Я глядел на нее в упор и гипнотизировал ее. Если я могу внушить тебе, бедная женщина, что я похож на толстую девушку в длинном платье и очках, то почему бы тебе не рассказать всю правду?

— Даже и не знаю, что тебе сказать, — вздохнула Евдокия. — Ты деньги-то оставь… целее будут.

Я понял, что о деньгах мать не забудет. Я достал бумажку — она вызвала у матери разочарование. Видно, она хотела бы получить больше. Но подарок — всегда подарок. Даже небольшой.

— В самом деле что-то случилось? — спросила Дашенька.

— Уехала она… не видела я их даже. Но Егор, парень из того дома, она с ним ходит, худой такой, длинный, он говорит, что ее ждал «Мерседес».

Разве Егор говорил ей об этом? Впрочем, сейчас не важно. Главное, не прекращать давления.

— А потом этот парень принес записку?

— Принес, только кто принес — не знаю. Может, другой принес, мало ли их — записки носят!

Она была права — теперь все носят записки. Куда ни поглядишь, кто-нибудь записку несет.

Но я не стал перебивать женщину.

— А как он выглядел? — спросила Дашенька, хотя Дашеньку это не должно было касаться.

— Как он выглядел? Да как все теперь выглядят. Плащ такой длинный, почти до земли, косая сажень в плечах, только плечи ватные.

Евдокия засмеялась, и, пока она не повеселилась вволю, пришлось покорно ждать.

— И в шляпе! Представляешь себе, в черной шляпе!

— А лицо какое?

— Какое лицо? Лицо с усами. С черными усами, как у Гитлера, только длиннее.

— Азербайджанец?

— Нет, не черный, наш. Может, украинец. И хакает. Она и сама хакала по-южному, но за собой, видно, не замечала.

— Ну какие-нибудь приметы у того человека были? Может, шрам или одного глаза не хватало?

Дашенька засмеялась. Хотя чего тут смешного?

— Глаза на месте, шрамов нет, только зубы золотые — резцы с обеих сторон, наверное, не москвич, москвичи золотых зубов спереди не ставят, правда?

— Молодой?

— Молодой, молодой, только если ты, девушка, думаешь, что это и есть Люськин хахаль, то ошибаешься. И по той причине, что он как будто приказ выполнял. Только что расписку у меня не потребовал.

— А где эта записка? — спросила Дашенька. — Ее можно увидеть?

— Где записка? А бог ее знает где… Куда-то сунула, на что мне ее держать?

— А что было в записке?

— А тебе зачем знать? — спохватилась Евдокия. — Тебе-то какое дело до чужих записок?

— Ну вы же понимаете, — обиделась Дашенька. — Мне надо знать, когда Люся вернется. В понедельник контрольная по литературе, ее же могут стипендии лишить!

— Какая еще стипендия! — возмутилась Евдокия. — Тут большими деньгами пахнет. И, ох, боюсь я…

Наконец-то она произнесла нормальные слова.

И тогда плюхнулась на Люськин диванчик и заревела.

— И не нужны мне ихние деньги! Неужели мне не понятно? Это деньги откупные! Они у меня ее купить хотят! Может, и в живых ее нету!

Откуда-то из-за пазухи Евдокия вытащила пачку долларов — толстую пачку, стала размахивать ею, но так, чтобы я их не перехватил.

— Я к окну потом подбежала — он в машину садится!

— В «Мерседес»? — заинтересовалась Дашенька.

— Какой еще «Мерседес», бери выше — джип «широкий»!

Я сразу сообразил, что имелся в виду джип «Чероки». Великорусскому языку и «чероки» по плечу.

Больше мне ничего не удалось узнать. Но, по крайней мере, есть джип, есть портрет одного из членов этой компании.

— На словах он ничего не передавал? — спросил я.

— На словах? Конечно же, конечно! Я спросила, как она себя чувствует, — ведь я мать, а не дерьмо собачье!

Дашенька наклонила голову, чтобы не улыбнуться этому трагическому сравнению.

— Я спросила, а он говорит: «Как сыр в масле, мамаша!» Так и сказал. И ушел. Я еще вслед спросила, далеко ли она от Москвы? А он, не оборачиваясь, так хмыкнул и говорит: «А вы с чего решили?» Вот и все.

— Ну, я пошла, — сказала Дашенька. — Я вам позвоню в понедельник, узнаю, придет ли она на контрольную.

— Да что ты с этой контрольной привязалась! — рассердилась Евдокия, провожая гостью.

Теперь можно было ехать в ГАИ.

Подполковнику уже позвонили.

Я прошел к нему в кабинет в скучном доме на Садовом кольце. У него лежала на столе распечатка из компьютера.

— Вам ведь человеческая информация нужна? — спросил подполковник.

У него был вид взяточника и пройдохи. Это ничего не означало. С другой внешностью в ГАИ выживают лишь жулики.

— Да, расскажите, что вам известно.

— Вот именно. Когда нужно — бегут ко мне: Сергей Сергеич, помогите! А как фельетоны писать, то я выгляжу черт знает каким вымогателем.

Может, он думает, что я из газеты? Я не стал спорить — у Калерии и нашего института свои линии связи со всеми, кто может пригодиться.

— Синий «Мерседес» с номером, который вы мне частично передали, зарегистрирован на имя Малкина. Вениамина Малкина. Это вам что-нибудь говорит?

— Он однофамилец певца?

— Это и есть певец, так называемый тяжелый рок. Знаешь? Вот подрастут у тебя детишки, тогда узнаешь, что такое тяжелый рок. Ты женат?

— Нет еще.

— Пропускаешь золотое время, портишь желудок на котлетах.

— Этот «Мерседес» принадлежит певцу Малкину?

— Ах, Веня, Веня, Венечка! Слышал такую песенку — в передаче «Белый попугай» изображали? Он запевал. Любимец молодежи.

— А где живет Малкин?

— Где живет, я не знаю, а вот где прописан — это пожалуйста. Я знаю, что твоя контора глубоко копает. Давно в конторе?

— Второй год, — признался я.

— А платят пристойно?

— Платят недостойно. Мы же в системе Академии наук.

— Зачем вас туда приписали? Только оскорбляют людей. А я думаю, куда бы рвануть отсюда.

Он подвинул мне по столу еще один листочек.

— Спасибо, — сказал я. — У меня к вам один маленький вопрос. Вы уж простите, что я отнимаю ваше время.

— Отнимай, для этого мы тут и посажены.

— У этого Малкина еще машины есть?

— Ну какая у Сергея Сергеевича голова! — радостно сообщил о себе подполковник. — Неужели, думаю, он не спросит о других тачках? Есть у него тачка, записана на директора группы. «Форд-Чероки», черного цвета. Держи все данные. И адрес этого директора. — Он закурил. — Тебе не предлагаю, я противник курения. Пускай старики вымирают. А ты живи.

— Спасибо. Постараюсь.

— Если туда пойдешь, учти: нужна осторожность. У него крутые ребята дежурят. После прошлогодней истории.

— А что за история?

— Не притворяйся, лейтенант, — сказал подполковник и отпустил меня барственным движением руки. Он не сомневался, что нам все известно о певце Малкине.

У двери меня догнало его напутствие:

— Береги себя, сынок. И привет передавай Лукьянычу.

Ну вот, теперь я должен еще знать, кто такой Лукьяныч…

В институт я заходить не стал. Перекусил в пиццерии — дорого и невкусно.

У меня был московский адрес и даже телефон Малкина. Если певец имеет отношение к исчезновению Люси, то, скорее всего, ее скрывают на даче. Дача у него, конечно, есть, но я у гаишника о ней не спросил, да он мог и не знать.

Я позвонил Малкину из автомата.

Никто не подошел.

Тогда я поехал к нему домой.

Это был добротный сталинский дом на проспекте Мира, в котором поселились богатые люди. Перед подъездом высилась груда строительного мусора — в какой-то квартире шел ремонт: она превращалась из коммунального жилья в покои настоящего банкира.

На мое счастье, синий «Мерседес» с нужными номерами мирно стоял в зеленом дворе — вход, конечно, со двора.

Я поднялся на лифте на третий этаж. Позвонил. Никто не открыл.

Я спустился во двор, чтобы подумать на досуге.

И тут во двор въехал джип «широкий».

Ах, как правильно сделала очкастая Дашенька, что заглянула к тетке Евдокии! Теперь она знает о джипе и не пропустит его.

Из джипа медленно вылез мелкий человек в огромном блестящем черном плаще, какие носили во время войны эсэсовские офицеры. На глаза была надвинута черная шляпа с широкими полями. По виду его можно было предположить, что в Москве хлещет дождь. На самом деле был мирный солнечный весенний день.