— На Высшем совете обсуждался вопрос о нехватке продовольствия и иных продуктов, которые производят люди.

— Не в первый раз, — отметил другой спонсор.

— Но на этот раз решено принять меры. В соответствии с проектом двенадцать. Вы помните его?

Два согласных мычания — потом голос:

— Я не в курсе дела.

— Напоминаю: в прошлом году обсуждался и был отклонен проект, который объясняет деградацию экономики и падение производства тем, что работники-люди все более наглеют и все большую часть продуктов оставляют себе. Это позволяет им благоденствовать и плодиться, тогда как мы, спонсоры, оказываемся в невыгодном положении, так как космические поставки затруднены, а контроль Федерации ожесточился. Проект двенадцать предусматривал ликвидировать половину населения Земли.

— Зачем? — послышался удивленный голос спонсора из Управления экологической защиты.

— Идея проекта заключается в том, чтобы вдвое уменьшить число едоков-людей и таким образом освободить массу продуктов для потребления нами.

— Чепуха! — зарычал невидимый мне голос. — Что они, не понимают, что каждый едок является и производителем?

— Не считайте Высший совет глупее, чем он есть на самом деле, — мягко возразил Сийнико. — Там отлично это понимают. Но и понимают, что в существовании людей заинтересована лишь часть спонсоров — те, кто наладил с ними деловые и личные связи. Вот именно это и кажется руководителям совета очень опасным. Они опасаются размывания нашей идеологии.

— Это плохо, — сказал спонсор из Ведомства пропаганды. — Значит, с продовольствием и товарами станет намного хуже.

— Намного, — согласился Сийнико.

— Однако наши дорогие консерваторы сделают еще один шаг к идеалу, к образцовой планете с одним образцовым городом для инспекций и комиссий. Мы же лишимся всего.

— К сожалению, эта точка зрения взяла верх, — сказал Сийнико. — И боюсь, что отменить ее не удастся.

— Что же делать?

— Ликвидация половины населения Земли — задача нелегкая. Даже самые решительные в совете понимают это. Раньше августа эта операция не будет предпринята. Значит, у каждого из нас есть время подготовиться, предупредить нужных людей, спрятать то, что можно спрятать…

— А списки на ликвидацию, конкретные списки — где, сколько, каким образом?..

— Их будут составлять по департаментам.

— Самоубийцы, — сказал пропагандист.

— Надо срочно писать в Галактический центр, — сказал кто-то.

— Я не рискну этого сделать, — сказал Сийнико. — Кое-кто здесь только и ждет, что я ошибусь. А голова у меня одна.

Они еще долго обсуждали, что им делать, и разошлись поздно вечером. Я слушал и все более ужасался. Ни один из этих спонсоров не сказал, что ему жалко людей. Ну хоть немного жаль. Им жалко своих благ и своих доходов.

Я был так взволнован и удручен, что совершил роковую ошибку.

Когда спонсоры улетели на своих вертолетах, я вышел из библиотеки и подождал возвращения Сийнико в кабинете. Тот удивился, увидев меня.

— Ты зачем пришел? — спросил он.

— Неужели вам не жалко людей, которых вы убьете? — спросил я, отходя к двери.

— Каких людей? — удивился спонсор.

— Которые погибнут по проекту двенадцать.

— Откуда ты знаешь?

— Я был в библиотеке!

— Ты понял?

Спонсор неподвижно навис надо мной.

— Ты знаешь наш язык?

— Немного, — сказал я. Чувство близкой опасности заставило меня съежиться. — Совсем немного.

Я произносил эти слова так, будто слабое знание языка меня спасет.

— Тебя учили?

— Я жил в семье и слушал.

— Ты слушал? И все?

— Я смотрел телевизор.

— А дома знали, что ты понимаешь наш язык?

— Вряд ли. Вы, спонсоры, думаете, что мы слишком тупые, чтобы выучить ваш язык.

— Это исключено! — воскликнул спонсор. — Этого еще не было.

— Наверное, я не один такой. Есть же любимцы и поумнее меня.

Спонсор уселся в свое кресло, он смотрел как-то мимо меня, в угол комнаты, словно побаивался меня.

— Опасность, исходящая от тебя, — сказал он наконец, — представляется мне большей, чем твоя ценность как свидетеля.

— Вы обещали Маркизе! — напомнил я. У меня все внутри дрожало.

— Я?

— Вы дали слово!

— Я его дал, я и возьму обратно.

— Вы изумительно говорите по-русски, — сказал я спонсору.

Тот не смог сдержать знак улыбки.

— Не бойся, — сказал он. — Я тебя ликвидирую так, что ты этого не заметишь. И никто этого не заметит. Так что не беспокойся.

— А нельзя обойтись без таких мер? — спросил я.

— Иди спать, — отмахнулся от меня спонсор. — Я страшно устал и недоволен. Может быть, правы те, кто выступает за полную ликвидацию человеческой расы.

— А есть и такие?

— Разумеется. Это гигиенично, это решает все экологические проблемы на Земле.

— Зачем? Чтобы жить на Земле вместо нас?

— В конечном итоге всегда побеждает сильнейший.

— Неужели некому за нас заступиться?

— Заступаться? Откуда ты слышал о заступниках?

— Я не слышал.

— Люди лживы. Ты — один из самых изощренных лжецов вашей породы. Вы недостойны того, чтобы коптить небо.

— Вы сердитесь? Вы испугались меня?

— Что?.. Уходи — не то разорву тебя своими руками.

Я ушел. Он, конечно, не станет меня убивать собственными руками, но в голосе его звучала смертельная для меня угроза. Спонсор был рационален. Я стал опасен, потому что подслушал их секретный разговор и имел глупость в этом признаться. Теперь спонсор должен опасаться, что я сообщу об этом разговоре.

С такими горькими мыслями я отправился к себе в бокс.

Темнело. Но небо было уже весенним, ожившим, по нему текли облака. От леса несло холодом, там, в чаще, еще скрывались лепешки снега. Первые звезды уже разгорались на восточной стороне неба. Я остановился и стал смотреть на небо, охваченный неожиданным и непонятным самому себе ощущением счастья, слияния с этим миром. И от этого наваждения звуки питомника, доносившиеся до меня, показались мне звуками настоящей Земли. Голоса уродцев, созданных на потеху спонсоров, — веселой музыкой обыкновенных детских игр, клокотание вентилятора вытяжки из лаборатории генных инженеров — перестуком колес далекого поезда, низкие звуки голоса спонсорши Фуйке, отчитывающей повариху за неучтенную тарелку, — криком совы в густой чаще, карканье ворон… впрочем, это было именно карканье ворон, и ничем иным оно показаться не могло.

Я огляделся. Далеко сзади появился квадрат света — в нем обозначился силуэт спонсора Сийнико, который потопал к генетикам — как всегда, вечером он проверяет, что они сделали за день. Поэтому-то лаборатория так велика — она построена по масштабу спонсоров, чтобы проверяющий всегда мог нагрянуть и проверить, чем занимаются там люди.

Вспыхнули прожектора на вышках вокруг питомника — они зажигались автоматически, когда темнело. Я знал, что на вышках дежурят милиционеры. И вдруг со злорадством подумал: ведь и вас, голубчики, ликвидируют. И, может, раньше других. Вспомните стадион. Тот, где я убил спонсора…

Честное слово, я не жестокое существо и даже никогда не таскал кошек за хвосты. Я столько лет прожил в покорном мире, которым правили спонсоры, не подозревая, что они вовсе не благодетели, а грабители и убийцы! Но даже когда я увидел правду, во мне не возникло желание убивать. Ну как можно убить просвещенного и разумного господина Сийнико, который, многим рискуя, скрывает меня в питомнике!

Мне стало холодно. Я пошел к себе в бокс. Мои больные, которым стало лучше, они днем уже вылезали погреться на солнышке, сидели, накрывшись одним одеялом, и что-то пели. При виде меня они смутились и замолчали. Я знал, что петь запрещено, но сказал:

— Вы пойте, не обращайте на меня внимания.

Но они уже не стали петь.

Я сказал им, что мне не холодно, и уселся рядом с ними. Странное счастливое чувство, овладевшее мною на улице, так и не покинуло меня. И я с умилением глядел на мой госпиталь. Вот Арсений, подводный мальчик, кареглазый, всегда веселый, он привязался ко мне, как к старшему брату, и я видел, как он оскалился, когда мне что-то стала выговаривать госпожа Фуйке. Рядом с ним, сложившись втрое или вчетверо, сидит Леонора — невероятно длинная девица, основное качество которой — стеснительность. Она стесняется своего роста, своей худобы, своих глаз, своих рук, она стесняется жить на свете. Иногда малыши дразнят ее, она терпит. Ее жизнь — наказание, и я не думаю, что она протянет здесь долго, если ее не отправят в баскетбольную команду, где вокруг нее будут такие же жерди. Третье существо — самое милое и самое изуродованное из троих — Маруся-птичка. Ее изготовляли по спецзаказу какой-то знатной семьи, у которой раньше жил попугай. Поэтому голову Маруси покрывают не волосы, а белые перья, а тельце покрыто пухом. Есть у Маруси и крылышки — но они маленькие, и она не умеет летать.