Всю жизнь он мечтал заняться наукой. Но то жена, то дети, то безденежье, то иные заботы и беды. Настолько серьезные, что решил покончить с этой суматохой и с собой в том числе. А в результате оказался здесь.

Леонид Моисеевич был историческим оптимистом.

Он убедил себя, что все складывается как нельзя лучше.

Заботиться о семье не следует. Деньги не нужны, время не считано.

Значит, судьба хочет, чтобы он углубился в науку.

Ни один человек в Чистилище не знал, что же происходит в организме человека, переместившегося вглубь. А Леонид Моисеевич знал. Для этого не нужен институт. Нужно упорство, определенный талант, хорошая школа 1-го Меда и главное — время, в котором нет сна и обедов. Идеальная жизнь.

Леонид Моисеевич пережил гибель Империи Киевского вокзала и после ряда приключений оказался в Ленинграде. Доктора нужны даже бандитам. В Ленинграде он попался на глаза Грацкому, стал его врачом, потом об опытах доктора узнал Берия. Ему не стоило труда украсть доктора Фрейда и устроить ему лабораторию.

И передать ему сначала двух сотрудников со званием санитаров (они же должны были обеспечить доктора, если нужно, трупами или отдельными органами), а потом и двух ассистентов.

Раньше, пока еще не родилась идея уничтожить Верхний мир, Берия хотел было объединить Фрейда и Лядова, настоящего биолога. Но они не спелись с Леонидом Моисеевичем, Лядов ушел в Шахматный клуб, а доктор вздохнул с облегчением. Он не выносил, когда кто-то стоял над его плечом.

Берия сказал доктору, что надеется на его вакцину. Ну, не вакцину еще, а средство, не испытанное на собаках и мышах — откуда их тут возьмешь? Средство, которое позволит прожить там, в настоящем мире, дня три-четыре. Может, два. При условии, что будешь соблюдать правила. Строгие правила. Иначе сгоришь. Мучительно.

— Все они сделают. Они добровольцы, — сказал Берия, — но одно условие обязательно. И пойми меня правильно, Леонид Моисеевич. Эти люди не должны знать лишнего. Они могут испугаться. Они погибнут от страха.

Леонид Моисеевич кивал кудлатой пегой головой, он знал, как можно погибнуть от страха.

— Это укол? — спросил Берия.

— Это курс подготовки.

— Прошу сделать пилюлю, — приказал Берия. — Самое простое. Пилюлю.

— Это я сделать смогу. Это просто.

— И постарайся сделать эту пилюлю быстро, через час, через два, вечером, понимаешь? Я всегда могу найти другого доктора.

Берия ушел, уверенный, что доктор его боится и что доктор сделает все возможное. И что доктор не может догадаться, правду ли говорит Берия или просто пугает. А почему бы у Берии не быть другому доктору, другой лаборатории? Это в пределах теории вероятности.

Хотя доктор понимал, что пилюля не поможет. А Берия понимал, что ничего плохого он доктору не сделает и будет беречь его больше, чем себя самого. Доктор — его надежда. А раз надежда, пускай думает, что его цена ничтожна.

Поэтому Берия, спустившись к доктору после смерти Чаянова и неприятного разговора с Клюкиным, который носится по городу и разыскивает свою Ларису, постарался придать лицу выражение замкнутое и злобное.

Впрочем, это ему всегда удавалось.

Доктор жаловался на темноту и хотел перенести лабораторию на крышу Смольного, но Лаврентий Павлович не разрешал, опасаясь диверсантов. В лаборатории и в самом деле было полутемно.

Один охранник сидел на корточках перед дверью. Не спал, не баловался. Вскочил при приближении Берии.

— Вольно, — сказал Берия. — Никаких событий не было?

— Никак нет! — ответил охранник. — Все там, не выходили.

Помещение было широким, мраморные столы сохранились с дореволюционной кухни. На них стояли приборы. Немало приборов. Берия порадовался тому, как ему удалось славно организовать работу лаборатории. Ему не было дела — да он и не узнает никогда, — что девять десятых приборов, которые приволокли сюда по его приказу, пользы не приносили. А с половиной остальных доктор и его помощники не знали, как обращаться.

Но зрелище было внушительным, Берии казалось, что у него в подвале работает целый институт. Поэтому он приказал, чтобы сотрудники — Фрейд, санитары и ассистенты — всегда были в белых халатах.

Так они и ходили в белых халатах. Правда, новых не давали, а старые уже испачкались.

Фрейд сразу пошел к Берии. Он почти бежал.

Берия протянул ему вялые негнущиеся пальцы.

— Какие успехи, Леонид Моисеевич? — спросил он. — Скоро вы нас порадуете?

В лаборатории он снова почувствовал себя советским министром и потому пользовался словами и интонациями прошлых лет.

— Мы трудимся, — в тон ответил доктор. — Принимаем меры.

Остальные сотрудники лаборатории замерли на местах, где их застал приход Берии. Это ему понравилось.

— Я намерен привести сюда наших товарищей, — сказал он, — которые отправляются туда.

Он показал пальцем в потолок.

— Я польщен, — сказал доктор.

— И чтобы это была пилюля. Я ее выдам, они проглотят и пошли!

— Я должен сделать им анализы, — сказал доктор, стараясь не бояться Берии. — Затем мы изготовим вакцину, именно из конкретной крови каждого пациента.

— Этого еще не хватало!

Берия знал, что процедура должна быть именно такой — доктор не раз ему о ней рассказывал. Но делал вид, что впервые слышит о вакцине.

— Иначе я не смогу ничего сделать! — Доктор готов был заплакать. — Мы же хотим, чтобы товарищи вернулись живыми и здоровыми.

— Вот именно, — ответил Берия. — Живыми и здоровыми. И открывшими нам широкие пути к сотрудничеству с товарищами там.

Берия снова указал пальцем в потолок.

Доктор сокрушенно кивнул.

— Какой срок гарантируете? — спросил Берия.

— Я не могу, к сожалению, гарантировать, — ответил доктор. — Ведь мы же не испытывали.

— Значит, может вообще не подействовать?

— Вообще подействует. Мы же проводили некоторые испытания на вас… кровь изменяет параметры. Это факт.

— Тогда постарайся сделать пилюлю, — сказал Берия и рассмеялся.

Сегодня день складывался славно. Чаянов с Ларисой сами подставились ему. И не было свидетелей. Редкое везение!

Дверь в лабораторию осталась открытой. Поэтому Крошка вошла незамеченной, она остановилась недалеко от двери и сказала глубоким, так не соответствующим ее нежным размерам голосом:

— Лаврентий Павлович, можно с вами поговорить?

— Ну вот! — Берия обернулся к агентше. — Я же просил меня не беспокоить.

— Напротив, — сказала Крошка, которая боялась его куда меньше, чем другие обитатели Чистилища. Не только потому, что была ценным агентом, но и потому, что считала себя любовницей Лаврентия Павловича.

Разумеется, это была не та, настоящая любовь, но Берия старательно ласкал ее, гладил, мял, щипал, а она стонала и причитала:

— Ты мой викинг! Ты мой богатырь! О, сделай мне больно!

Оба они знали, что это подделка, но оба делали вид даже друг перед другом, что это и есть любовь — единственная в мире.

— Напротив, — сказала Крошка, — вы мне велели идти к вам сразу, где бы вы ни находились.

— Тогда подожди в кабинете, — велел Берия.

— У меня мало времени, — сказала Крошка. — Я обманула генерала, сказала, что пошла в Салтыковку искать поэтические книги, но он может меня спохватиться в любой момент. Он меня полюбил.

— Еще чего не хватало! — рассердился Берия. — Я тебя не за развратом посылал! Тогда говори, но коротко.

— Я нашла людей, которых вы искали, Лаврентий Павлович.

— Не может быть! — Берия забыл, что он стоит в лаборатории и несколько человек слушают его. — Не может быть! Кто они? Как тебе удалось?

— Мне удается то, что недоступно другим, — сказала Крошка. — Я же маленькая, беззащитная и добрая.

— Говори, кто ее мужик! Кому они служат?

— Последнее я еще не успела узнать. Но узнаю скоро. Вам нужна Людмила Тихонова? Это она от вас сбежала?

— А он? Кто он?

— Его зовут Егор Чехонин. Они живут вместе.

— Где? Адрес?

— Я была одна. Я не могла побежать за ними. Они пошли пешком. Вернее всего, они живут в районе канала Грибоедова. На Подьяческой.