— Как вы себя ведете! — закричал я. — Постыдитесь! Вы забыли о том, что наши спонсоры не жалеют времени и сил, чтобы научить нас высокому пониманию добра! Мы не имеем права падать до элементарной драки. В любую минуту нас могут увидеть!

Но как назло никто не слышал меня. Зато на шум ворвались два магазинных милиционера с электродубинками. Они вели себя так, словно мы все были преступниками и хулиганами — колотили дубинками, валили на пол, топтали ногами. Мы были вынуждены забиться в углы комнаты, но и там нас доставали эти садисты.

Меня всегда возмущали те люди, которые не видят границы между любовью к нашим спонсорам, сотрудничеству с ними и услужению им за счет своих соплеменников. Как говорится, «служить бы рад, прислуживаться тошно!» Вот это — мое кредо.

Но кредо не могло защитить меня от ударов, меня, пальцем никого не задевшего и не принимавшего участия в этой постыдной драке, спровоцированной, как я честно признался Яйблочке, когда она взяла меня из комнаты отдыха, проходимцем-замарашкой, возможно агентом деструктивных сил, выступающих под ложным лозунгом: «Земля для людей!»

— Где бы они сейчас были, — проворчала в ответ Яйблочко, натягивая поводок, на котором вела меня домой и предназначенный (в моем конкретном случае) только для того, чтобы защитить меня в случае неожиданной опасности, — если бы не наша экспансия, они бы вымерли от собственных нечистот.

Разумеется, я полностью согласен с моей милой, добродушной Яйблочкой, четырехметровой неуклюжей лягушатиной!

Я решил воспользоваться ее тревожным настроением и сказал:

— Госпожа, я тут видел трехцветный электронный ошейник.

— Зачем тебе? У тебя совсем еще новый.

— В него вживлена система предупреждения. Если меня захотят украсть, то он сразу даст сигнал.

— Небось бешеных денег стоит, — проворчала моя хозяйка.

И я понял, что ее постоянный страх потерять меня, лишиться ее лапушки, псеночка-котеночка, дорогого моего человечка, которого она искренне почитала членом семьи, заставит раскошелиться. Такой триколер уже купили Вику, вся наша улица с ума посходила от зависти.

Мы повернули к дому. Скоро должен был вернуться со службы сам спонсор Яйблочко, и мы с госпожой всегда с трепетом ждали этого момента.

— Пока ты дрался в зверинце, — продолжала Яйблочко (я попытался было возразить, но она не слушала меня, она думала вслух), — мы с дамами как раз обсуждали новости из Симферополя. Это же надо — ограбить курортный автобус! Я не сторонница жестокого обращения, но всякому терпению есть предел. И этот нелепый лозунг…

— «Земля для людей!» — сказал я, и получилось чуть более вызывающе, чем мне того хотелось.

И тут же Яйблочко перетянула меня по голой спине плетью, которую всегда носила с собой, чтобы отгонять от меня поклонниц.

Это меня глубоко оскорбило. Если ты больше и сильней, это не означает, что можно пускать в ход плетки. Я лег на голый пыльный асфальт. В знак протеста я решил тут же умереть!

Яйблочко дернула меня за поводок. Я не сопротивлялся. Она потянула сильнее и буквально поволокла меня, не думая о том, что я могу оцарапаться и у меня начнется нагноение, откуда всего шаг до гангрены!

Я поднялся на ноги. Ведь не ей мучиться перед смертью — тупой скотине! Если они захватили Землю, потому что у них есть одуряющие газы, лазерные пушки и черт знает еще какое оружие, это не означает, что люди — рабы. Нет, мы не сказали еще последнего слова! Мы тоже цивилизованные люди!

Яйблочко видно почувствовала гнев, исходящий от представителя порабощенного, но не сдавшегося народа, потому что перестала тянуть за поводок и сказала виноватым голосом:

— Отряхнись, Тимоша. Нельзя же так себя вести — люди смотрят.

— Пускай смотрят, — сказал я, но все же подчинился. Я человек добрый и отходчивый.

Мы продолжали наше движение к дому.

Порой нам встречались другие спонсоры и спонсорши, совершавшие послеполуденную прогулку с домашними любимцами. Спонсоры раскланивались и перекидывались фразами на своем языке, и это давало возможность и нам, любимцам, также обменяться приветствиями и новостями.

— Слышал, Тим, — спросил меня Иван Алексеевич из хозяйства Плийбочико, — у Сени чесотка. Его на живодерню отвезли.

— Не может быть!

— Ты с ним не общался?

Иван Алексеевич мне неприятен. Всю жизнь он служит своим спонсорам за пределами разумного. Он даже бегает для хозяйки в магазин и качает их ребенка. Нельзя же так унижаться!

— Наверное, это преувеличение, — сказал я, а у самого сердце сжалось от жалости к Сене, вежливому, воспитанному человеку.

Яйблочко неожиданно потянула меня дальше, и ошейник впился в горло. Хорошо еще, что она не услышала о Сене. А то бы потащила к ветеринару!

Зрелище, открывшееся моим несчастным глазам, отвлекло меня от физических страданий.

Навстречу нам по бульвару шел жабеныш и вел на золотой цепочке мою возлюбленную!

Нет, я никогда не спутаю ее ни с кем на свете! Ее светлый образ запечатлелся в моем мозгу до конца дней.

— Ты куда? — закричала Яйблочко и так дернула меня назад, что я потерял равновесие и, чтобы не упасть на землю, был вынужден встать на четвереньки.

Девица, которая улыбнулась было мне как старому знакомому, при виде моего несчастья рассмеялась — мелодично, звонко и обидно. Ее спонсоренок остановился и тоже принялся смеяться, как смеются они все — хрюкая и выпячивая живот.

— За что? — только и спросил я, поднимаясь и стараясь сохранить чувство собственного достоинства. — Неужели тот факт, что сто лет назад вам удалось покорить Землю, дает вам основания так обидно и горько унижать ее население?

Видно в сердце этой туши что-то шевельнулось, потому что Яйблочко строгим голосом приказала жабенку-спонсоренку прекратить смех. У них с дисциплиной строго.

Жабеныш замолчал и потащил мою возлюбленную на боковую дорожку. Она так элегантно и легко бежала рядом с ним, чуть подпрыгивая на бегу, линия ног столь плавно переходила в круглый задик, рыжие кудри так нежно и игриво струились по узкой спине, что у меня перехватило дух. И все попытки и потуги Яйблочко оторвать меня от этого волнующего зрелища были тщетны. Ей пришлось подхватить меня на лапы и, прижимая к жесткой грудной чешуе, отнести домой.

Мы больше не разговаривали с Яйблочкой. Она не скрывала своего недовольства, я — обиды.

В хорошие дни меня кормят вместе со спонсорами, в гостиной, но тут Яйблочко поставила мне миску на кухне в углу. Я взял ее, сел на подоконник, чтобы похлебать, глядя в окно в надежде, что моя возлюбленная вернулась с прогулки, но Яйблочко заглянула на кухню, дала мне подзатыльник и согнала с подоконника. Я готов был отомстить ей и отказаться от ужина, но страшно хотелось кушать, и я отложил месть на следующий раз.

На этом мои несчастья не закончились. Ни с того ни с сего моя жабина устроила уборку в чулане и отыскала там книжку комиксов про супермена Иванова, которую я выменял у Вика за старую монету. И когда домой заявился со службы мрачный спонсор Яйблочко, она еще до обеда подсунула ему свой трофей.

Голодный и потому особо опасный для человечества пришелец Яйблочко вытащил меня из-под дивана, куда я пытался забиться, и безжалостно избил электрическим хлыстом. Его желтые глазки при этом горели яростным садистским огнем, но при том он беседовал со мной, словно не причинял мне немыслимую боль, а распивал чай.

— Неужели ты до сих пор не усвоил, хомо сервилиус, что чтение — прерогатива разумных существ? Сегодня ты начал читать…

— Но это же только комикс!! Ой, больно!

— Будет еще больнее… Сегодня ты читаешь комикс, а завтра ты выйдешь на улицу с пластиковой бомбой!

— Никогда я не посмею поднять руку на своего кормильца!

— Ты не поднимешь, пока ты нас боишься, но как только исчезнет страх, ты станешь опасен.

Рассуждая, спонсор Яйблочко продолжал меня колотить.

Я уже захлебывался от слез и боли и был близок к тому, чтобы потерять сознание, когда госпожа Яйблочко вырвала меня из рук супруга и отнесла на подстилку.