Наконец мы попали на вокзал. Вокзал оказался небольшим, к нему был проведен лишь один одноколейный путь. Поезд, состоявший из двух открытых вагончиков и сверкающего медными деталями паровоза с длинной расширяющейся трубой, поджидал нас у платформы, по которой носильщик вез тележку с чемоданами и прогуливался дежурный в фуражке с красной тульей.

Стайка девочек в одинаковых коричневых платьях и белых передничках выпорхнула на платформу, и девочки щебеча расселись на лавочках первого вагона.

Красивая женщина со сложенным зонтиком в руке глядела на поезд, не изъявляя желания сесть в него.

— Поехали? — спросил Сеня.

— Но мы не знаем, куда идет поезд, — сказал я. — Мало ли куда нас завезут.

— Скажите, пожалуйста, куда направляется поезд? — спросила Ирка у дежурного по станции.

— Вы билет купили? — спросил он.

Я посмотрел почему-то направо и увидел, что передняя стена вокзала — стеклянная.

— По талонам? — язвительно спросил Сенечка.

— Без талонов, — ответил человек в красной фуражке.

Паровоз загудел.

— Залезайте, залезайте! — приказала красная фуражка. — Там заплатите.

Я обернулся к красивой женщине. Она прочла мой безмолвный вопрос и ответила:

— Не беспокойтесь, он вернется на эту же платформу.

Мы вошли во второй вагон. Старинный вагон, лишенный стен, был разделен на небольшие купе. Мы заняли одно из них, и Сенечка принялся прыгать на мягком сидении. Начальник станции в красной фуражке погрозил ему жезлом и крикнул:

— Перестань хулиганить, высажу!

Потом он поднял жезл, паровоз еще раз загудел и, резко взяв с места, дернул вагон, так что нам пришлось хвататься за скамейки и друг за друга, чтобы удержаться. Девочки в соседнем вагоне завизжали так, что заложило уши.

Со второго раза паровозику удалось сдвинуть поезд, и он запыхтел, отходя от вокзала. Красивая женщина подняла руку с платком, провожая нас. Я помахал ей, мне ее стало жалко.

Поезд побежал, набирая скорость. К путям подходили небольшие огородики, в которых возились люди, но эти огородики вряд ли были видны с башни — они были устроены так, чтобы их прикрывали дома. Вообще нашим взорам предстала как бы изнанка жизни Аркадии. С изнанки город был не так весел, чист и хорошо покрашен.

С другой стороны путей был высокий зеленый откос, отлично видный с башни. На нем не было строений и огородов, но в некоторых местах были разбиты цветники. Затем мы долго ехали вдоль выложенной из бетонных плит гигантской стометровой надписи «Слава экологии!»

Через несколько минут на откосе, ставшем круче и выше, возникла еще одна, не меньших размеров, надпись: «Украсим Родину садами!»

К этому времени поезд совершил уже плавный полукруг, и башня Наблюдений осталась позади. Железнодорожный путь все более углублялся в землю, и вдруг в вагоне наступила темнота — мы въехали в туннель. Сразу стук колес стал громче и резче, паровоз загудел и запахло дымом.

— Далеко отъехали, — сказала Ирка. — Как возвращаться будем?

— Вернемся! — радостно откликнулся Сеня. Как и все мы, он никогда еще не ездил на поезде, но если мы с Иркой могли скрывать свои чувства, делая вид, что такое путешествие нам не в новинку, то Сенечка ликовал открыто.

В вагоне было совсем темно. Я протянул руку и нащупал тонкие пальцы Ирки. Мною овладело странно-щекочущее чувство полета с горы.

— Ты хорошая, — прошептал я. Не знаю, услышала ли Ирка, но она сильно сжала мои пальцы. А Сенечка, не поняв, о чем речь, спросил:

— Что ты говоришь? Что случилось?

— Тебе еще рано об этом знать, — сказал я.

Ирка засмеялась.

Туннель кончился так же неожиданно, как и начался. Слева показались сады, задние стороны домиков, узкая улица, обращенная к нам некрашеной стороной. Над нами совсем близко тянулась к небу твердыня башни.

Значит, железная дорога шла по внешней границе полумесяца, который образует город, затем на конце рога полумесяца шла под землю и, обогнув твердыню, вышла на поверхность у другого рога полумесяца, совершив таким образом круг.

С другой стороны путей снова появился гигантский лозунг: «Своим трудом крепи чистоту Отчизны!»

— Ты видел много книжек, — сказала Ирка. — Все эти люди как-то не по-нашему одеты. И платья до земли, и шляпы, и этот поезд такой странный. Что это значит?

— И лошади! — вмешался в разговор сообразительный Сенечка. — Разве так бывает, что ни одной машины? Ни одного самолета?

— Лошади, — повторил я. — На лошадях ездили раньше, чем на машинах и самолетах.

— Ясное дело, что раньше! Кто такое платье по доброй воле носить будет! В нем не побежишь, не прыгнешь. А как в нем драться на ножах? — произнесла Ирка.

— Или от мента убегать, — сказал Сенечка и засмеялся.

Во дворе домика, выходившего задом к путям, сидел старик с деревянной ногой в полосатой фуфайке. Он погрозил нам кулаком и крикнул что-то непонятное. Девочки в соседнем вагоне громко пели хором. Мы вернулись в центр городка. По главной улице двигалась высокая черная карета, в ней сидела дама, которая обмахивалась розовым веером. Рядом с каретой ехал верхом молодой человек, который разговаривал с дамой, склонившись к ней.

На центральной улице, перед самым большим в городе трехэтажным домом с колоннами стояла другая карета, без лошади. Толстяк в синем халате красил ее в синий цвет, а на балконе второго этажа стоял другой толстяк в красном халате и давал указания. Три дворника в ряд подметали улицу. За ними шел человек в мундире с золотыми пуговицами и золотой каске, который следил, чтобы улицу хорошо подмели. Перед магазином стояла длинная очередь.

Низкое здание вокзала отрезало от нас улицу.

Вот и платформа. Только на этот раз мы подъехали к ней с другой стороны. Начальник станции в красной фуражке поднял жезл, приветствуя нас. Женщина со сложенным зонтиком в руке стояла на платформе. Я взглянул на солнце — мы путешествовали полчаса.

Девочки-школьницы с шумом и гомоном посыпались из соседнего вагона. Они промчались к выходу, обтекая бурливым ручейком одинокую женщину.

Мы тоже вылезли из вагона.

— Кондуктор приходил? — спросил начальник станции.

— Нет, кондуктора не было, — сказал я.

— Ничего, завтра будет, — сказал начальник станции. — А пока можете заплатить мне. С вас по шестьдесят копеек.

Он взял деньги, приложил пальцы к фуражке и затем поспешил вперед к паровозу, откуда устало спускался машинист.

— Больше с вами никто не приехал? — спросила женщина с зонтиком.

Она была красива зловещей, роковой красотой. Ее лицо было белым, словно покрытое мукой, и на нем отчаянно сверкали черные глаза.

— Вы же знаете, — сказал я.

— Я ничего не знаю! — воскликнула женщина. — Я жду уже целую вечность!

— По-моему, вы — единственный несчастный человек в этом городе, — сказала Ирка, как бы приглашая женщину ответить. Та ответила не сразу, она смотрела через Иркино плечо вдоль поезда, состоявшего всего из двух вагонов, будто на самом деле надеялась кого-то увидеть.

Затем, убедившись, что и на этот раз никто не приехал, женщина обернулась к Ирке и сказала:

— Я счастлива. У меня есть хорошая работа, отличная зарплата. У меня отдельная комната. Чего вы еще от меня хотите?

— А кого же вы ждете? — спросила Ирка.

— Глупости какие-то! — рассердилась женщина. — Кого я могу ждать?

— Успокойтесь, Мария Осиповна, — сказал, подходя, начальник станции. За ним шел машинист, неся небольшой чемоданчик. — Вас никто не хочет обидеть. Вы же не хотите обидеть Марию Осиповну?

— Если я работаю, честно отрабатываю свой хлеб, если я честно встречаю поезда и никому не мешаю — это не основание, чтобы меня упрекать.

— Вас никто не упрекает, — сказал начальник станции. — Это естественное любопытство приезжих. Вы ведь приезжие? Сейчас мы проверим ваши документики и узнаем, почему вы ходите по городу и задаете провокационные вопросы.

Начальник лукаво улыбнулся, но мне стало не по себе.