— Пошли, — сказал король, кладя руку на плечо любимой племянницы.

— Пошли, — сказала Дороти англичанам. — Там теперь безопаснее.

Все еще настороженные, англичане медленно последовали за лигонцами. Обходя тела убитых солдат, они жмурились от бившего в глаза солнечного света, от которого давно отвыкли.

— Что они делали? — спросил артиллерист. — Дороти, почему они так бухнулись перед тобой? За кого они тебя приняли?

— И кто этот мужчина в позолоченной сковородке? — с ревностью в голосе спросил Алекс. — Почему ты его обнимала?

— Я вам все объясню, — сказала Дороти. — Сейчас я только могу сказать, чтобы вы не удивлялись… Ничего удивительного в этом нет…

— Не стесняйся, — мрачно произнес Алекс. — Не стесняйся, мы тебя не съедим.

— Ну, хорошо, только не смейтесь… Дело в том, что я принцесса королевства Лигона, а освободил нас мой дядя — король Лигона.

Потрясенные англичане смотрели на служанку миссис Уиттли, а Алекс только и смог вымолвить:

— Еще этого мне не хватало!

На плацу, стоя на помосте под виселицей, что придавало всей сцене жуткий, зловещий оттенок, король Лигона творил суд, ибо сопротивление фактории, вспыхнув, так и не разгорелось. Оказалось, что по-настоящему организовать сопротивление хитро задуманному нападению лигонцев было некому. Тем более что половина солдат и матросов, составлявших тот отряд, который намерен был сокрушить бирманцев в Рангуне, оставались на «Дредноуте», лишенные, правда, артиллерии. Там же был и мистер Пимпкин, в критический момент оказавшийся отрезанным от фактории. Полчаса назад они с коммодором попытались организовать десант и вернуть факторию, но стрелки Бо Нурии находились в выгодном положении, будучи растянуты по высокому берегу. Так что ни одна из шлюпок до берега не добралась и все, кроме одной, перевернувшейся, возвратились на корабль.

Бо Нурия стоял на помосте, над ним покачивались петли, шесть петель, — одна для его любимой племянницы Ма Доро. А на Востоке не прощают такого оскорбления царствующему дому. Кинув взгляд на петлю, король Лигона перевел его на толпу пленных. Даже в ней побежденные стояли по чинам, не смешиваясь. Впереди — офицеры, некоторые с женами, которые решили разделить участь своих кормильцев, среди них и полковник Блекберри, которого поддерживал доктор Стренгл, далее понуро стоял мистер Джулиан Уиттли, который лицезрел сегодня крушение всех своих жизненных планов и надежд, рядом с ним, настороженная, нахохленная, стояла Регина, вытирая локтем пот, катившийся по крутому лобику. К фактору жались служащие и клерки Компании, англичане и англоиндийцы, которым англичане всегда доверяли больше, чем туземцам. Наконец, далее, сгрудившись, но не смешиваясь, стояли английские моряки и солдаты и индийские сипаи. В отличие от командиров, ни те ни другие, раз уж бой закончился, не испытывали страха за свою судьбу и ждали, чем кончится это стояние на жаре, после чего можно будет удалиться в казарму и ждать решения своей участи.

Король поднял руку, призывая всех замолчать. Низкий неразборчивый гул постепенно прервался. Король поманил к себе молодого индуса, который служил у него переводчиком. Индус покинул группу лигонцев, стоявшую у помоста лицом к англичанам. В той группе были Бо Пиньязотта и его глухонемой сын, несколько придворных в латах и боевой одежде, с лицами, расписанными полосками — знаком войны. Раньше мужчины в Лигоне татуировали на щеках и на лбу знаки рода и знаки войны, но теперь их рисовали только во время похода, ведь татуируются лишь дикие люди гор!

Пока индус поднимался на помост, Бо Нурия отыскал глазами свою племянницу и улыбнулся ей.

Дороти и ее сотоварищи по тюрьме стояли отдельно ото всех в стороне, под навесом замолчавшей кузницы. Этим они как бы отделились от англичан, которые их хотели убить, и от лигонцев, которые все же, что ни говори, были туземцами, да и сами не звали англичан присоединиться к ним.

Бо Нурия заговорил, и индус начал переводить его речь на английский язык:

— Я, король Лигона и повелитель трех тысяч белых слонов, — произнес Бо Нурия, — пришел в Рангун взять у феринджи пушки, которые нужны мне, чтобы не пустить моего соседа короля Авы в мои земли. Я взял пушки.

Бо Нурия сделал рубящий жест правой рукой — с пушками было покончено. Хотя Дороти было ясно, что лигонцам предстоят нелегкие дни. На плац долетали шум и даже раскаты отдаленного грохота — лигонцы запрягали буйволов и слонов, чтобы тащить сорок готовых к пути пушек поперек равнины, далее в горы, за Пегу. В пути следовало отбиваться от рангунского и пегуанского гарнизонов, которые будут подняты бирманцами, чтобы остановить Бо Нурию, а также преодолевать размокшие от дождя дороги.

Но это — завтрашний день. Сегодня лигонский король — победитель. Его смелый план удался.

— Я хотел сказать, — продолжал король, — что в моем государстве хорошая жизнь. Мы много платим мушкетерам и артиллеристам, которые нам служат. Если английские артиллеристы и офицеры согласятся поехать с нами, то я обещаю, что вы будете получать жалованье вдвое большее, чем платит вам английский король. Когда же вы захотите уехать, мы не будем чинить вам препятствий…

— А может, это выход? — прошептал стоявший рядом с Дороти артиллерист.

— Вы же британский офицер! — возразил Фицпатрик.

— Мне так не нравится висеть вон так…

Король, как будто послушавшись артиллериста, тоже поднял голову, глядя на петли.

— Мы не хотели никому зла. Мы взяли пушки и уйдем, — продолжал он. — Мы даже просим прощения у тех, кому мы нанесли вред или кого убили. Но вы — плохие солдаты, раз вы пустили в крепость стадо буйволов. Так воевать нельзя.

Из цепи лигонцев, оцепивших помост, донесся смех.

— Когда вы будете воевать с Авой, запомните это.

Смех повторился.

Но среди англичан он не нашел отклика. Они хранили мрачное молчание. Даже среди сипаев и солдат, до того вполголоса обсуждавших предложение короля о поступлении к нему на службу, наступила тишина.

— Мне надо уходить, — сказал король. — Мы свое дело сделали. Нам предстоит большая дорога. Но все же мне придется еще задержаться…

Король ждал, пока индус переведет его слова, и глаза его непрестанно шарили по толпе, искали кого-то.

— Вы, оказывается, не очень дружно живете. Как скорпионы в банке, вы жалите друг друга. Вы сегодня так хотели посмотреть на смерть собственных офицеров, что забыли закрыть ворота и пустили меня к вам в гости. Если в одном войске офицеры казнят офицеров, это значит, что в нем нет согласия и оно будет побеждено даже слабейшим, но я не стал бы говорить об этом, если бы вы не решили казнить невинную девушку, почти девочку, потому что ее невзлюбил главный палач англичан. Тот самый, который устроил казнь своих же офицеров. Я думаю, что человек, который устраивает суд над своими товарищами и получает удовольствие, стараясь убить девушку, — это зверь, ядовитая змея, которой нет места на этой земле. Где он, этот убийца?

— Туда ему и дорога, — прошептал помощник капитана.

— Я давно это предлагал, но не вслух, — поддержал его артиллерист.

— Вы забываете, господа, — возразил Фицпатрик, — дело идет о жизни высокопоставленного британского офицера. Мы должны вспомнить, что мы — патриоты.

— А он вдвое больший патриот, чем вы, капитан, — заметил Алекс.

Наконец король отыскал в толпе полковника.

— Пускай он придет сюда, — сказал король, — и сам выберет себе петлю. Он хотел погубить шестерых, нам достаточно его одного.

Полковник двигался с трудом. С одной стороны его поддерживал доктор Стренгл, с другой — один из клерков. Тонкие ноги в обтягивающих панталонах и белых измазанных чулках подкашивались и заплетались…

Король ждал, толпа на площади молчала — в каждом проснулся зевака, каждому было интересно, чем же кончится представление. Благо теперь оно касалось только полковника Блекберри, и никого более. А тем временем взгляд короля встретился со взглядом Регины Уиттли.