Из-за двери донесся голос доктора Стренгла. Словно подслушав голоса в приемной, он громко произнес:

— Когда мы входили в факторию, я видел Дороти Форест, горничную миссис Уиттли. Нельзя ли пригласить ее для дачи показаний?

— Я протестую! — закричал Блекберри. — Я заявляю, что сразу после окончания этого суда я буду требовать от местных британских властей ареста этой ведьмы и бирманской шпионки.

Незнакомый голос спросил:

— Именно поэтому вы возражаете против приглашения ее в суд?

— Это капитан «Дредноута» коммодор Стоун, — пояснил Стюарт.

— Я убежден, — повысив голос, твердо ответил Блекберри, — что для суда она бесполезна. Она не может дать никаких показаний по предмету, в котором не смыслит.

— Эх, Дороти, — негромко заметил Стюарт. — За твою голову я и трех пенсов не дам.

К сожалению, Дороти понимала, что Стюарт прав. Ненависть, которую испытывал к ней полковник, была безмерна. Она находилась за пределами разумного. Это была, как говорится, ненависть с первого взгляда. В свое время, еще на «Глории», Регина уверяла, похохатывая, что Блекберри тайно влюблен в Дороти, но не рассчитывает на взаимность и потому мстит… Теперь Дороти пожалела даже, что не удержалась и кинулась к Алексу — соглядатаи полковника донесли ему об этом, и он будет мстить и штурману.

— Эта девушка, — упрямился хирург, — была свидетелем всего, что происходило. Несколько дней она провела в лазарете и вместе со мной ухаживала за ранеными. Когда рядовые моряки вернутся из плена, они смогут подтвердить, как беззаветно и по-христиански вела себя мисс Форест. Наверняка матросы рассказывали ей о ходе боя и поведении офицеров. Если в их, как и в моих, действиях было нечто предосудительное, она не преминет об этом рассказать.

— Замолчите, доктор Стренгл, — послышался голос мистера Уиттли. — Как председатель военного суда, я лишаю вас слова. Вопрос о привлечении к делу служанки моей жены мисс Форест рассмотрен, и вызов свидетельницы высокому суду не представляется необходимым. Что касается вас, доктор Стренгл, то вас никто не намерен обвинять, и вы вызваны сюда в качестве свидетеля, однако теперь я сомневаюсь в вашей объективности и боюсь, что приятельские отношения с обвиняемыми дурно влияют на вашу точку зрения. О чем я ставлю суд в известность. А теперь я попрошу свидетеля, представленного полковником Блекберри, занять место на том стуле. Прошу вас поклясться на Библии, что вы будете говорить правду и только правду…

Дверь из гостиной резко открылась, и в ее проеме возник полковник Блекберри.

— Вот этого я от вас не ожидал, господа, — укоризненно произнес он.

Дороти попыталась спрятаться за спину Стюарта.

— Неблагородно подслушивать, если было объявлено всем, что суд проходит конфиденциально. О его приговоре и решениях всем служащим Компании будет объявлено официально…

Тут Блекберри увидел неудачно притаившуюся Дороти и от гнева потерял дар речи. Он только указывал пальцем на девушку и, к удовольствию зрителей, открывал и закрывал рот, подобно рыбе, выброшенной на берег. Дороти же взглянула на камешек в кольце и увидела, что он стал черным — такова была сила угрозы, исходившей от полковника. И тогда Дороти так испугалась, что кинулась бежать, — она понимала, что от ярости полковника ее не спасет никакой Стюарт.

Как ей потом рассказывал Стюарт, взбешенный полковник вытащил из-за пояса пистолет, с которым ему, видно, не следовало находиться за судейским столом, и прицелился вслед Дороти. Однако девушка уже скрылась, и офицеры навалились на полковника, стараясь обезоружить. Пистолет все же выстрелил, но в пол, заседание суда прервалось, потому что Джулиан Уиттли решил, что начался бунт, направленный на освобождение преступника, а миссис Уиттли выпрыгнула в открытое окно и кинулась бежать. Так что в свои покои она прибежала одновременно с Дороти. Они столкнулись в дверях, жарко дыша, стараясь прийти в себя.

— Они стреляли? — спросила Регина.

— Я думаю, что это стрелял мистер Блекберри, — ответила Дороти.

— Зачем ему бунтовать?

— А разве он бунтовал?

— А что же он тогда делал? — взъярилась Регина.

— Он хотел меня убить. Потому что я была в приемной.

— Зачем ты была в приемной? Ты бунтовала?

— Меня позвал лейтенант Стюарт.

— Хватит! — закричала Регина. — Хватит тебе всюду появляться с этим Стюартом. Если ты думаешь, что он на тебе женится, ты жестоко ошибаешься! — И тут миссис Уиттли замерла с приоткрытым ртом… До нее дошло, что она убежала из зала суда, причем неприличным образом, в то время как один из мужчин — Блекберри — хотел застрелить ее лучшую и уже почти прощенную вещь… А тут еще приходится судить предателей… — Хватит! — приказала она своей служанке. — Чтобы ты сидела дома и не выходила никуда, пока я не вернусь. Поняла? Если ослушаешься, мне все равно донесут, тогда я велю Блекберри тебя на самом деле застрелить.

Последние слова были пустой угрозой, но Дороти почувствовала себя настолько опустошенной, что ноги у нее подкосились и сил хватило лишь на то, чтобы сказать хозяйке, что она покоряется ее воле, и уйти к себе.

Регина тут же подобрала юбки и побежала обратно к зданию суда. Вернулась она через дверь.

Вечером за туалетом Регина сама рассказала Дороти, что за неправильные действия в море, граничащие с предательством, что выразилось в потере лучшего компанейского корабля «Глория» и невозместимого груза, покоившегося в его трюмах, капитан «Глории», его помощник, два штурмана и артиллерийский офицер приговариваются к лишению всех чинов, имущества и к казни посредством виселицы…

— Ой! — воскликнула Дороти. В глазах засверкали звездочки, и, несмотря на то что она была здоровой девушкой и хорошо отдохнула в горах, она упала в обморок, потому что в конце XVIII века все девушки и дамы умели падать в обморок.

Регина подхватила Дороти и, положив ее в кресло, надавала пощечин. Поэтому Дороти ничего не оставалось, как прийти в себя.

— И Алекс? — спросила она.

— Так тебе мало Стюарта? — удивилась Регина. — Ты помнишь еще о том поляке?

— Да, помню, миссис. Неужели вы были к ним так жестоки?

— Факты остаются фактами, Дороти, корабль потерян, наша война почти проиграна, две сотни славных английских моряков все еще остаются в плену по вине Фицпатрика и его сообщников.

— Но вы же были там, вы же знаете, что все сражались…

— Помолчи, Дороти. Если не понимаешь в военном деле, то хоть помолчи.

— Слушаюсь, адмирал Уиттли, — мрачно ответила Дороти, за что получила затрещину, правда, не очень больно.

— Да ты пойми! — пыталась ее уговорить Регина. — Даже в личном отношении они привели всех нас к трагедии. Ты не представляешь, какие мучения я пережила в руках пиратов, сколько трудов мне стоило убежать от них! Как я оплакивала твою гибель и гибель славных матросов, которые гребли у меня в лодке!

«Господи, — подумала Дороти, — она уже искренне верит, что ее мучили, а мы с матросами погибли».

— И этот душитель Стренгл еще смеет защищать своих сообщников! И я считаю правильно, что его также привлекли к суду за то, что он бросил в Мале наших раненых и приплыл в Рангун.

— Но ведь «Дредноут» брал только офицеров…

И тут Дороти поняла, что лишь те слова долетают до маленьких, прижатых к голове ушек птички, которые той приятны и нужны.

— Но почему их приговорили к смерти? — произнесла Дороти, когда Регина успокоилась и замолкла.

— Я бы на их месте сама выбрала себе такое наказание, — решительно заявила птичка. Ей было жарко, она сидела перед зеркалом в нижней юбке, обнаженная до пояса, и Дороти вдруг подумала, какая отличная получилась бы из Регины кормилица. — Лучше смерть, чем позор! Но ты не переживай. Никто не собирается их казнить, пока не придет подтверждение приговора из Калькутты. Мы во всем придерживаемся закона… Хотя, впрочем, я думаю, что в Калькутте наш приговор поддержат. Компания не любит людей, которые имеют глупость неправильно распорядиться ее имуществом и нанести ей такой колоссальный ущерб… колоссальный! И, если не будет какой-нибудь коронации и великой победы, висеть им на виселице… Хотя они имеют шанс скорее помереть в нашей тюрьме. Ты не видела, какая у нас тюрьма?