— Государь, — проговорила, появляясь из-за спины Дегустатова и прикасаясь к его плечу Анфиса. — Вы устали. Вы в горести. Пойдем отсюда.

— Ага, — согласился Дегустатов и увидел тетю Шуру и Александру Евгеньевну, выплывающих из-за кустов.

Тетя Шура несла шипящий самовар, а Александра Евгеньевна — картонный ящик, в котором были чашки, блюдца, пачки с вафлями, сахар-рафинад, чайные ложки и конфеты «Сливочная помадка».

Они шли, широко улыбаясь и всем своим видом стараясь подчеркнуть гостеприимную радость по поводу прибытия столь дорогих гостей.

— Сейчас чайку попьем, — ласковым голосом сказала Александра Евгеньевна.

— Я сам, — предупредил Дегустатов, протягивая руки из окна, чтобы принять самовар.

— Не беспокойтесь, Иван Юрьевич, — сказала Александра Евгеньевна, а тетя Шура даже сделала шаг назад, чтобы не отдавать самовара.

— Давай я тебе помогу, тетя, — предложил Эрик, забрал самовар и, не слушая дальнейших разговоров, прошел на веранду.

Александра Евгеньевна достала из картонного ящика белую скатерть и ловко расстелила ее на бильярдном столе.

— Вот и чайком побалуемся, погреем свои старые кости, — обрадовался старик Ерема, входя на веранду вслед за Эриком. — Сколько лет росинки в рот не брал.

— Воздерживаетесь? — спросил Эрик.

— Ага, — согласился старик с непонятным словом.

Из коридора вышла, уже в кокошнике, царевна Леночка в сопровождении княгини Пустовойт. Глаза ее распухли от слез. Потом потянулись стражники и слуги. Столпились вокруг бильярдного стола, глядя с жадностью, как тетя Шура с Александрой Евгеньевной расставляют чашки и распаковывают пачки с вафлями. Старик Ерема даже взял кусок обертки, помял в руках и сказал для всеобщего сведения:

— Такое я встречал. Пергамен зовется, привозят из заморских стран. Книги писать.

Эрик женщинам не помогал. Стоял, не снимая каски, и глазел на царевну. Царевна смущалась и отводила глаза.

— Проголодались? — пожалела ее тетя Шура. — Такая молоденькая, а уже на кочевом образе жизни.

— На кочевом образе язычники, — произнес строго дед Ерема, — а мы в Бога веруем. Мы оседлые.

— Бога нет, — сообщил Эрик.

— Куда же это мы попали? — сказала в сердцах княгиня Пустовойт. — Хоть обратно в пещеру.

— Проживем, проживем как-нибудь, — поддержал ее молодой стражник. — Как раньше жили, так и проживем. Другого богатыря ждать будем. Настоящего.

— А может, теперь настоящих и не осталось? — спросил на это старик Ерема и покосился на Эрика с надеждой.

Старика мучил прострел, и он готов был на любую интригу, только бы не возвращаться в сырость.

Эрик слушал этот удивительный разговор, никак не понятный в устах московских киноартистов, и в нем бурлили подозрения. Про тетю Шуру и Александру Евгеньевну говорить не приходится. Они застыли у стола, забыв, что пора разливать чай, и только хлопали газами.

Царевна выслушала мнение придворных и снова заплакала.

— Не могу я назад идти, — говорила она. — Неужели это непонятно? Я же обручена. С Иваном обручена. И нет мне пути назад. Что я, девка, что ли, гулящая?

Принцесса закрылась платочком. Эрик думал о том, что ни автобуса, ни кинокамер, ни прожекторов — ничего такого он не видел. И сколько времени, скажите вы мне, можно ходить в театральной одежде, не переодеваясь?

— Остается мне одно, — продолжала царевна сквозь слезы, — найти берег покруче и с него в реку кинуться. А вы уж как хотите. Вы свободны. Всем волю даю.

— Такая молоденькая, а так убивается, — посочувствовала тетя Шура, которая была женщина добрая и отзывчивая. — Не иначе, как у наших дорогих товарищей случилась неприятность.

— Слышишь, Шура, Иван Юрьевич на ней жениться обещал и обманул, — сказала Александра Евгеньевна.

— Как же он мог? — возмутилась тетя Шура. — У него жена не разведенная в Архангельске живет.

— Чего? — возопил дед Ерема. — Жена, говоришь?

— Кстати, где он сам? — спросил Эрик, еще не разобравшийся в своих чувствах, но кипящий желанием сначала помочь прекрасной девушке, а потом уж разбираться.

— Да, где он? — поддержала княгиня Пустовойт.

— Где он?! — вскричал старик Ерема. — Где обманщик?! Целовал, а сам женатый!

Толкаясь в узких дверях и забыв о чае, все бросились обратно в коридор. И остановились как вкопанные. Перед распахнутой дверью в комнату, где хранился сундук с невестиным приданым, лежал связанный стражник с кляпом во рту. Он бешено вращал глазами и корчился как червяк.

Комната была пуста. Ни сундука, ни Дегустатова.

— Может, он где-нибудь еще? — предположила тетя Шура, понявшая, что гостей обокрали, но болевшая за репутацию дома отдыха.

— Дегустатов! — крикнул Эрик.

И в ответ по асфальтовой дорожке у окна грянули копыта, из-под них брызнули искры до сосновых вершин, и черный конь, взмахнув длинным хвостом, рванул с места к темнеющему лесу. На коне сидел Дегустатов, под мышкой тяжелый сундук, а сзади, обхватив его живот гладкими руками, Анфиса.

— Спелись, — сказал стражник.

— Держи вора! — воскликнула княгиня Пустовойт, а мудрый старик Ерема ответил на это скорбно:

— Не догонишь. Это же Ветерок… Конь Ветерок, волшебное животное. Ни одна тварь на свете его не обгонит.

— Значит, Иван мое кольцо украл?

— Он самый, больше некому. Конь Ветерок только хозяина кольца слушается.

— Значит, он меня во сне, еще не поцеловавши, обокрал? — настаивала царевна.

— Так, Елена, так, — повторил старик.

Тут терпению Эрика пришел конец. Он встал в дверях и произнес громко:

— Вы вовсе не те, за кого себя выдаете. Никакая вы не киногруппа. Рассказывайте, кто вы на самом деле, почему здесь оказались. Тогда примем меры.

— Достойный разговор, — сказала Александра Евгеньевна. — Давно по Дегустатову Уголовный кодекс плачет.

— Мы себя ни за кого не выдаем, — ответил старик Ерема. — Не то что ваш друг Иван Юрьевич.

— Не друг он нам, — поправил Эрик. — Попрошу перейти к делу.

В Эрике появились серьезность и собранность, как на пожаре. Впереди языки пламени, опасность для жизни, в руках лестница, и надо приставить ее к многоэтажному зданию и лезть наверх, спасать женщин, стариков и детей.

— Так вот, — сказал старик, оценив серьезный вид отрока в золотом шлеме. — Мы родом из тридевятого царства, тридесятого государства. Случилось так, что на рождение царевны Алены вредная колдунья, Анфисина притом двоюродная бабушка, приглашения не получила. И поклялась она страшной клятвой нашу царевну со света свести. Но другая колдунья, близкая нашему царю, царство ему небесное, на это так сказала: «Не будет смерти Алене прекрасной при ее совершеннолетии, а заснет она глубоким сном, и спасет ее один рыцарь, который полюбит ее навечно, поцелует в хрустальном гробу и разбудит. Ее и всех придворных людей».

— Спящая царевна! — воскликнула Александра Евгеньевна.

— Она самая, — согласился старик Ерема. — А ты откуда знаешь?

— Так о вашем приключении сохранилась память в художественной литературе.

— И в устном творчестве, — добавил Эрик, не сводя глаз со спящей царевны.

«Алена, — шептали беззвучно его губы, — Аленушка». И царевна, хоть момент был очень тревожный, на взгляд ответила и потупилась.

— О вас, — продолжала Александра Евгеньевна, — множество сказок написано. Фильм снят. И даже мультипликация, про иностранный вариант. С гномами.

— Такого не знаем, — сказал старик. — Значит, заснули мы, как и было приказано, в день Леночкина совершеннолетия. Что дальше было — не помним. Дракон нас охранял, чтобы случайный человек не польстился на наше беспомощное состояние. Потом, видно, пещера заросла, пути к ней потерялись, и дракон помер. Так и случилось — проснулись мы от постороннего присутствия. Видим — незнакомый витязь в странной одежде нашу царевну в губы целует. Значит, кончилось наше затворничество и будет свадьба.

— Конечно, — подтвердила Александра Евгеньевна. — Как сейчас помню. Потом была свадьба, и сказке конец.