависти! Потом Игорь снял бескозырку и развернул второй сверток. В нем оказалась прямая сабля, вернее, меч в серебряных, очень красивых ножнах. На них люди в незнакомой одежде мчались на конях за оленем и размахивали такими же мечами. Игорь потянул за рукоять, и меч легко вышел из ножен. Его лезвие было покрыто узорами.

— Сабля, — сказала бабушка довольно равнодушно. — Ты чего ее из ножен вынимаешь? Еще обрежешься.

— А откуда она у тебя? — спросил Игорь.

— Да давным-давно лежит. Дед твоего деда, а может, дядя его какой в матросах служил, вот и привез из дальних стран. Может, из Африки. Так и хранится в доме. Умру — тебе перейдет. А пока рано, заколешь кого. Положи на место.

Игорь с сожалением завернул меч обратно в тряпку, а бабушка между тем продолжала:

— Я когда молодая была, еще только Гражданская начиналась, пошла на пристань к нашим наниматься. Оружия-то дома нет никакого, вот я вспомнила про эту сабельку, достала ее из сундука потихоньку от матери и пришла в штаб. А там меня на смех подняли. «Куда, говорят, девка, пришла с таким вооружением? Ты, может, Добрыню Никитича обобрала? Лучше его на картошку сменяй». Но взяли все-таки. Поварихой. А саблю я обратно домой отнесла. Ну что, будем обратно складывать?

Игорь тогда дня два думал об этом мече, а потом как-то закрутился — дела были, — ну, и забыл про меч. И вот теперь вспомнил. Конечно же, у бабушки в Великом Устюге хранится бирманский меч. И, конечно же, прапрапрадедушка Игоря уже побывал в Бирме, и это именно он нарисован на картине в доме у старика! Вот это открытие!

Игорь вскочил с кровати и босиком побежал вниз, рассказать об открытии маме. Но мамы не было дома. Они с Шурой Шурыкиной уехали в магазин. Аппалсвами не поймет, Наташа тоже. Игорь подумал даже, не броситься ли ему к старому бирманцу, но он не помнил к нему дороги.

Ничего не делать в такой знаменательный момент было нельзя. Необходимо было что-то предпринять. Но что же? И Игорь придумал. Он достал из ящика стола мамину авторучку и сел писать письмо к бабушке в Великий Устюг.

«Дорогая бабушка! — написал он. — Как ты поживаешь? Мы живем хорошо и скоро вернемся домой. (Это он написал, чтобы бабушка не очень скучала.) Здесь жарко, но не очень скучно. Папа работает, мама тоже скоро начнет работать на строительстве чертежницей. Я хожу в школу. Бабушка, ты помнишь, как мы с тобой лазили в твой старый сундук? Мы тогда нашли там старый меч, с которым ты ходила в штаб революционеров. Этот меч оказался не африканский, а бирманский. И он очень важен для науки. Может быть, мой предок побывал здесь и сражался за бирманцев. Мне очень важно узнать все, что касается этого меча. Если можешь, пожалуйста, отнеси его сфотографировать и пришли фотографию мне. Это очень ВАЖНО!!! Дорогая бабушка, посмотри, пожалуйста, в старых письмах, нет ли там чего-нибудь связанного с этим мечом. Он относится к 1825 году. Если найдешь, пришли, пожалуйста. Целую. Игорь».

Игорь запечатал письмо и написал адрес. Он знал, что ночью из посольства уезжают дипкурьеры и, если послать письмо с ними, оно дойдет быстрей. А вечером Зеленко обязательно поедет в посольство играть в бильярд и письмо захватит с собой.

Игорь положил письмо на стол и снова вышел на улицу. В тот день в школе продолжалась дезинфекция, и спешить было некуда. Жалко, что Бригитты нет или Миши Богданова. Но ничего, он им завтра все расскажет. Тут он вспомнил, что как раз вчера решил заниматься английским языком и для этого познакомиться поближе с соседом Джонни.