А из-за угла вышел Миша Стендаль.
— Я вас дожидался, Лев Христофорович, — произнес он. — Но после услышанного я не совсем понимаю.
— И не надо.
— Надо. Эксперимент начался из-за меня и для моего счастья.
— Эксперимент начинался как куриное яйцо, — заявил профессор Минц. — Я надеюсь, он вырастет в настоящего страуса.
— Страус — это моя Алина?
— Страус — это судьба нашего государства.
— Но ведь я писал моей девушке?
— Ты писал начинающему астроному, — поправил его Минц, — одному из ученых, которые покинули нас и трудятся на благо заморской державы. В то время как мне и в голову не приходит покинуть Гусляр ради гарвардских плюшек. Патриотизм должен быть действенным.
— Поэтому к вам этот интриган Ходжа приходил?
— Поэтому.
— Не скрывайте, скажите мне, что это значит?
— Ждем самолета.
— Какого?
— Рейса из США и далее сюда.
— Когда?
— Послезавтра.
— Больше ничего не скажете?
— Потерпите, Миша. И встречайте автобус из Вологды.
Попрощавшись с журналистом, Минц прошел к себе. Он был озабочен. Ведь произошла утечка информации. Так называемый прорицатель пронюхал о ностальджи. Как это могло произойти? Где предатель? А так как предателя быть не могло, следовало искать иррациональное объяснение иррациональному событию. С этими мыслями Минц улегся спать.
Основные события разыгрались через день.
Минц ожидал их и поэтому вышел встретить рейсовый автобус из Вологды.
Автобус был полон.
Публика, которая вылезла из него на площади Землепроходцев, оказалась весьма пестрой.
В первую очередь это были местные, что ездили в область по делам, затем появились торговки с полосатыми сумками, которые привезли из Вологды и из Турции промтовары, импорт. Наконец из автобуса выбрались настоящие иностранцы.
Первой вышла женщина ослепительной красоты с грудным ребенком на руках, а второго ребенка годиком постарше держал на руках толстый, добродушного вида негр.
Молодая красавица крутила завитой головкой в поисках кого-то и, выискав в группе встречающих пожилую женщину в платке, которую Стендаль предупредил о приезде дочки, закричала:
— Мамо, моя мамо! Слезинка моя! Погляди на своих внучат!
Пожилая женщина в платке кинулась к красавице, красавица сначала отдала младенца негру, а сама потискала в объятиях женщину в платке, а потом отобрала ревущих детишек у негра и стала их совать матери, чтобы та любовалась внуками.
Миша Стендаль совершал робкие круги и пытался что-то крикнуть, но его никто не слушал.
Сам же профессор Минц обратил внимание на прочих пассажиров автобуса.
Одного из них он встречал в Гусляре лет десять назад, прежде чем математик Квадрант уехал в Штаты к своему брату. Затем, как кто-то рассказывал Минцу, математик сделал там неплохую карьеру и даже основал фирму по производству бильярдных шаров повышенной округлости.
Выйдя из автобуса, математик опустился на колени прямо посреди площади и принялся целовать асфальт, повторяя:
— О святая гуслярская земля! О прими обратно своего блудного сына.
Два могучих ливрейных лакея вывели из автобуса под руки престарелую графиню фон Мейндорф, ту самую, которой до революции принадлежал дворец, а ныне Дом культуры речников, приватизированный кутюрье Плюшкинайтисом под стрип-салон.
— Оу, — с тяжелым английским акцентом произнесла старушка. — Пахнет сеном и тетеревайма.
Сеном в центре Гусляра не пахло уже полвека, но кто станет спорить с наследницей миллионов ее последнего мужа Ци Байваня, босса гонконгской триады?
Семейство Мазайбергеновых, которые некогда владели большим коммунальным хозяйством в пригороде Гусляра, а ныне стали украшением Брайтон-бич как этнографический ансамбль чукотской песни, спустились на родную землю шумно и весело, играя на бубнах и гитарах.
— Где наш олешка, где наш маральчик? — кричал Ахмет, наследник аттракциона.
Прочих возвращенцев в Гусляр Минц разглядеть не успел ввиду общего шума и суматохи, а также конфликта, имевшего место между Мишей Стендалем и семейством Алины.
Мише, полагавшему, что именно он — причина приезда «новых американцев в Гусляр, надоело ждать, пока Алина наговорится с мамашей и нацелуется с подбежавшими на шум подружками.
— Алина! — воскликнул он. — Ты помнишь наши клятвы?
— Ах, — сказала Алина, — стоило ли помнить юношеские увлечения? У меня их столько было после тебя, Маратик!
Это было выше сил!
— Не Маратик я, а Михаил, и стыдно мне перед девочкой какой-то унижаться.
— Я — девочка? — удивилась Алина. — Мама, скажи, я девочка?
— Для меня ты всегда девочка, — ответила пожилая женщина в платке. — Мишенька прав. Он так ждал тебя, так ждал, телескоп купил!
— Чего купил? — удивилась красавица.
— Телескоп, чтобы на звезды посматривать в твою честь.
— Не понимаю.
— Но ведь ты астроном! — возопил Миша.
— Я? Астроном? Ну ты даешь! С моей фигурой пропадать в астрономах?
— А как же…
— В Штатах я нашла свое счастье в элитарном эстетическом стриптизе, — гордо ответила Алина.
— Значит, наука… и значит, ты вернулась не ради науки? — Миша был потрясен.
— Нет.
— Значит, любовь ко мне…
— Любовь к тебе — а дети у меня мулатики! — рассмеялась Алина.
Она широким жестом указала на большого толстого негра, который прижимал детишек к своей широкой груди и добродушно улыбался, потому что совершенно не понимал, куда он попал и с какой целью.
— Он… он вместо меня? — Миша никак не мог понять, что же происходит. — И ты с ним это делала?
— Если ты имеешь в виду астрономию, то я этого с ним не делала, — цинично ответила Алина и стала из-за этого еще красивее.
Раздались аплодисменты. Собравшиеся вокруг, за исключением пожилых женщин, были настолько заворожены ее красотой, что готовы были простить любой цинизм.
— Я его убью! — закричал Миша.
— Он тебя сейчас убьет, — со смехом сообщила негру Алина на пристойном английском языке.
Негр поднял черные брови и отдал детей подержать своей местной теще, потом показал Мише Стендалю свой кулак.
— Это кулак чемпиона Олимпийских игр в полутяжелом весе, — объяснила собравшимся Алина. — Притом он не понимает по-русски и будет действовать в пределах допустимой самообороны.
— Остановитесь! — закричал Лев Христофорович. — Не лучше ли нам развеять недоразумение? Скажите собравшимся, что же вас привело в Великий Гусляр? Что заставило вас прилететь сюда? Любовь к Мише Стендалю?
— Только не это! — возразила красавица.
— Может, любовь к маме?
— Немножко да, а немножко нет, — сказала Алина.
— Тогда что же?
— На родину захотелось! — ответила молодая женщина. — Такая на меня ностальджи напала — мочи нет! Спать не могу, пищу принимать не могу, любовью заниматься не могу, да?
— На родину захотелось! — заявил математик Квадрант. — Я и не подозревал, что может существовать такое дикое чувство.
— И я пожелала перед смертью прикоснуться к земле моих предков, — проскрипела графиня Мейендорф на старинном, но неправильном русском языке.
Нестройно, но искренне и громко эти слова были поддержаны криками остальных пассажиров автобуса.
— Что и требовалось доказать, — сказал профессор Минц. Он был доволен, как бывал доволен академик Павлов, когда у его любимой собаки отовсюду начинала капать слюна.
…Словно Эркюль Пуаро, знаменитый сыщик, который обязательно собирал всех подозреваемых в одной комнате и вел их за собой по глухим извилинам преступного ума, Лев Христофорович Минц пригласил в тот же вечер своих друзей, а также иных заинтересованных лиц во двор своего дома. Они уселись вокруг стола, за которым уже третье поколение жильцов рубилось в домино.
Там сидели сам Минц, его ближайший друг Корнелий Удалов, репортер Миша Стендаль, а также никем не званные старик Ложкин и Ходжа Эскалибур, претендующий на звание волшебника и прорицателя.
Правда, от Ходжи была и польза: он принес с собой ящик пива и поставил его посреди стола. А за стаканами сбегал Корнелий.
