Максимка примерно представлял, где должна находиться пленница.

Пришлось долго пробираться среди колосников и свернутых в рулоны занавесов, прежде чем он смог проникнуть в хранилище сундуков, в которых приписанный к Дому культуры народный театр «Анализ» перевозил на гастролях декорации и костюмы. Теперь следовало угадать, в каком из сундуков заперта несчастная девушка.

— Ирина, — негромко позвал Максимка.

Никакого ответа.

— Ирина, я пришел спасти тебя.

— Меня не надо спасать, — прошептала Ирэн. Голос ее доносился из дальнего сундука. — И не смей ко мне приближаться. Иначе я буду кричать.

— Ты думаешь, что я рокер, да?

— А ты кто?

— Я зритель, — ответил Максимка. — Я зритель твоего сериала, и я не могу равнодушно отнестись к твоей судьбе.

— Врешь, — сказала Ирэн. — Ни один зритель не посмеет вмешаться в действие. За такое по головке не погладят.

— А мне — плевать, — сказал Максим.

— Отключат от сериала.

— Мне только спасти тебя — больше ничего не надо.

— Но я не уверена, что хочу, чтобы ты меня спасал, — сказала, подумав, девушка. — Может, мне лучше лежать в сундуке.

— Нет, ты не представляешь, что они задумали! Они не пощадят твоей девичьей чести.

— Кто именно? — деловито спросила Ирэн. — Если Вася — я против, но если Коля, то это еще надо обсудить.

— Тише! — прошептал Максимка.

Скрипели старые доски пола. К ним кто-то приближался. Максимка понимал, что ему бы сейчас спрятаться, залечь, замолчать, испариться, но вместо этого он с отчаянием молодости распахнул крышку сундука, в котором руководитель рок-группы заточил девушку Ирэн, и потянул ее за руку.

— Бежим! Я тебя спасу!

Был бы Максимка сверстником Ирэн, она бы вырвалась от него и снова залегла в сундук, чтобы ожидать решения своей судьбы. Но когда она поняла, что ее спасает парнишка лет на пять ее моложе, она прониклась к нему жалостью. Хотя бы потому, что знала, насколько жестоки бывают рок-музыканты и рокеры.

И она послушно побежала за Максимкой.

— Черт побери! — раздался сзади зловещий голос. — Вы куда?! Я вам головы поотрываю!

Громадными шагами руководитель рок-группы кинулся за беглецами.

Максимка знал несколько малоизвестных проходных огородов и дворов, куда он и увлек Ирэн. Правда, и Ирэн знала эти дворы и огороды. И руководитель Вася тоже их знал. Так что бег по задворкам проходил с переменным успехом.

— Ты куда меня тащишь? — спросила на бегу Ирэн.

— К твоим предкам! — ответил Максимка.

— Ты офонарел, что ли? Они же мне косы поотрывают!

Им нужно было пересечь бывшую Базарную, затем Сталинскую, а ныне площадь Землепроходцев. Посреди площади Ирэн стала отчаянно сопротивляться, потому что не хотела домой, а куда хотела — еще не решила. Тут их и настигла рок-группа в полном составе — патлатые, неумытые, расхлюстанные романтичные музыканты взяли беглецов в полукольцо, но не смогли взять их в кольцо, потому что с другой стороны площади вырвались, рыча, мотоциклы рокеров, которые также хотели заполучить Ирэн.

Страшная тишина обрушилась на площадь. У рокеров в руках сверкали начищенные монтировки, у музыкантов — смычки. Враги неумолимо сближались…

— Да, подвел ты меня, — сказала хорошая в принципе девушка Ирэн, перебирая пальцами бант на чудесной русой косе. — Ты оказался слишком отважен и потому меня лажанул. Видно, пришла наша смерть…

Ирэн нагнулась к Максимке и запечатлела на его щеке невинный, но горячий поцелуй.

— Иеййх! — закричали рокеры.

— Бей уродов! — завопили лабухи.

И в этот момент справа раздался крик:

— А ну, прекратить безобразие!

И слева послышался голос:

— Сейчас я вам покажу!

На площади, кое-как освещенной фонарями, показались новые действующие лица драмы. Справа приближалась мать Ирэн, слева — Корнелий Удалов, дед Максимки.

Грозные, рычащие звуки издавали противники, но тем не менее мотоциклы начали отъезжать и вскоре покинули площадь, а лабухи спрятали в ножны смычки и также растворились во тьме.

— Я те покажу, как по ночам бегать, — произнесла мама Ирины, крепко схватила ее за руку, дала другой рукой подзатыльник Максимке, чем огорчила Корнелия Удалова, который сам собирался дать подзатыльник внуку, да не успел. Поэтому Корнелий тычками погнал Максимку домой. А мама Ирины повела домой свою дочку. Максимка вырывался и кричал на всю площадь:

— Я люблю тебя, Ирэн! Если надо, я завтра освобожу тебя снова.

— Тоже мне освободитель… — начала было Ирина, но осеклась, потому что в глубине души ценила мужскую преданность. И громко крикнула, обернувшись к Максимке: — Спасибо, мальчик!

Больше она ничего не смогла произнести, потому что начала рыдать. И в рыданиях оплакивала свою девичью свободу, стремительность не успевших расцвести чувств, приятное своей неожиданностью сидение в пыльном сундуке и сверкание режущих предметов в руках соперников…

— Хорошо, что соседи прибежали, — говорил между тем Удалов, подгоняя Максимку к дому. — Переключись, говорят, на другую программу, на молодежную. Там твой Максимка в шестьдесят второй серии нелегальное участие принимает. Нет, говорю я им, этого не может быть, потому что Максимка делает уроки в соседней комнате. Но все-таки кинулся я в соседнюю комнату, а ты где? Тебя нет! Кто тебе позволил без спросу в программу лезть? Ты же знаешь, что нас отключат, и будут правы. Ты забыл, какие неприятности у Ложкина были в прошлом году?

Максимка ничего не забыл, но не очень переживал из-за неприятностей старика Ложкина. Старик Ложкин смотрел сериал из жизни старшины Пилипенко. Ну что может быть более обыденного? Детектив как детектив, полицейский роман из провинциальной жизни. Ты зритель, старшина Пилипенко — главный герой. И тут старику Ложкину показалось, что когда Пилипенко искал на городском рынке пропавшие колеса от «жигулей», один из приезжих торговцев дал ему взятку. Ну, может, и дал, да вернее всего Пилипенко не взял. Ведь не мелочный же он, в конце концов! И знает при том, что играет в сериале. А вот Ложкину никто не позволял нарушать правила многосерийной жизни. Никто не разрешал ему писать на Пилипенко письмо в горотдел милиции! С изложением фактов и подозрений. Пилипенку, конечно, сняли и наказали. Но двести сорок семей города Великий Гусляр, которые каждый день смотрели сериал из приключений старшины, остались без зрелища и никогда уже не узнают о том, кто же укатил колеса от «жигулей» и грабанул пивной ларек. А это немалый удар по культуре.

Так что Ложкина справедливо отключили. Должно же быть наказание — не смешивай зрелище и поганую жизнь!

Все это Удалов на ходу напоминал внуку, а внук выслушивал, мрачно глядя в сторону и спотыкаясь. Плевать ему было на проблемы Ложкина — в нем вспыхнула первая любовь, а взрослые так упорно и неудачно заливали ее упреками и поучениями.

Худшие опасения Удалова начали сбываться, когда они приблизились к своему дому. Под светом одинокого фонаря, горевшего над воротами, стояла тесная темная группа людей.

При приближении Удаловых от группы отделился плотный мужчина в шляпе, надвинутой на уши.

Он загородил Удаловым дорогу и протянул руку ладонью вверх. На ладони лежала черная метка.

— О нет! — воскликнул Корнелий Иванович. — Я буду сам пороть этого бездельника каждый день! Не наказывайте всю нашу семью. Мы не можем остаться без культурного зрелища.

Но человек в шляпе ничего не ответил Удалову. Он повернулся и пошел прочь по улице. За ним — остальные. Улица опустела.

— Ну вот, что ты с нами сделал! Мы теперь неприкасаемые.

Максимка упрямо молчал. Он знал, что даже если бы предвидел все заранее, все равно бы вел себя неразумно. Любовь приходит к человеку неожиданно, как кирпич на голову. И зачастую — лишь раз в жизни.

Когда они вошли во двор, из темноты, из-за сиреневых кустов, уже частично облетевших, выбежали две девочки — дочки Афиногеевых из соседнего двора. Обе держали в руках по небольшому букету поздних астр.