Хоть и говорила она тихо, мне казалось, что от ее голоса покачиваются бетонные стены цитадели спонсоров. Рыболовы должны бы разбежаться от этих страшных слов. Но рыболовы ничего не слышали и блаженствовали на солнышке.

Сенечка побледнел от страха. Мне кажется, что он никогда еще в жизни так не пугался.

— Я только окунуться… я сразу назад… я не думал, я больше не буду, — бормотал малыш. Мне стало жалко его. Ирка увидела, что моя рука движется к его головке, чтобы погладить, и в мгновение ока ринулась вперед и дернула меня за руку.

— Не смей, — шепотом закричала она. — Если я делаю ребенку реприманд, то ты, Ланселот, будь любезен, потерпи, не вмешивайся, как бабуся, в педагогический процесс! Песталоцци проклятый!

Мы с Сенечкой рты открыли — оказывается, Ирка знает такие ученые слова!

— Пошли отсюда, — приказала она, — рыболовы нас уже запомнили. Кто-нибудь обязательно сбегает и настучит.

Мы с Сенечкой покорно и виновато пошли за Иркой вверх по зеленому склону. Было жарко, хоть день еще не дошел до половины. Легкие кучевые облака таяли, приближаясь к солнцу, будто оно высушивало их.

Мы поднялись обратно к пустым складам и там остановились, разглядывая башню.

Более всего она была похожа на бетонный пень. Диаметром он достигал метров ста, высотой — более того. В верхней части гладких стен были видны узкие окна-бойницы, а верх был увенчан зубцами.

Пень уходил в воду — темную, быстро текущую речку, шириной как улица, на которой свободно могут разъехаться четыре автомобиля. Мне показалось странным, что в речке такое быстрое течение, ведь на плане она представляла собой замкнутое кольцо — ров. Я понимал, что нам придется преодолеть эту водную преграду, но как это сделать, я не представлял. Тем более непонятно было, что же делать потом: на стометровую бетонную стену вскарабкаться невозможно.

Тут же обнаружилось еще одно препятствие.

Один из рыболовов привстал, и я увидел, что поплавок, оттянутый до отказа течением направо, ушел под воду, а рыболов подсек и потянул добычу к себе. Серебряная рыбка показалась над водой — но в тот же момент из воды высунулась страшная морда, заканчивавшаяся острым хищным клювом. Открылся большой рот — чудовище схватило рыбку и проглотило ее вместе с крючком и наживкой. Рыболовы дружно ахнули и сбежались к пострадавшему товарищу выразить сочувствие. Но они никак не были удивлены происшедшим — видно, они знали, что во рве водятся такие чудовища. У меня похолодело сердце: я представил себе, как мы войдем ночью в эту воду и как чудовища сожрут Ирку и Сенечку. О себе я не подумал.

— Что это? — спросил Сенечка. — Я никогда не видел.

— И я не видел, — сказал я. — Но я думаю, что ночью они спят.

— Только без паники, — сердито сказала Ирка, — вы уже готовы убежать назад.

— Никто никуда не бежит, — сказал я.

— Ползун с ними расправится как с котятами, — сказала Ирка.

Мне показалось, что последнюю фразу она только что придумала.

— Пойдемте поглядим на город, — сказал я, чтобы не ссориться.

— Чем меньше мы будем гулять, тем лучше, — возразила Ирка.

— Интересно же посмотреть, как живут люди в счастливом городе Аркадии!

— И мне интересно, — сказал Сенечка.

— Хорошо, — согласилась Ирка, — только руками ничего не хватать, не привлекать к себе внимания, не драться и не спорить.

— Разумеется, — сказал я. — Без сомнения.

Я понимал, что Ирке не меньше чем нам интересно погулять по сказочному городу. Ведь даже если мы останемся живы, мы никогда больше сюда не попадем. Ирка оглядела нас, приказала мне вычистить пятно на брюках, а Сенечке отряхнуть шапочку и почистить травой ботинки.

— Если кто-нибудь что-нибудь спросит, — приказала Ирка, — мы — счастливая семья: Беккер-отец, Беккер-мать и Беккер-сын.

— А кто Беккер-сын? — спросил Сенечка.

— Ты, мой ласковый, — сказала Ирка и щелкнула его по лбу.

— Еще чего не хватало! — возмутился малыш и протянул мне ручку. — Я лучше буду с Тимом гулять, он не дерется, — сообщил он ей.

Мы миновали склады. Дорожка, что вела к ним, вливалась в настоящую улицу, замощенную булыжником.

По обе стороны улицы были небольшие палисадники, в которых цвели сирень и тюльпаны. За палисадниками тянулись одноэтажные уютные домики под красными крышами, покрашенные в веселые цвета. Из труб вились дымки, а из кухонных окошек тянуло вкусной пищей. Кое-где в палисадничках копались старушки, сажали рассаду, пропалывали грядки. При виде нас некоторые распрямляли свои старые спины и вежливо с нами здоровались. Мы, разумеется, здоровались в ответ.

Из некоторых открытых окон доносилась приятная музыка. Я заглянул в одно из них и увидел, что там, за небольшим пианино, сидит приятная девушка с высокой прической и играет.

Сенечка шел, не закрывая рта — никто из нас ничего подобного не видел, но мы с Иркой как могли скрывали свои чувства, свое удивление, а Сенечка скрывать его не намеревался.

Когда короткая улица особнячков окончилась, мы повернули на другую, где палисадников перед домами, как правило, не было, да и сами дома были крупнее, порой двухэтажными, кирпичными. На подоконниках окон, выходивших на улицу, стояли горшки с цветами, а также аквариумы и клетки с певчими птицами. Порой между ними выглядывала бабушкина или дедушкина голова и улыбалась нам. Мы улыбались в ответ.

На всем, что мы видели, была печать довольства, обеспеченности и аккуратности.

В конце той улицы, которая, судя по табличке на почтовом ящике крайнего дома, называлась «Яблоневая», мы нашли кафе «Уют». Оно занимало первый этаж небольшого розового дома. Перед открытой дверью на тротуаре стояли под полосатыми зонтиками два столика, покрытые клетчатыми скатертями. Мы заглянули внутрь. Там тоже были столики. За одним сидел бледный худой человек в черном костюме. На полу рядом с его стулом лежал моток веревки и высокая черная шляпа, которая, как я потом узнал, называется цилиндром. Черный человек большой ложкой ел из хрустальной вазы мороженое с фруктами.

Внешняя стена кафе была стеклянной, сквозь нее мы видели башню. Вид был красивый.

— Здравствуйте, — сказала Ирка, которая скорее меня осваивалась в неизвестной обстановке. — Можно у вас позавтракать?

— Я трубочист, — вежливо сообщил человек в черном. — У меня сейчас второй завтрак. Меня ждет работа. Но сейчас мы вам поможем. Елена! Елена Константиновна!

Тотчас же занавеска, скрывавшая заднюю дверь, откинулась, и в помещение впорхнула молодая полная женщина в розовом в оборках платье до пола, с высоко забранными кверху волосами, увенчанными высоким, усыпанным блестками, гребнем.

— Ах, простите, — сказала полная дамочка. — Я зачиталась на кухне. — Новый роман Тургенева! Вы любите Тургенева?

У меня вдруг возникло странное ощущение — настоящие ли люди нас здесь окружают? Может быть, это органчики, счастливые роботы?

— Что будем кушать? — спросила дамочка.

— А что есть? — спросила Ирка.

— Все зависит от того, сильно вы спешите или умеренно? Если сильно, то я предложу вам бутерброды с сыром, кофе с молоком и печенье.

Сенечка проглотил слюну.

— Но мы не очень спешим, — нашлась Ирка.

— Тогда — яичницу из трех яиц для каждого с ветчиной. Вы употребляете ветчину? Она немного жирная сегодня.

— Несите! — сказала Ирка.

— Одну минутку, рада вам услужить.

Дамочка побежала прочь, напевая на ходу. Черный трубочист поднялся из-за стола, положил на стол банкноту и ушел не попрощавшись.

— Я хочу жить в этом городе, — заявил Сенечка.

— Наверное, я сплю, — сказала Ирка. — Три яйца на каждого. Я, может, за всю жизнь три яйца съела.

— И я! И я! — засмеялся Сенечка.

— Интересно, а нам денег хватит? — испугался я. — А то мы можем провалить всю операцию.

— Наверное, хватит, — сказала Ирка.

— Одну минутку! — крикнула, высунувшись из-за занавески, хозяйка кафе. — Если хотите, можете посидеть на улице, я туда вам вынесу.