Анастасия Николаевна замолчала, затем вынула из кармашка гимназического платья голубой платочек и промокнула им глаза, как будто опасалась, что слушатели увидят нечаянную слезу.

— Александра Федоровна передала ценности верным, как ей казалось, людям. Но верность проверяется в испытаниях. Священник и его свояченица, которым была доверена шкатулка, к сожалению, передали их властям предержащим, и эти шкатулки завершили свой путь в Москве.

В словах и интонации этой маленькой старушки Андрею чудилась некая Марфа Посадница, которая перед смертью на плахе обязательно должна изобличить гонителей.

— В белокаменной, — сказал Гаврилин.

— Помолчите, Алеша, — прошептала Татьяна.

— Это были ценности мирового значения, — сказала Анастасия Николаевна. — Фамильные драгоценности семьи Романовых.

— И притом нигде не учтенные, а со смертью императорского семейства и никому не ведомые, — добавила Татьяна. — Их привезли из Тобольска в Москву и сдали Свердлову. Среди тогдашних чекистов были не только стяжатели, но и мрачные идеалисты.

— Не исключено, что впоследствии смерть государя и его семейства стала следствием этого грабежа, — сказала Анастасия. — Лучше было спрятать концы в воду.

— Так можно свести к грабежу всю революцию, — возразила Татьяна.

— А я готова это сделать!

— Не надо, тетя, — сказала Татьяна. — Все куда сложнее.

— Мне лучше знать.

Татьяна была не во всем согласна с Анастасией Николаевной.

— Ах, милые дамы, — сказал Алеша Гаврилин. — Вы так эмоциональны! Лучше давайте ограничимся судьбой шкатулки. Судьба Российской империи останется за пределами нашего исследования.

Почему-то Анастасия Николаевна замолчала, а Татьяна стала предлагать мужчинам кофе: «Ну еще по чашечке, разве не замечательный кофе? Анастасия Николаевна знает старинные секреты».

Алеша с Андреем покорно выпили еще по чашечке, хотя кофе был таким крепким, что даже привыкшему к напиткам разного рода Андрею больше его пить не хотелось.

Продолжила рассказ Татьяна.

— Как теперь стало известно, — сказала она, — шкатулка с драгоценностями Романовых недолго пролежала в сейфе Свердлова — злого гения революции. Большевики отправили неучтенные и сокрытые ими даже от товарищей по партии сокровища в нейтральную Швецию, где у них были верные люди. Они были убеждены, что, если им придется бежать из России, спасаясь от народного гнева, эти деньги обеспечат им безбедное существование.

— По крайней мере до начала мировой революции в Германии, — добавил Гаврилин.

— И много людей знало об этой тайне?

— Почти никто, — ответила Татьяна. — Помимо Ленина и Свердлова был один человек из руководства партии — Лев Красин. Ему Ленин доверял.

— И всех их скоро прибрал Господь, — сказала Анастасия Николаевна. — Хотя я полагаю, что дьявол. Все они умерли в течение пяти лет.

— И еще были исполнители. Кто-то отвез шкатулку в Стокгольм, — добавил Гаврилин.

— Был некто, — согласилась Татьяна, — потому что именно его отчет, сохранившийся в секретной папке, и послужил ключом к открытию этой тайны.

— Ну и как найти эту шкатулку? — спросил Андрей.

— Ах, не лукавь, Андрюша, — сказал Гаврилин. — Мы думали, что ты более открыт перед нами.

— Почему ты так думал?

— По воспитанию, по классовому чувству.

— По благородству, — тихо сказала Татьяна. — Мы же проверили вас, Андрей Сергеевич. Мы знаем о вас больше, чем вы бы хотели.

— И что же? — Андрею не нравился такой поворот разговора.

— Вы нас разочаровываете, — произнесла Анастасия Николаевна.

— А вы себе противоречите, — сказал Андрей. — Потому что если я, как вы полагаете, благороден и честен, то я не могу распоряжаться чужими, доверенными мне тайнами.

— Даже если их доверили вам большевики?

— Чем же я тогда буду лучше их?

— Тогда нам больше не о чем говорить! — сказала Татьяна.

— Погодите, — поморщился Гаврилин. — Что за дамские разговоры! Андрюша прав. Если он не может сохранить доверенную ему тайну, то как мы можем ему доверять?

— Надо же делать различие между ними и нами! — не сдавалась Анастасия Николаевна.

— Почему?

— Потому что без жизненной позиции человек становится животным.

Андрей хранил молчание, хотя ему и хотелось поспорить с дамами. Он мог бы заявить, что не делает большой разницы между коммунистами и монархистами, но понимал, что находится среди последних, и, если уж он хочет узнать, чем завершится вся эта история, ему желательно не портить отношения ни с одной из сторон, благо он находится как раз между ними.

— Досказываем Андрею или кидаем его сразу за борт? — пошутил Гаврилин, и всем его шутка не понравилась. Андрею — потому, что он почувствовал в ней изрядную долю правды, а дамам — потому, что она показалась им неуместной и разрушающей образ благородных защитников монархии.

— А нечего досказывать, — мрачно произнесла Татьяна. — Кроме того, что доступ к информации получили большевики. Назовем их группой Бегишева.

— Впрочем, я допускаю, что они такие же большевики, как я фараон египетский, — заметил Гаврилин.

— А я настаиваю, что они большевики! — почти крикнула Анастасия Николаевна.

— Больше того, — продолжила Татьяна. — Они знают, а мы не знаем, как эту шкатулку найти и получить.

— И рассчитывают на твою, Андрей, помощь, — сказал Гаврилин.

— А мы тоже рассчитываем на вашу помощь, — сказала Татьяна.

Анастасия подвела итог:

— Они добыли ленинского двойника. Мы хотим знать, зачем он им понадобился.

— Не знаю, — сказал Андрей.

— Я хотела бы верить в вашу искренность, — сказала Анастасия Николаевна.

— Вы пейте кофе, пейте, — предложила Татьяна.

Они просидели у дам еще минут десять, говорили о Стокгольме, конференции и всяких пустяках.

К шкатулке и кладам больше не возвращались.

— Откуда ты их знаешь? — спросил Андрей Алешу, когда они возвратились в каюту.

— Здесь познакомился. За день до тебя, — соврал Гаврилин и тем окончательно убедил Андрея в том, что его связывает с этими монархистками большее, чем просто знакомство.

— И чего они хотят? — спросил Андрей.

— Очевидно, исторической справедливости.

— Как она тебе представляется?

Гаврилин затянулся. Его шкиперская трубка, которую он умудрялся курить лежа, слегка зашипела, как костер, когда его разжигают тонкими щепочками.

— Наверное, они хотят завладеть шкатулкой. Но это только мое предположение.

— А потом?

— В наши дни нетрудно найти применение деньгам, — сказал Гаврилин. — Анастасия Николаевна откроет музей в Санкт-Петербурге, а Татьяна купит серебряный «Мерседес».

— Они здесь сами по себе или представляют кого-то?

— Оказывается, ты мастер устраивать допросы. — Гаврилин пыхнул трубкой. Табак был хорошего качества, запах — отменный.

— Здесь все устраивают мне допросы, — заметил Андрей. — Могу же я на ком-то отыграться?

— И ты выбрал самого беззащитного человека на борту.

— Я не выбирал, ты сам напросился.

— И то правда.

— Так ты не ответил на вопрос.

— Почему ты мне его задаешь? У тебя была возможность спросить у дам.

Андрей сел на койке. За иллюминатором играла далекая музыка. Луна была большой и желтой.

— Не так просто все сообразить. Во-первых, вопросы возникают во мне не сразу.

— Понятно. Маразм.

— Во-вторых, на некоторые вопросы мне проще получить ответы у тебя.

— Почему?

— Потому что ты не дама.

— Ты меня убедил. Спрашивай.

— Кого представляют дамы?

— Полагаю, что своих родственников.

— Кто их родственники?

— Не знаю.

— Алеша, я не удовлетворен нашей беседой.

— Возможно, — согласился Гаврилин. — Но прошу тебя, не спеши с выводами. Ты не все знаешь, я не все знаю, незнание — верный путь к катастрофе. Мне эти дамы нравятся куда больше, чем твой друг Бегишев.

— Может быть, — согласился Андрей, — но, как ты сам сказал, незнание — верный путь к катастрофе. В поведении этих дам есть некоторые тревожащие меня детали.