— А кого опасаешься?

— Не знаю — значит, всех.

— А что я о тебе знаю?

На столе было чисто, Аркадий вытер пластик мокрой тряпкой, поставил чайник, вымытые чашки, достал с полки завернутый в пластиковый мешок батон и порезал его на тарелку.

— Ты голодный? — спросил он, не дав мне ответить на предыдущий вопрос.

— Спасибо, не голодный.

— Сейчас скажешь, что в поезде тебе завтрак давали.

— Я из дома взял, — соврал я.

Аркадий открыл масленку, порезал колбасы.

— Ладно, рассказывай теперь, что я о тебе должен знать. А то получается, как в шпионском романе. Ты обо мне знаешь все, а я — ничего.

— Меньше будешь знать, меньше проболтаешься, — нетактично ответил я.

— Так дело не пойдет, — сказал Аркадий. Он ждал, что отступлю, иначе получалось как-то не по-людски.

Лицо у него было нерусское: большой хрящеватый, туго обтянутый кожей нос, острые скулы, глаза в глубоких впадинах, под черными бровями. Такое лицо обычнее встретить где-то в Испании. Недоброе лицо, но красивое.

— Я вкратце расскажу? — спросил я.

— Только вкратце. А то я из-за тебя не выспался. — Все ему было неладно.

Я рассказал о том, как было уговорено с дядей Мишей. Здесь слово «полковник» забылось — осталось «дядя».

— Мне нужно будет познакомиться с ребятами, которые служили в Чечне. Афганцы тоже подойдут, но они для меня староваты. У вас есть отделение «Союза ветеранов — XX век»?

— Я от этого далек, — сказал он. — Я не служил.

— Ты не слыхал — среди твоих знакомых никто в Абхазии не бывал?

— Ты имеешь в виду отдых или что?

— Нет, войну.

— А чего там делать?

— Некоторые воевали. Как наемники.

— Дурачье везде найдется.

— Значит, не знаешь?

— У нас один парень на фабрике в Приднестровье воевал. Только за кого — не знаю. Он себя казаком называет.

— Вот он мне и нужен. Познакомишь?

— Не пойдет. Он меня на дух не выносит. Я про этих воителей ему как-то сказал, что думал.

— И что?

— Хотели меня наказать. Но, к счастью, за мной ребята из моего цеха шли. Вот и сбежали твои казачки.

— Это не мои казачки.

— Так что же ты с ними в Абхазии делал?

Он налил мне чаю и подвинул по клеенке бутерброд.

— Давай договоримся, — сказал я миролюбиво. — У тебя какое отношение к дяде Мише? Ты ему доверяешь?

— Я ему обязан, — ответил Аркадий, не глядя на меня.

— Я спросил — доверяешь?

— У меня нет другого выхода, — сказал Аркадий. — Я ему обязан.

— Допустим, что все же доверяешь. И тогда постарайся доверять мне. Где я был, где я не был — не твое дело. Но если я был, то выполнял задание. И здесь тоже выполняю задание. Я думаю, что мы с тобой по одну сторону баррикады, если тебе это что-нибудь говорит.

— Значит, тебе надо внедриться к ветеранам?

— Значит, так.

— Только этот казачок из Приднестровья как узнает, что ты мой двоюродный, тебя сильно не полюбит.

— Это мои проблемы. Ты мне только его покажи… И подумай, пожалуйста, может быть, есть кто-то еще. Ну чтобы не был к тебе враждебен. Просто ветеран. Должны же здесь быть ребята, которые служили в «горячих точках».

— Пойди в военкомат.

Нет, расположения родственника я так и не добился.

Он долил себе кипятку в чашку и сказал задумчиво:

— А вы там, в Москве, меня разрабатывали. Как Кальтенбруннера.

— Не гордись. Просто дядя Миша не хотел завалить тебя, меня и все наше дело.

— Я в вашем деле не участвую.

— Ни в коем случае. Ты мне только помогаешь.

Аркадий стал собирать со стола.

— Мы так и не решили, — сказал я, — где я буду жить.

— Ладно, поживешь у меня. Куда тебе деваться? В Дом колхозника, что ли?

— А он есть?

— Его нету. Там дискотека. Смешно?

— А как я буду спать?

— Я раскладушку у соседей возьму.

— А Рита?

— А я к ней сам схожу, — ответил Аркадий. Ему бы тут улыбнуться, но он был совершенно серьезен.

Было уже около восьми, Аркадий стал собираться на службу.

— Ты, конечно, можешь дома посидеть, но, если пойдешь куда, оставь ключ под половиком на лестнице.

— Не боишься?

— У меня брать нечего, — сказал Аркадий.

Когда он ушел, я не спеша осмотрел квартиру. Я не обыскивал ее, не мое это дело, хотя дядя Миша осторожно сказал: «При первой возможности осмотрись — мы Аркадия давно не трогали, мало ли что могло измениться. Погляди, какие он письма получает, какие сувениры хранит и так далее…»

Я сказал тогда, что к этому не готов. Пускай они посылают еще одного человека. Специалиста.

— Некогда, — всерьез ответил дядя Миша, — хотя следовало бы. Ну ладно, надеюсь, тебя не покоробит моя просьба — поглядеть, какие он выписывает газеты и какие читает книжки. Не покоробит?

— Нет, не покоробит. Если увижу портрет президента, значит, наш человек, если значок с Анпиловым, то возвращаюсь в Москву?

— Будешь действовать по обстановке. Для нас Аркадий — как оболочка для куколки: под ней не видно, какие у тебя красивые крылья.

Нет, пожалуй, у дяди Миши было определенное чувство юмора.

Так что я послушался полковника.

Я прошел в комнату — там была широкая тахта, наскоро прибранная — видно, Рита спешила, — стол под цветной скатертью, шкаф, две полки с книгами. В самом деле Аркадий жил скудно.

Газет он не получал. Вернее, я нашел номер местной, городской газеты, но есть ли у нее политическое лицо, мне в Москве забыли сказать.

Значков тоже не было, а вместо портрета президента на стене висел коврик — такие, наверное, из Турции привозят — с двумя оленями на фоне леса. Один смотрел на тебя, другой перед собой, поджидая опасность.

Я собрался в город. Закрыл дверь, положил ключ под коврик. Когда я занимался этим, открылась соседняя дверь, из нее выглянула худая женщина лет пятидесяти и вопросительно поглядела на меня. Надо было оправдываться.

— Здравствуйте, — сказал я. — Меня Юрием зовут. Я двоюродный брат Аркадия, в гости приехал. Так что вы не волнуйтесь.

Я включил все свое обаяние. На ее лице, для улыбки не приспособленной, возникло ее подобие.

— Очень приятно, — сказала она. — Меня Дашей зовут. Если что надо, соль или масло — вы ко мне заходите, не стесняйтесь. Мы с мамой живем, она у меня пожилая. А то Аркадий-то у вас небогатый.

— Правда, я заметил, — согласился я с женщиной. — А он что, пьет разве?

Я старался быть таким же обаятельным, доверчивым и вызывающим доверие.

— Да зарплату им уже полгода не платят, — сказала Даша. — А он не очень энергичный. Другие у нас с этой фабрики давно уж ушли — кто в бизнес, а кто уехал. А Аркадий, он, знаете, какой-то вялый. Пьет он, конечно, ну кто не пьет? Но, в общем, не особенно. Просто нет денег.

— А как Рита? — спросил я, чувствуя, что мы с Дашей уже подружки и она от меня ничего не скроет.

— Рита? Шалава. В худшем смысле слова, — сказала Даша. — Я про людей плохо не говорю, но лучше бы Аркаше забыть про нее. У нее же муж есть.

— А он…

Я дал возможность ей развить начало фразы.

— Он-то, конечно, алкаш проклятый, но все равно это хорошо не кончится. Она, говорят, с милиционером жила и с Порейкой.

Тут я насторожился. Фамилия редкая. А я знал, что это глава «XX века».

— А он, Порейко, не возражает?

— Ты смешной, Юрик, — сказала Даша. — Он ее боится. Он только на митингах выступать умеет, а так она его пришибет — ведь моральных устоев никаких, вы меня понимаете? У нее знакомства — вся торговля. Там бандит на бандите ездит, бандитом погоняет.

— Извините. — Я улыбнулся самой трогательной из набора моих улыбок. — А она какое отношение имеет к торговле?

— Торгует, — ответила Даша с отвращением. Она осталась советским человеком. — В Турцию ездит, кожу возит. Докатилась.

Это было хуже распутства.

Конечно, я мог пойти прямо к Порейке или даже в комнатку, которую Союз снимал в горисполкоме, но не хотелось спешить — мне надо было сделать так, чтобы меня туда привели свои люди, местные ветераны.