Мы несколько раз останавливались отдохнуть. Впрочем, ощущение вневременья охватывало уже и меня — в сущности, куда спешить?

— Ты отлично дерешься, — сказал Кюхельбекер. — Тебя в армии учили?

— Восточные единоборства. Не слыхали?

— Это уже без меня. Но я бы хотел, чтобы ты у меня в армии вел курс. Мне нужна профессиональная армия.

— Вы хотите восстановить империю?

— Как бы она ни называлась, она все равно будет и в ней будут нужны солдаты. В этом суть человеческой природы.

По земным меркам мы шли до университета часа два. Музыкальный театр остался слева. Справа тянулся металлический забор новой территории университета.

Нам повезло.

Не пришлось топать до библиотеки. Соня шла нам навстречу, катя коляску. Одной рукой она толкала ее, в другой держала книгу, которую читала на ходу.

Первой ее заметила Люся и побежала к ней.

— Соня, Сонечка, как хорошо, что мы тебя встретили!

Соня близоруко щурилась, но потом всех узнала.

Мы стояли возле забора университета — чуть сзади вдали возвышались причудливые грани фасада Музыкального театра.

— Как понимаешь, мы по вашу душу, — сказал Кюхельбекер. — Давай сверим с тобой наши таблицы. Как поле? Есть надежда вскоре увидеть окно?

— Окно близко, — сообщила Соня. — Оно должно скоро открыться. Поэтому мы и пошли гулять. А вдруг встретим кого-то, кто спешит?

Она смотрела на Люсю.

— Спасибо, — сказала Люся.

— Нам нужно возвратиться домой. — Я показал на Егора. Вид у того был мужественный, как у генерала после Бородина.

Мы отошли к ограде, и Кюхельбекер вытащил какие-то листочки бумаги с цифрами. Примитивная система контроля здесь существовала. Соня водила пальцем по таблицам. Они сблизили головы, как заговорщики.

— Я сейчас высчитаю, когда будет следующая связь, — сказал Кюхельбекер. — Сейчас я дам тебе список того, что мне нужно. Я же тебе передам, как и прежде, драгоценности.

Он принялся составлять список.

— Неужели вы не боитесь, — спросил я, — что ветераны, если они теперь правят империей, не позволят вам остаться министром или кем-то у власти?

— Без сомнения, — сказал Кюхельбекер — Моя задача найти тех, кто поможет мне править и не обращать внимания на тех, кто будет выступать с речами.

— А мне они показались непримиримыми коммунарами, — сказал Егор.

— Теперь о бартере, — продолжал я. — Давайте ваш список, я его возьму, и мы посмотрим, что сможем для вас достать. Но в ответ мы просим не драгоценности, а возможность принять меня или кого-то еще из нашего института.

— Это нежелательно, — сказал Кюхельбекер.

— Почему?

— Пока ветераны у власти… не стоит дразнить гусей. Но как только положение стабилизируется, я тут же вам дам знать. Возвращайтесь. Мы с вами неплохо ладили.

Я знал, что никогда не буду ладить с этим комкором, хотя бы потому, что я видел, как умер Григорий Михайлович, бандит поневоле или, может быть, бандит-меломан — не знаю уж, как точнее… Уж очень хорошо Кюхельбекер умел пользоваться финкой.

По тротуару со стороны метро быстро шел нескладный маленький человечек, он махал левой рукой, а в правой нес чемоданчик, какие бывают у водопроводчиков.

— Доктор! — закричала Люся, как будто увидела лучшего друга.

Она побежала к нему.

— Леонид Моисеевич! — воскликнул Кюхельбекер. — Вот не ожидал. Как вам удалось?

— А я ушел из дворца, как только начались события, — сказал доктор. — Вы знаете, когда появляются бандиты, то в первую очередь режут масонов и евреев. А так как я единственный общепризнанный еврей в этом государстве, то я предпочел уйти. К тому же у меня есть одна идея. Я должен просить об одолжении того, кто намерен вернуться обратно.

— Вы не узнали меня, Леонид Моисеевич?

— Егор? — обрадовался доктор. — Это замечательно! Ты вернулся!

— Нет, — ответила Люся. — Я не могу этого позволить.

— Разумеется, — сказал доктор. — У нас опасно долго оставаться.

— Вы меня не поняли, доктор, — возразил Егор. — Я остаюсь здесь! Навсегда!

— Егор, ты сошел с ума! — Люся словно не сразу поняла его.

А я знал, что Егор уже решил. Порой я чувствую людей. И я чувствовал, что кто бы и как бы ни уговаривал Егора, он останется с Люсей. Даже если это означает выбор между всем живым миром и одной девушкой. Это было безумием. Я мог лишь преклоняться перед этим парнем и даже завидовать ему.

— Неразумно, — сказал Кюхельбекер.

— Значит, — спросил доктор, который ничему не удивлялся, — обратно пока возвращаетесь только вы?

— Значит, так, — сказал я.

— Тогда отойдем в сторону. У меня к вам есть сугубо конфиденциальный разговор.

Мы отошли в сторону, и никто на это не обратил внимания, потому что Кюхельбекер занимался с Соней расчетами, Люся ругала, проклинала, умоляла своего Егора, а Егор редко и почти лениво отвечал.

Доктор убедился, что нас никто не слышит.

— У каждого естествоиспытателя бывают сумасшедшие идеи, — сказал он. — У меня тоже есть идея. Как вы знаете, если человек поживет здесь больше недели, его кровь необратимо изменяет свой состав. Вы слышали?

— Да, я слышал.

— Но я не знаю, откуда возникло такое убеждение и каким образом его проверяли. Может быть, проверяли. Но вы — первый образованный человек оттуда, с которым я могу говорить. Так вот: здесь у меня, — он поднял чемоданчик, — образцы крови. Тут моя кровь, кровь Сони и Дениса. А также, простите, моча. Я надеялся, что вы попытаетесь вернуться сегодня же… Соня мне обо всем рассказывала. Я умоляю вас — немедленно отвезите нашу кровь в лабораторию и проведите анализ. Кстати, не забудьте и свою кровь — вы тоже у нас пробыли около суток. Вы меня поняли?

— Вы гений, — искренне сказал я. — Вы замечательный ученый.

— Я не гений и не замечательный ученый. Однако я сохранил остатки любознательности, а это очень много для врача.

— Я не знаю, как вас отблагодарить…

— А я знаю. В следующем обмене пришлите мне паровоз и вагончики для железной дороги, рельсы — шестнадцать миллиметров. Вы запомнили? Шестнадцать миллиметров.

— Обязательно, — сказал я.

Мы вернулись к остальным.

— Пора идти, — сказал Кюхельбекер. — Пожалуй, нам повезло. В течение двух часов, может, немного больше…

Егор присел у забора.

— Ты что? — спросил я.

— Плохо мне, — сказал он. — Если доктор пойдет к себе, я — с ним.

— Нет! — закричала Люся.

— Хватит, — сказал Егор. — Хватит. Раз и навсегда. Ты моя жена. Поняла?

— Он остается, — сказал я.

— Он остается, — сказал Кюхельбекер, — я таких навидался. А если раскается, тебе, императрица, об этом не скажет. Хотя ты у нас — вдовствующая императрица. Тогда придется дать молодому человеку титул. Как насчет графа? Граф Чехонин тебя устраивает? Учти, что я теперь и.о. императора. Но добрый.

Мы обнялись с Егором. Он сказал:

— Позвони маме. Наври ей о секретной экспедиции…

Потом я поцеловался с Люсей. Она ревела в три ручья и измочила меня слезами.

Егор положил руку на плечо доктору.

Они медленно пошли к университету.

Егор остановился, посмотрел на меня и сказал:

— Не забудь главного: мы будем ждать вас здесь месяц. Если никто не придет — мы поедем в Петербург. Там, говорят, есть нормальные люди.

— Хорошо, — ответил я. И подумал: как же он отсчитает месяц?

Потом они втроем пошли вдоль забора к университетской библиотеке, а мы повернули налево, к театру.

В театре нам пришлось ждать долго, часа три, не меньше. Чтобы не потерять ощущение времени, я старался считать до тысячи, я сбивался, отвлекался на разговоры. Кюхельбекер вдруг начинал задавать вопросы, в основном о современной армии. Его забавляли наши поражения в Чечне.

Было пыльно, сумрачно, единственная свечка, зажженная Соней, которая при ее свете умудрялась читать, робко трогала желтым светом вертикальные полосы кулис.

— В следующей посылке, — говорил комкор, — желательно лично для меня включить справочник по форме одежды российской армии. Я слышал, что для генералов армии ввели одну большую звезду на погонах. Почему? Ведь так они уравниваются в форме с маршалами? Тогда я не представляю, как вы намерены отличать маршала от генерала армии. Ну как?