Егор…

И тут я понял, что Егор здесь.

В нашем мире.

Ищет меня, стремится ко мне… А что он может сделать? Ведь он не знает даже моего телефона. В институт он дозвонится только завтра.

Конечно, Егор здесь. А это означает — случилось что-то неладное. И вернее всего, связанное с той историей: с Берией и Максимовкой.

Если Егор перешел к нам — это для него верная смерть.

Я должен увидеть его в ближайшие часы. Иначе не увижу вовсе.

Но где его искать? Я даже не знаю, где дыра, через которую он сюда вошел. Вернее всего, в Питере. Но и это не доказано.

Я вскочил с постели.

Принял душ, оделся.

Должен сказать, что я был деловит и даже относительно спокоен. Но мои чувства — это не более чем мои чувства.

Скажите мне, что бы я делал на месте Егора, если бы оказался вдалеке от Института экспертизы, но пожелал бы с ним связаться?

Я бы дал телеграмму в институт в расчете на то, что утром Калерия или Гарик Гагарин ее увидят.

Я давно не пользовался левитацией — неловко как-то, я же человек, младший научный сотрудник, а не пришелец без роду без племени.

Значит, мне срочно надо в институт, чтобы получить телеграмму.

Вызвать такси или долететь на своих двоих?

А вдруг увидят?

Но сейчас ночь — кто меня увидит в такую осеннюю погоду? Рано осень началась.

Такси по телефону — слишком накладно. И некогда бегать по городу в поисках попутки.

Вот получу за что-нибудь Нобелевку и тогда куплю себе «Оку». А сейчас придется полетать немного, до института и обратно, хотя, вернее всего, ничего в институте я не найду.

Я вышел на балкон. Зябко. Ветер дул порывами, будто набирал полон рот воздуху, а потом со свистом выпускал его. Он рвал листья с деревьев, хотя в сентябре можно было бы и не спешить, тем более дожди еще не начались.

Пришлось надеть свитер, джинсы и кроссовки. Теперь я был готов для полетов наяву.

Я так давно не тренировался, что, когда перемахнул через перила балкона и ринулся прочь от дома, сразу потерял равновесие и, словно вертолет, превысивший допустимый крен, криво понесся к земле. Лишь над самой клумбой под окнами смог выровнять полет и набрать высоту.

Я успел заметить, как кинулись в разные стороны подростки, которые курили в кустах, не желая возвращаться домой к нормальной жизни.

Я не стал набирать высоту, не хотел замерзнуть. Пошел чуть повыше проводов, чтобы не сгореть невзначай. Летунам в Москве приходилось принимать немало мер предосторожности. Хорошо было Мастеру с Маргаритой. Тогда страшнее трамвайных проводов зверя в воздухе не было.

Когда я вышел к Москве-реке, то вздохнул спокойнее. Можно было летать над самой водой и пролетать под мостами. С берега засвистел милиционер. Я его понимаю — увидеть неопознанный объект во втором часу ночи неприятно. Особенно если ты склонен к мистике.

У уродливого памятника Петру с дубинкой в лапе я выбрал дорожку поуже. Возле «Ударника» свернул на Полянку.

Дальше до самого института пошел над дворами, не выходя на улицы — еще подстрелит какой-нибудь испуганный охранник.

Я опустился на дворе института.

Особняк был темен, за исключением тусклого света в окне первого этажа. Там, в холле, должен сидеть ночной дежурный.

Мне не приходилось появляться в институте ночью. Можно проработать в институте всю жизнь и не увидеть его при лунном свете.

Правда, лунного света нам не дали.

Вот-вот пойдет дождик.

Я подошел к двери и позвонил.

Конечно, неприлично звонить в два часа ночи в свое учреждение, но ведь ночному сторожу не положено спать?

Видно, наш ночной сторож об этом не подозревал.

Я представил себе, как он закроет подушкой ухо, чтобы не слышать безобразного звона, но жалость к несчастному старичку с дробовиком не могла меня остановить. В конце концов, я же встал и пересек полгорода ради встречи со сторожем.

Наверное, прошло минут десять, прежде чем дедуля сдался.

Черная тень возникла за дверью, подсвеченная сзади неярким светом. В дверях возник черный силуэт.

Силуэт хрипло спросил:

— Чего там?

— Откройте, — попросил я миролюбиво.

— Я сейчас милицию вызову, — обещал дедуля.

— Мне только спросить…

— Давай отсюда!

И я понял: я сам виноват. Просительные интонации действуют на охраняющих дедуль возбуждающе. Они ощущают свое превосходство над ночным просителем. Отсюда шаг до хамства и угрозы: беги, а то стрелять буду!

Мне не хотелось доводить дедушку до таких мер. Поэтому я сменил тон на грозный.

— Откройте немедленно! — зарычал я. — Проверка объекта.

Тембр моего голоса должен был напомнить сторожу о существовании начальства.

— Ну чего еще… — Дверь отворилась.

Оказывается, я трагически ошибся.

Дедуля был лет двадцати пяти, сажень в плечах, низкий лоб, шея от ушей, надбровные дуги неандертальца, на поясе дубинка милиционерского типа, с другой стороны — кобура. Ничего себе — дедушка при собачке! Видно, дирекция достаточно ценит наши компьютеры, чтобы связаться с охранной фирмой современного типа.

— А ну! — Молодец ощутил мою неуверенность. — Иди-ка на свет!

Что ж, придется прибегать к недозволенным приемам. Но что поделаешь! На мне лежит ответственность за все человечество. Нет, без шуток! Ведь так может случиться?

«Голубчик, — подумал я, — представь себе, что перед тобой стоит твой начальник, любимый или ненавистный, который вылез из койки, чтобы проверить, как ты несешь свой крест, не холодно, не страшно ли тебе на твоем крестном пути?»

— Как служится? — спросил я.

А охранник, крутой молодец, увидел своего прямого и грозного начальника.

— Иван Сергеевич, — сказал он, — а я в темноте вас за кого-то еще принял.

— А вот этого делать не следует, — пошутил я. — А то еще выстрелишь невзначай.

— Ну, как можно? Я же печенками чую.

— Если чуешь, тогда скажи мне, телеграмму приносили?

— Приносили, — сразу признался охранник. — Недавно приносили. Я только прикорнул — вы не думайте, я так, не-серьезно — и слышу звонок. Ну ведь могли до утра подождать? Я уж им сказал…

— Зря сказал. У тебя своя работа, у них своя. От того, насколько быстро ты передал телеграмму, зависит жизнь людей и принцип дела, ты меня понимаешь?

— Понимаю! — радостно откликнулся охранник и вытащил из верхнего кармана куртки смятую телеграмму.

«Значит, есть еще люди в нашей стране, которые не спят, чтобы принести вовремя телеграмму, понимаете?»

Охранника я отпускать не стал — пригодится.

Прочел телеграмму. Странную, но подтвердившую все мои подозрения.

МОСКВА ИНСТИТУТ ЭКСПЕРТИЗЫ

ГАГАРИНУ БОЛОГОЕ ПОЧТА ЕГОР

Во-первых, у него плохо с деньгами. Иначе бы объяснил все понятнее. Во-вторых, он сам не знает, куда едет.

Я посмотрел, откуда отправлена телеграмма: из Петербурга.

Значит, с вокзала — и он отправляется поездом в Бологое.

Теперь посмотрим на время отправления: 22.40.

Я сказал охраннику:

— Возвращайтесь на пост. Удвойте бдительность. Считайте, что институт объявлен на особом положении.

— Слушаюсь, — ответил охранник.

Он подобрался, выпрямился — и уже не казался страшным бугаем бандитской породы. Я взял с доски ключ от лаборатории.

Я быстро прошел к нам; в лаборатории было слишком пусто и свободно.

Надо действовать.

Сначала я позвонил Калерии.

— Извините, что разбудил, — сказал я.

— Я еще не ложилась, — ответила моя начальница.

— Это для меня — камень с души, — сказал я.

— Говори, что стряслось, — спросила Калерия Петровна.

— Объявился Егор Чехонин.

— Не может быть! Где? Как? Ему плохо?

— Помните историю с Максимовкой?

— Почему бы не помнить?

— По моему разумению, на этот раз Егор находится в Питере, он дал оттуда телеграмму.

— Прочти ее.

Я прочел телеграмму.

— У него нет денег, — сказала моя прозорливая Калерия. — Он ведь умный мальчик, а так мало информации.