Но на всякий случай он отошел, шагнул в сторону и тут же провалился в жижу глубже колен.

— Мать твою перемать! — закричал он в сердцах. — Плащ совсем новый.

Плащ сейчас был его единственной материальной ценностью, он уже успел полюбить его — и тут такая неприятность!

Откуда-то со стороны и в то же время сверху появился человек. Он показался Лаврентию Павловичу очень большим и опасным. Берия отпрянул еще на шаг и оказался в грязи по пояс.

— Я не в вас стрелял, — вежливо сказал человек, не производя никаких враждебных движений. — Я оленя убил. Так что вылезайте.

— Вылезайте! — вдруг рассердился Берия. — Вы же меня пугнули и заставили сюда свалиться. Неприлично как-то получается. Разве можно так к людям относиться!

— Ну давайте лапу, — сказал человек, и Лаврентию Павловичу ничего не оставалось, как протянуть и схватить за пальцы высокого человека. А он оказался высоким — на полторы головы выше Лаврентия Павловича. Но очень худым. Лицо украшали бесцветная эспаньолка и бакенбарды серого волоса, который так и не приобрел благородного серебристого цвета.

Лицо человека было бледным, морщинистым, на голове фуражка офицерского образца, но далеко не новая, френч, брюки-галифе и высокие, до блеска начищенные сапоги — как только можно сохранить такой блеск в этой грязи!

Но самое удивительное заключалось в том, что вместо сабли или кортика на портупее у этого человека висел кожаный колчан с оперениями стрел наружу, а в свободной руке он держал нечто схожее с луком, но куда короче, — Лаврентий Павлович не разбирался в старинном оружии, но понял, что это вовсе не детская игрушка.

— Ах, у вас нет обуви! — расстроился высокий человек. — Или вы потеряли?

— Нет, у меня не было.

— А как вы сюда попали? — Человек обвел рукой окрестность, как бы давая понять, что пойма речки — его собственность.

— Тут был человек… очевидно, со свирелью, — признался Лаврентий Павлович, — я им заинтересовался. Я давно не видел людей…

«Интересно, — подумал он, — а рад ли я, что вижу этого человека?»

— А, крысолов, — сказал высокий мужчина. — Опять заманивает. Значит, он вас вывел из города и хотел утопить, но вы не успели?

— Я не собирался топиться.

— А он всегда так действует. Надоел мне безумно, — сказал мужчина. — Заманивает и делает попытки утопить. Ну кого вы в наши дни утопите, а?

— Никого, — согласился Берия. Он явно столкнулся с сумасшедшим, на психику которого так повлияла атомная война. А может, и сама радиация.

— Разрешите представиться, — сказал высокий мужчина и протянул руку Берии, — Николай Николаевич, Николай Николаевич-младший. Вам приходилось обо мне слышать?

— А фамилия, простите?

— Фамилия обыкновенная — Романов.

— Из тех самых Романовых? — догадался Лаврентий Павлович.

— Приходился дядей покойному императору, — сказал высокий мужчина, отчего Лаврентий Павлович окончательно убедился в том, что имеет дело с сумасшедшим, которого лучше не сердить. — А это мои края, — сказал Николай Николаевич, — мои заповедные, так сказать, леса. Здесь я охочусь, думаю, отдыхаю от дел.

— Ну конечно, конечно…

— Господи, — вдруг рассмеялся Николай Николаевич, глядя на Лаврентия Павловича сверху вниз. — Да вы, как кажется, меня полагаете психопатом, то есть человеком ненормальным. Смотрите же: вот мое оружие, и вы видели его губительную силу. А если хотите, мы можем сыграть в Вильгельма Телля — вы слыхали о таком? Вы киваете, значит, я имею дело с образованным человеком. Кстати, я не люблю разговаривать с людьми, которые не умеют или не хотят вовремя представиться.

— Лаврентий Павлович, — сказал Берия, — Лаврентий Павлович.

— И давно вы у нас, Лаврентий Павлович?

— Недавно, — сказал Берия.

Он правильно рассчитал, что нет вреда назвать себя полным именем. По той причине, что если этот сумасшедший изображает из себя дореволюционного князя, то не может ничего знать о Берии. А если покажет, что знает — хотя бы слышал, то тут…

Николай Николаевич ничего не знал о Берии, да и не стремился узнать. Вместо этого он рывком вытащил стрелу из железного листа, как раз из груди оленя, и сказал:

— А ведь неплохой выстрел. Точно в сердце. Уложил с первого раза. А бил вон оттуда… — Николай Николаевич обернулся и показал на шалашик метрах в ста на склоне долины.

— Хороший выстрел, — осторожно согласился Берия.

— Я ведь и живу охотой, — сказал Николай Николаевич. — Можете называть меня просто князь — тут приходится быть демократом.

— Хорошо, князь, — сказал Лаврентий Павлович, и тут его поразила страшная догадка: а что, если после войны погибло социалистическое государство и к власти снова пришли дворяне? Ну и что — туда ему и дорога, родному государству. По крайней мере среди дворян нет его врагов.

Подумал — и сам испугался своих мыслей. «Как так нет? А сколько мне пришлось, выполняя жестокую волю Сталина, расстрелять или иными способами уничтожить этих самых князей? Ведь до самой смерти вождя, до начала пятидесятых, мы их вылавливали и ликвидировали. Нет, наверно, я был не прав, когда открылся. Этот не заметит, другие заметят».

— А вы охотитесь? — спросил великий князь.

— Я давно не охотился.

— А вы откуда будете родом?

— С Кавказа, князь.

Ах, как легко ложится на язык это слово! Будто и не забывал его.

— На Кавказе отличная охота, Лаврентий Павлович, — я там служил. А вы служили?

— Я позже служил, — сказал Берия.

— Этого и следовало ожидать. Но если вы питаете слабость к охоте, я вам должен показать одну штуку, я, знаете, одного хищника тут поднял, а он потом залег. Если вам не сложно, пошли, я попытаюсь его взять. А об олене не беспокойтесь, потом егеря придут и унесут его ко мне в резиденцию.

— Простите, я босой, — сказал Берия.

— Я же сказал — два шага. — Голос Николая Николаевича прозвучал неприятно. Он не любил, когда ему перечили. А Лаврентий Павлович не был склонен сейчас кому-нибудь перечить, тем более больному манией величия, который выдает себя за дядю императора.

Николай Николаевич сложился почти вдвое и начал подкрадываться к чему-то скрытому заборами и завалами сухостоя. Берия пошел за ним, и Николай Николаевич время от времени приостанавливал его движение ладонью, опасаясь, что Берия спугнет зверя.

Вот он замер.

И начал медленно поднимать свой лук, или как его… арбалет.

Он готов уже был спустить тетиву, как совсем близко раздался резкий звук дудочки. Той самой дудочки.

Князь выстрелил и тут же закричал:

— Как ты посмел! Ты мне под руку заиграл! Я же из-за тебя промахнулся.

— А я нарочно! — раздался голос из-за шалаша. — Вы знаете, князь, что диких животных осталось так мало, что каждая особь на счету. Я вам столько раз говорил — стреляйте в людей!

— Да пошел ты! — закричал в ответ великий князь и кинулся вперед.

Резким движением он откинул груду сухостоя, и глазам изумленного Берии предстал еще один железный щит, на котором ярко и аляповато во весь рост был изображен лежащий тигр с гнусной ухмылкой на роже.

Стрела вонзилась в щит где-то возле тигриного хвоста.

Берия тоже сделал шаг вперед, чтобы получше разглядеть это диво, но Николай Николаевич услышал, как треснула ветка, и крикнул:

— Не подходите, Лаврентий Павлович. Вы же видите, он только легко ранен и раздражен. Если он бросится, я не смогу вас защитить.

— И не надоело? — С другой стороны шалаша появился согнутый человек с деревянной дудкой в длинных угловатых пальцах. — Ваши звери — беспомощные жертвы дворянского произвола. Скоро в наших лесах перестанут водиться тигры. Разве мало вам того, что вы перебили всех динозавров!

— Вот это вы зря, Бетховен! — откликнулся Николай Николаевич. — Никто вам не поверит. Динозавры вымерли сами, вам каждый ребенок скажет.

— У нас детей нет!

— Не исключено, что будут. — И великий князь расхохотался.

— Лучше убивайте людей. — Человек по имени Бетховен, совершенно на Бетховена непохожий и даже не глухой, показал дудочкой на Лаврентия Павловича: — Не зря же я его сюда заманил.