Этот монолог удовлетворил идеолога, и он еще некоторое время чесал себе грудь.

По какой-то причине, понял я, просто так выдать нам оружие и отправить в бой они не могут. Нас надо обрабатывать.

А кто же такой Яков Савельевич? Это наш доктор! Это наш институтский доктор… Я готов был поднять занавес над своей проклятой памятью, но тут майор заговорил вновь и все испортил.

— Все мы — граждане миролюбивого государства, страны, которую принято называть утопией. Но для нас это просто страна, это наш дом, это наша колыбель.

Майор поднялся и сделал шаг в сторону. Я заметил, что справа от его стула стоит ящик. Он нажал на одну из кнопок сверху ящика, на его передней панели загорелась красная лампочка. Майор нажал на другую кнопку, и тихая, ласковая, чем-то знакомая мелодия, схожая с колыбельной, зазвучала в нашем учебном зале.

— Под эту музыку… — продолжал майор, гипнотизируя нас — вот это я уже почувствовал, этому я знал смысл и цену и этому я мог противостоять. — Под эту музыку наши матери качали нас в колыбельках. Но где наши колыбельки? Где наши матери? Они убиты, изнасилованы, замучены врагами!

И хоть я понимал, что идет сеанс гипноза, и сам мог кого угодно загипнотизировать, во мне поднималась слепая и тяжелая ненависть к недругам, темным, безликим и страшным, которые пришли сюда и измывались над самым дорогим, что есть в моем сердце.

Майор шевелил тонкими губами из-под клюва, он шептал что-то — он продолжал трудиться так упорно, что его лоб заблестел от пота.

«Расскажи, — мысленно просил я его, — что же здесь происходит?»

— Однажды на рассвете, — сказал майор, как бы отвечая на мой немой вопрос, — без объявления войны орды ублюдков, тяжеловооруженных, оголтелых, стремящихся к грабежу и убийствам, живших раньше на склонах гор и смущавших набегами наши равнинные селения, перешли границу и вторглись на наши плодородные поля.

Майор тяжело вздохнул.

— Нападение было неожиданным, и в первых невыгодных для нас боях погибли лучшие воины. Однако нам удалось собрать все силы и остановить врага. Вот уже второй год мы удерживаем врага на подступах к нашей столице. Но это дается за счет громадных жертв. Враги смогли охватить и отрезать нашу Южную армию. Третий месяц она сражается в окружении, не получая помощи. Там наблюдаются случаи смерти от голода.

Майор шмыгнул носом, возможно, всхлипнул. Было не холодно, но нельзя сказать, что мы находились где-то на юге, — замерзнуть не замерзнешь, но и загорать не ляжешь. И купаться не тянет.

— Пока что мы концентрируем силы, чтобы прийти на помощь Южной армии. Для этого мы должны отразить основное наступление ублюдков — на столицу. Для этого мы оттесняем их к озеру Глубокое. Среди вас есть кто-нибудь, кто раньше жил на берегах этого озера?

Никто не откликнулся. Я даже оглянулся, надеясь, что поднимется рука. Мне самому стало интересно, где расположено это озеро.

— Головой не вертеть! — прикрикнул на меня майор. — Глядеть мне в глаза и внимать!

— Слушаюсь, — ответил я.

— Когда подойдет время, я все тебе сам объясню, курсант, — сказал он, обращаясь прямо ко мне. — А сейчас — слушай.

— Слушаю.

— Вчера, как раз перед вашим приездом, — сообщил майор, — произошло отчаянное, я не побоюсь этого слова, отчаянное сражение между нашими доблестными войсками и ордами ублюдков. Мы вынуждены были уступить первую линию обороны и отойти на более выгодные позиции. Должен вам сказать, что оголтелым ублюдкам удалось ворваться в наш лазарет, где лежали страдальцы — отважные наши бойцы. Все они были зверски замучены. Но еще худшая судьба ожидала врачей и санитарок в лазарете. Вы можете догадаться, что они были изнасилованы и буквально растерзаны… и это ваши сестры и невесты!

Последние слова он выкрикнул, и по толпе курсантов прошла волна гнева. Я ощутил ее и был ею захвачен. Я еще не знал, кто такие ублюдки, мне еще не рассказали, чем же они отличаются от нас, хороших, благородных людей, но я знал, кого мне надо уничтожить для того, чтобы наступил мир на земле и чтобы вновь расцвели наши нивы и сады.

— Так как вы, мои друзья, — продолжал майор-идеолог, — попали под действие отравляющего газа, который враги распыляли с воздушных шаров, то сейчас мы перейдем к следующему уроку в курсе восстановления памяти. Мы будем смотреть фильм о нашем городе, о нашей довоенной жизни. Это делается с одной целью — помочь вам восстановить память и вернуть в ваши души то теплое, живое, родное, что не умерло и не могло умереть после диверсии ублюдков.

Широким жестом он показал на экран. Сейчас оттуда должна выскочить его ассистентка в серебряном трико.

Но за нашими спинами зажужжал старинного вида кинопроектор, и я увидел, как прямоугольником в глубине эстрады загорелся белый экран и на нем сначала побежали различные цифры и значки, означающие начало части. Потом пошел черно-белый фильм, очень для меня интересный, потому что именно с этого фильма и начиналась моя работа — я включился, я вспомнил, кто такой Михаил Степанович и кто такой я, Юрий Гагарин, — тезка первого космонавта и в то же время неполноценный инопланетянин, младший научный сотрудник без степени Института экспертизы, или, точнее, шестнадцатой лаборатории, — понимай как знаешь. Я вспомнил все, о чем вы знаете и без меня, и даже родинку на плече Катрин.

Но главное, я понял, что с этого момента я должен быть хитрым как змей — я не должен попасть под подозрение, тем более если они меня уже подозревают. По крайней мере человек во френче, который нас встречал, отнесся ко мне прохладно. Но ничего, я буду стараться. Стараться быть тупым, когда вокруг тупые, и становиться умным, когда поумнеют все вокруг.

Я отвлекся на несколько секунд, собирая свои мысли и приводя их в порядок, и постепенно увлекся фильмом, который нам показывали.

Это был довольно большой город, российский, без сомнения, российский, но чем-то чужой.

Если судить по погоде — город скорее был южным, чем северным.

Камера не спеша шла по улицам, мимо центра, где поднималось высокое, этажей в двадцать, здание гостиницы, затем еще несколько высоких, скорее деловых домов. Одно здание постарше, с колоннами, видно, там находилось какое-то городское учреждение. Троллейбус? Нет, троллейбус наш, обыкновенный, синий, только без рекламы на борту. Прохожие? Они одеты обычно, почти современно, хотя так теперь у нас не одеваются. Я увидел надпись «Булочная», а потом «Продукты», и эти вывески были естественными, даже не новыми, так что их никто специально для съемок не вешал.

Затем камера не спеша поехала по неширокой улице прочь от центра. И дома пошли двух-, трехэтажные, каменные. Мне захотелось увидеть название улицы, но я не успел его разобрать.

— Узнаете? — спросил голос майора со сцены. Требовательно спросил, так что не ответить было нельзя.

— Узнаем, — сказал неуверенный голос.

— Конечно, узнаем, — произнес второй. Но также не очень уверенно.

— А теперь нам придется увидеть то, чего вы не помните, потому что газовая атака произошла раньше, чем на наш город сбросили зажигательные бомбы.

И тут я увидел, что несколько следующих домов на этой улице были охвачены огнем. Возле них стоял народ, пожарные машины тянули к ним лестницы, пожарные разворачивали шланги.

— Так выглядит обычный жилой дом, — слышен был голос майора, — после попадания в него зажигательной бомбы с воздушного шара. Продолжайте смотреть, не отворачивайтесь.

Камера перешла на крупный план. Я увидел, что возле дома лежат убитые — две молодые женщины и девочка, — видно, они хотели убежать, когда начался пожар, но взрыв или куски кирпича убили их.

— Если вы узнали среди них своих сестер или невест, не стесняйтесь выразить свои чувства, — сказал майор деловито и скучно, как дежурная в крематории, которая руководит панихидой.

Он отрабатывал свой урок.

Но, видно, его работа уже начала давать свои плоды.

— Нинка! — вдруг закричал один из парней. — Нинка, это ты? Ты как туда попала?