Так Ут-пя стоял на коленях над человеком, накрытым одеялом, занеся камень над его головой и никак не решаясь ударить им этого человека.
И в конце концов случилось то, что должно было случиться. Ут-пя покачнулся от напряжения, и это движение разбудило Сато. Тот в мгновение ока догадался, что ему грозит опасность, вскочил, выхватил камень из руки штурмана Ут-пя и сильно ударил того по голове.
И случилось это столь быстро, что даже переводчики не проснулись — им лишь снились кошмары, кровь и смерть…
Сато вновь улегся под одеяло, но долго не мог уснуть, потому что ему все грезилось, как голые мстители подкрадываются к нему со всех сторон.
* * *
Когда рассвело и за пределами пещеры запели первые птицы, луч света, проникший в пещеру, обнаружил там такую картину: в одной стороне зала, накрывшись одеялом с головой, мирно похрапывал старший унтер-офицер, в другой стороне клубком, перепутав руки и ноги, так как каждый стремился забраться в теплую сердцевину клубка, спали все остальные люди, а разделяло эти два спальных ложа недвижное тело штурмана Ут-пя, на лысой макушке которого располагалась гигантская шишка. Рядом с ним лежал небольшой округлый камень, которым, видно, и был нанесен удар.
Медленно и бесшумно, как привидения, пришельцы поднимались с камней и скапливались вокруг тела Ут-пя, не смея обеспокоить сон старшего унтер-офицера.
Женщины опустились перед штурманом на колени, а Ут-бе-бе, имевший медицинское образование, приподнял веко штурмана и одними губами произнес:
— Сомневаюсь.
На что чувствительная Люба мысленно ответила:
— А мне кажется, что в нем еще теплится жизнь.
В этот момент, почувствовав движение в пещере, очнулся Сато. Он сразу сел и схватился за нож.
Странно, подумал он, окидывая быстрым взглядом группу голых людей. Еще вчера вечером я их не боялся, а теперь, когда мною подавлено всякое сопротивление, когда они боятся даже слово сказать в моем присутствии, что-то меня тревожит и терзает, я жду удара в спину.
— Он хотел меня убить, — сказал Сато громко. — Вы слышите?
Все обернулись к переводчикам.
— Он так думает, — сказал По-из. — Он искренне так думает. Ут-пя напал на него.
— Молодец Ут-пя, — заметил себе под нос Ут-бе-бе, — хоть смог умереть достойно. В отличие от прочих… — Под прочими Ут-бе-бе самокритично подразумевал и себя.
— Так будет с каждым, — продолжал Сато, — кто осмелится поднять руку на создателя государства справедливости и вечного покоя!
И все догадались, что государством справедливости теперь будет именоваться темная пещера с ее обитателями.
Не выпуская ножа, Сато поднялся и подошел к телу Ут-пя.
— Шакал! — сказал он презрительно. — В темноте, ползком, хотел меня убить… А ну, всем кричать: шакал!
Все негромко крикнули слово, обозначающее на языке планеты Дом животного, которое питается падалью.
От этого звука Ут-пя очнулся, открыл глаза, но, к сожалению, никого не узнал.
— Простите, — спросил он склонившуюся ближе других Любу: — где мы находимся?
— О небо! — обрадовалась Люба. — Он жив!
Все стали радоваться тому, что Ут-пя жив. Сато не стал радоваться с остальными, а вышел на площадку и понял, что забыл оставить часового на ночь — с рассветом на площадку слетелись птицы и сбежались мелкие животные, чтобы поживиться плодами вчерашних трудов.
Сато закричал на мародеров, а затем призвал своих подданных перетаскивать поредевшие запасы внутрь пещеры.
Ут-пя продолжал лежать на каменном полу и никак не желал узнавать своих товарищей. Ему казалось, что он находится на родной планете Дом, в детском лагере отдыха, а отроду ему одиннадцать лет.
К вечеру он решил, что он старушка Не-коватон, некогда покорившая северный полюс его родной планеты. Вернуть его к сознательному образу мыслей не удалось.
В последующие недели весны 1977 года голое племя во главе со своим вождем вело размеренный и организованный образ жизни. С утра после краткого туалета и уборки помещения Сато лично проводил час строевой подготовки, затем мужчины уходили на поиски пищи, а женщины, если не были заняты тем же, принимались за приготовление обеда, а также обрабатывали продукты питания на дождливый период. После обеда Сато распределял поощрения и наказания. Последних было куда больше. Затем снова начиналась строевая подготовка, смысла которой никто из голых людей так и не осознал. А объяснения Сато никого не смогли удовлетворить. Пришельцы остались в убеждении, что строевая подготовка — это религиозный ритуал жителей горных областей Земли.
Вечером проходили очередные наказания и поощрения, а после наступления темноты Сато отправлялся спать, беря к себе на ложе Не-лю либо Не-свелю в зависимости от настроения. Эти две женщины порой ругались и дрались из-за права спать с унтер-офицером, потому что это давало немало преимуществ в питании и занятости, а Сато, будучи в принципе разумным повелителем, отдавал свободную от его постели наложницу наиболее отличившемуся в строевой подготовке мужчине. Этот факт был неприятен женщинам, потому что никто из них не хотел спать с По-изом или потерявшим память и рассудок Ут-пя. Но закон есть закон. Любу Сато не стал использовать в качестве наложницы, так как не любил костлявых женщин. Люба была счастлива.
Апрель не принес успехов в строевой подготовке, и Сато отказался от мысли раздать мужчинам деревянные ружья и сабли.
Тогда в ущелье появились лигонские солдаты.
Сначала участились полеты вертолетов. Каждый день над ущельем проходила одна, а то и две машины. Правда, голые люди вертолетов не боялись — может быть, встречались с ними, когда жили севернее, в китайских горах, а может быть, принимали их за больших птиц.
Затем наступил тот плохой день, когда Сато, собравшись за улитками, увидел идущих вдоль реки лигонских солдат. Солдаты громко переговаривались, смеялись и ничего не боялись. У Сато кольнуло в сердце — как у человека, который стриг газон у дома и вдруг увидал, как чужой автомобиль подминает зеленую травку.
Сато сидел на толстом нависшем над рекой суку и представлял себе, как прыгнет на солдат сверху, разорвет их, растопчет, растерзает… Но он был достаточно осторожен, чтобы не дать ненависти овладеть собой. Чего он добьется, напав на патруль? Ведь он один, а солдат много и в случае его нападения будет еще больше. Иное дело, если бы удалось натравить на патруль контрабандистов, но этим ущельем крупные группы контрабандистов и торговцев наркотиками не проходили — оно было слишком диким и тесным.
Пропустив солдат и надеясь, что они не заметят пещеру, Сато вернулся домой.
Он собрал голых людей перед пещерой и сказал так:
— В наше ущелье забрались бандиты, которые ищут голых людей, чтобы их убить.
— Зачем им нас убивать? — удивился Ут-бе-бе.
— Когда убьют, тогда и узнаете, — ответил Сато. — А пока вы мои люди, и я хочу, чтобы вы были живыми. Приказываю: ни в коем случае не попадаться на глаза людей в зеленой одежде и зеленых шляпах. Если они выследят нашу пещеру, то я раньше убью вас всех, чем допущу этих солдат замучить вас до смерти!
Сато был так искренен, что По-из и Люба растерялись — лжет он или на самом деле эти ненавистные люди в зеленой одежде охотятся на голых людей?
— Не исключено… — заметил капитан, когда пришельцы обсуждали эту проблему в отсутствие Сато. — Не исключено, что некая группа, местная или инопланетная, получила приказ от Галактического центра найти нас и обезвредить.
— Или наши, с Дома, их послали, — сказал Ут-бе-бе.
— Я буду им играть и петь, — сказал сумасшедший Ут-пя.
— Помолчи! — приказала Не-лю.
На Доме к юродивым, сумасшедшим и маразматикам относятся плохо. Само их существование — сильный аргумент в пользу теории оглупления — самого страшного, что может ожидать человека. Так что потерявший память штурман Ут-пя не пользовался сочувствием своих соплеменников. Плохое отношение к нему объяснялось также и тем, что всем приходилось тратить немало времени на строевую подготовку, которая, несмотря на старания новобранцев и строгость унтер-офицера, не давала желаемых плодов. Пришельцы отвратительно держали строй и сбивались с ноги. Сато объявил Потерявшего Память штурмана Ут-пя оркестром. Тот сделал себе дудочку и с наслаждением упражнялся в самое непотребное время суток. А когда, невзирая на пол и возраст, ученые под душным грозовым небом тянули носок или делали все «на-пра…во!», Ут-пя сидел в тени и пронзительно дудел, вызывая всеобщую ненависть. Дважды пытались разломать дудочку, но, как и любая борьба не с причиной, а со следствием, эти покушения ни к чему не привели, если не считать того, что каждая последующая дудочка становилась пронзительней предшественницы.
