Мэр глубоко ушел в свои думы.
Охранники уныло курили в сторонке и отбивались от комаров.
Над рекой поднимался вечерний туман.
В восемь тридцать, когда начало темнеть, к скамейке подошли четыре человека.
Охранники оживились. Вытащили дубинки. Зарычали.
— Анатолий Борисович, — сказал профессор Минц. — Нам надо срочно поговорить.
Охранники придвинулись и хотели отогнать Минца, который слишком приблизился к мэру.
— Отставить! — сказал Лебедянский. Он хотел поговорить. Неважно, о чем.
Вперед выступил Удалов.
— Толик, — сказал он, — ты помнишь дядю Корнелия? Ты же с моим сыном в одном классе учился.
Это было правдой, хотя, впрочем, все в городе с кем-то учились в одном классе.
— А как же! — Толик улыбнулся загадочно, почти робко, он такую улыбку репетировал перед зеркалом. — Дядя Корнелий!.. А товарищи — с вами?
— Со мной. Дело серьезное, международное, — сказал Удалов.
— Тогда завтра, после одиннадцати. В десять у меня совещание по подготовке к отопительному сезону.
— Пять минут! — сказал Минц. — Дело в том, что мы нашли динозавра.
— Неужели? — спросил Толя. Он не улыбнулся. Потому что эти четверо не были похожи на умалишенных и в то же время очень волновались.
— Мы нашли первого в мире целого динозавра, — повторил Минц. — И вернее всего, наш город прославится на весь мир, если мы найдем способ их восстановить.
— А что с ними случилось? — спросил Толик. — Вы кости нашли, что ли?
— Представьте себе город Помпеи, — вмешался в разговор Аркадий, — и вам все станет ясно.
На счастье просителей, Анатолий Борисович две недели как вернулся из Неаполя, где участвовал в Европейской конференции мэров малых городов. В Неаполе ему не понравилось, потому что было жарко и дорого, а итальянки, как на подбор, черные или крашеные, как в Румынии, где Анатолий Борисович тоже бывал на симпозиумах по проблемам малых городов.
— Помпеи представляю, — откликнулся мэр. — И если вы имеете в виду лупанарий, то я его посетил в составе экскурсии. Никакого впечатления он на меня не произвел.
— Ну при чем тут лупанарий! — воскликнул Минц, который в Неаполе не бывал, но знал латынь, как и все прочие языки нашей планеты. — Речь идет о трупах в пепле.
И Минц рассказал Лебедянскому о находке.
Живое воображение мэра тут же начало рисовать картины динозавров, заточенных в горе. Решили побывать в пещерах с утра. Встретиться в девять, и сразу — к горе.
Лебедянский попрощался с Минцем и Удаловым за руку, с остальными кивком и, собрав своих мрачных телохранителей, отправился домой.
Набегая одна на другую, в его голове носились мысли и образы.
Он понимал, что Минц с Удаловым не солгали. Оттиски живых динозавров ждали своего звездного часа на окраине вверенного Лебедянскому города.
Дома он велел дочке достать атлас ископаемых животных и принялся листать его, выбирая себе самых достойных динозавров. Будто можно было заказать, каких надо. Анатолию Борисовичу захотелось иметь диплодока тридцати метров длиной и тираннозавра-рекс — страшного хищника мезозойской эры.
— Ты чего это увлекся, Толик? — спросила жена Катерина, раздавшаяся в бедрах и щеках и не любившая причесываться.
Иногда Толик с ужасом думал о том часе, когда он станет президентом Российской Федерации и будет вынужден стоять на церемонии инаугурации вместе с супругой. Страшно подумать! Может, пока не поздно, отказаться от поста президента?
— Тетя Римма звонила, — сообщила Катерина. Тетя Римма была женой дяди Вени. — Спрашивала, когда начнется строительство.
— Какое строительство? — спросил мэр, любуясь стегозавром. Надо будет раскопать стегозавра. Славный зверюга!
— Ну, коттедж на холме Боярская Могила, — напомнила Катерина. — Нам бы тоже присоединиться…
— Да ты с ума сошла! Я перед народом — как под увеличительным стеклом! Я должен быть хрустальным!
— Тогда сделай банк и запиши на мое имя, — посоветовала Катерина.
— Я тут подумал, — сказал мэр, — и решил: не лучше ли нам на холме детский городок устроить? Как у Диснея.
— Ты мне зубы не заговаривай, — предупредила мужа Катерина. — Ты что, кому-то еще холм решил продать? Сознавайся.
— Тут все в другом масштабе, — ответил муж, сдвигая брови, как на портрете Чапаева, который висел в его кабинете. — Тут пахнет всемирной сенсацией. Если Минц прав — твой дядя будет лизать пыль с моих ног.
Последняя фраза несказанно испугала Катерину. И она поняла, что мужа надо спасать, опередив его легкомысленный поступок докладом дяде.
— Чувствую, — громко шептала она в телефонную трубку глубокой ночью, когда Толик заснул (ему, конечно же, снились динозавры в шляпах и под зонтиками), — кто-то его шантажирует. Подсовывает ему разную дребедень, чтобы разрушить его светлый образ.
Дядя приглушенно рычал по ту сторону трубки.
* * *
Утром Лебедянский разбудил Минца и сам примчался за рулем своего скромного «ниссанчика». Дал такой сигнал перед домом № 16, что проснулись все, включая старика Ложкина, который не сообразил, что происходит, но, подчиняясь безусловному рефлексу, бросился к письменному столу и принялся строчить донос на некоторых лиц, которые позволяют себе будить тружеников.
— Эй! — крикнул мэр города. — Вставайте! Наука не прощает бездействия.
Удалов не смог проснуться, но Минц через пять минут уже сидел в машине.
— Показывай путь, профессор! — приказал мэр.
По дороге к холму он допрашивал Минца:
— Как будем доставать?
— Пока не знаю. Думаю над этой проблемой.
— Надеюсь, никому об этом еще не известно.
— Никому. Если не считать академика Буерака.
— Это еще кто такой? — удивился Лебедянский.
— Открыватель олигозавра, крупнейший специалист по «мелу» в Восточной Европе. Я не мог оставить его в неведении.
— Мог! — возразил мэр. — Этим ты погубил все наше дело! Он сейчас уже носится по Москве и кричит, чтобы посылали экспедицию.
— Вряд ли, — усомнился Минц. — Во-первых, Буераку девяносто шесть лет, и он уже второй год не выезжает в Гоби в экспедицию. Во-вторых, он живет в Израиле и не может бегать по Москве. В-третьих, Буерак глухой, и я не уверен, что он понял, о чем речь.
Слова Минца немного успокоили Лебедянского. Но, конечно же, не до конца. Все-таки нельзя выпускать из виду, что Минц в какой-то степени лицо еврейской национальности. Такие, как он, нападают на беззащитных палестинцев.
Занятый размышлениями Лебедянский не обратил внимание на то, что за ним, не отставая и не приближаясь, едет джип «Чероки» с гранатометом на крыше.
Оставив машину у обочины, мэр с Минцем поднялись на холм.
Пробравшись в пещеру, профессор зажег фонарь.
Мэр был разочарован.
— Я думал… — сказал он, но не сообразил, как продолжить фразу.
Видимо, он думал, что обнаружит почти живое чудовище, а увидел обычную пещеру не лучше других.
— Подойдите к стене, — предложил профессор, — проведите по ней пальцем… Что вы чувствуете?
— Шершавая, — признался мэр.
— Правильно, это отпечаток шкуры. Уже одного этого достаточно, чтобы наши имена были вписаны золотыми буквами в историю науки.
Даже если у Лебедянского и были сомнения по поводу динозавров, после слов профессора они пропали. Золотыми буквами! В историю! Науки!
— Это эпохальное открытие, — строго продолжал Минц, — имело место на территории, которая находится под вашей ответственностью.
Мэр кивал. Он слушал покорно и с пониманием, которое росло в нем с каждой минутой.
— Человечество ждет, как вы сохраните народное достояние. В наше сложное и трудное время сразу найдутся люди с грязными руками, которым захочется извлечь из сенсационной находки своекорыстный интерес…
— Понимаю, — вздохнул Анатолий Борисович.
У входа в пещеру глухо выругался дядя Веня. Он бесстыдно подслушивал разговор Минца с Лебедянским. Про динозавров он ничего не понял, зато уразумел, что его названый зять и протеже намерен передать драгоценный холм под застройку кому-то другому, и вернее всего, этому плешивому профессору. Спелись! Продали! Никому нельзя верить! И если бы Катька не позвонила и не предупредила, считай, что он лишился бы дачного участка. А ведь в этой жизни не деньги важны, а важен престиж. Вот он, Веня, уже пригласил заранее братву на новоселье. Из Тулы, из Питера, даже из Москвы!