— И слава насильника благородной дамы. Если бы ты был пиратом или просто разбойником, тебе бы это сошло с рук, твои товарищи смеялись бы, гордые тобой. Но теперь времена изменились. Ты же служишь Франции?

— Это все условно, я — вольная птица.

— Ваша Французская революция уже кончилась, — строго сказала Регина. — Сегодня у вас консул, завтра снова король. Можно грабить торговые корабли, но нельзя довести до самоубийства невестку пэра Англии.

— Ты еще жива, — пробормотал Сюркуф, протягивая губы к груди прекрасной птицы, и та, отчаянно сопротивляясь, затянула его в свои сети, позволив еще и еще насладиться своим телом.

На этот раз провожать возлюбленную Сюркуф не смог.

Он проспал шестнадцать часов. Он был счастлив, но лишен сил.

Когда Регина возвратилась от Сюркуфа, соседи за перегородкой молчали, и полковник более не предлагал своего ножа.

На третий день к вечеру Сюркуф с трудом поднялся с ложа, но желание вновь охватило его. Он приказал накрыть стол, и в положенное время, подчиняясь его приказу, покорная, заплаканная Регина поднялась к нему в каюту на заклание.

Сначала она пыталась снова выторговать «Глорию» за любовь, но Сюркуф, даже умирая от истощения всех мужских сил, на такой обмен не соглашался. Так что Регина отложила самоубийство еще на один день, а Сюркуф не смог подняться, чтобы проводить ее хотя бы до двери каюты.

На четвертый день к лежащему на оттоманке капитану пришли все три его помощника и сообщили ему о недовольстве команды и их, помощников, намерении избрать нового капитана. Их тревога могла быть подытожена классическим русским выражением: «Нас на бабу променял!»

Когда Сюркуф дрожащей, бессильной рукой вытащил из-под оттоманки пистолет, Мишель де Труа заявил:

— Всех не перестреляешь.

Что тоже, очевидно, было заимствованием из русского фольклора, которого офицеры Сюркуфа не изучали.

Сюркуф сдался и, роняя скупые мужские слезы, объяснил соратникам, что любит эту женщину, желает ее, но знает, что вскоре умрет, потому что насилие над ней отнимает у него слишком много сил.

— Отдай ее команде, — сказал второй помощник, из пиратов. Он имел в виду себя. Но Мишель де Труа напомнил собравшимся арабскую легенду о пленной арабской девице, которая, отдаваясь всем сыновьям мавританского султана, заставила их перерезать друг друга.

— Что же делать?

— За борт, — сказал третий помощник, тоже из пиратов.

— Не могу, — ответил Сюркуф. — Она грозит мне каждый день тем, что кинется туда сама. И наверняка она уже всем сообщила об этом. Если она утонет, то меня повесят.

— За что? — удивился пират. — Разве мы с тобой мало их утопили? Помнишь, как нам специально дарили по дюжине черных девочек в Мозамбике, чтобы хватило до Реюньона, а мы их кидали за борт по мере использования.

— Идиот! — закричал Сюркуф. — Ты забыл, что я — капитан французского флота! У меня невеста в Сен-Мало из лучшего семейства! Что я, пират паршивый, да?

Третий помощник замолчал. Потому что он понял, кого имеют в виду под этим названием.

— Она требует отдать ей «Глорию», — сокрушенно сказал Сюркуф.

— Нет, так не пойдет, — возразил Мишель де Труа. — Это наш приз.

— Тогда мне придется надругаться над ней сегодня ночью…

— Капитана хватит еще ночи на три, потом в парусину — и за борт, — сказал лишенный чувства юмора второй помощник.

Тогда Мишель де Труа по собственной воле пошел в трюм и привел оттуда госпожу Уиттли. И начались трудные переговоры. Капитан Сюркуф почти не принимал в них участия. И когда в конце концов после долгого, тягучего спора, длившегося до полуночи, командный совет «Клариссы» сошелся на том, что Регине дают убежать от корсаров, украв шлюпку и двух матросов с английского корабля, Сюркуф нарушил молчание и несвойственным ему жалким голосом произнес:

— Но при условии… при условии, что вы… ты еще придешь ко мне этой ночью.

— Вы сошли с ума, молодой человек! — возмутилась Регина.

— Пожалели бы вы его, — сказал де Труа. — Он идет из-за вас на такое, на что никто из пиратов не пошел бы.

— Это ваше общее решение, — возразила Регина.

— И тогда наше общее, чтобы ты еще ночь с ним провалялась, — сказал бывший пират.

— Я подчинюсь грубой силе, но при одном условии, — ответила Регина.

— Говори.

— Я беру с «Глории» мою горничную и сундук с одеждой.

— Ни в коем случае! — возмутился де Труа. — Мы и так теряем на вашем бегстве сказочный выкуп.

— Вам остаются пушки. Я же пошла вам навстречу. Еще день-два, и вы бы сами предложили мне «Глорию» и «Клариссу» в придачу.

В тот момент только циничный бывший пират догадался, что вся эта ситуация была придумана и сыграна, как в театре, этой наивной и глуповатой дамой. Потом, уже после того, как Регина уплыла, на этом сошлись и остальные помощники. Но не Сюркуф. Он до конца жизни считал себя хоть и благородным, но насильником.

Вечером Регина сказала так, чтобы слышали в соседних камерах:

— Сейчас за мной снова придут. И мне придется снова сопротивляться. И я вам скажу так: либо я украду шлюпку и уплыву в открытый океан на милость божью и волн, либо я покончу с собой, больше сил моих нет противостоять его жестоким домогательствам!

Даже если спутники Регины по несчастью и не верили в ее стойкость, возразить они не могли. Как возразишь несчастной женщине? Они только принялись отговаривать ее от самоубийства. Регина обещала прибегнуть к самоубийству лишь в самом крайнем случае.

Вечером, когда за ней пришли, она срывающимся голосом попрощалась с Фицпатриком и полковником Блекберри, который, конечно же, не верил ни единому ее слову, как не верил ни единому слову ни единого человека в мире.

Затем она покорно ушла на заклание.

Ровно в полночь она покинула беспомощно спящего насильника и спустилась в шлюпку, на которой Мишель де Труа перевез ее на «Глорию». Пока Мишель следил за тем, как матросы призовой команды снаряжают и спускают на воду бот «Глории», грузя в него сухари и анкерки с пресной водой, Регина приказала привести к ней Дороти и сообщила ей, что они вместе бегут из плена. Дороти была счастлива, Регина сказала, что подробности она объяснит потом, а Мишель де Труа выступает в роли благородного изменника пиратскому делу, который якобы романтически влюбился в Регину и теперь рискует жизнью, помогая беглянке.

Они вместе собрали сундучок с одеждой Регины. Затем из щели над потолком Регина вытащила плоскую шкатулку со своими украшениями и золотыми монетами, тем ничтожным минимумом, без которого не может обойтись светская дама, и велела Дороти спрятать шкатулку себе под платье, потому что не была уверена, что ей удастся уплыть без обыска.

Когда они вышли на палубу с сундучками, как девицы, возвращающиеся в пансион после летних вакаций, там их уже ждали два матроса, которые согласились разделить с женщинами опасности путешествия по открытому морю на маленьком суденышке без каюты и палубы. Один из них был Дейвис, который помогал Стренглу как санитар. Он был хороший человек. Второй, молодой, был Дороти незнаком.

Мишель де Труа не стал обыскивать Регину. Он сделал иное.

Когда они подошли к борту и матросы уже спустились вниз, он вынул из кармана небольшой прибор с дрожащей стрелкой и сказал:

— Это компас. От него может зависеть ваша жизнь. Потому что его стрелка указывает на север, а вам туда и плыть. Иначе можно погибнуть, заблудившись в просторах океана.

— Спасибо, — сказала Регина, протягивая руку.

— Не бесплатно, — ответил благородный романтик Мишель де Труа. — Даже мое благородство знает пределы.

— Откуда у меня…

— Я знаю, что вы не зря так долго собирались. И раз ваших драгоценностей не отыскали в первый день, они у вас.

Тогда Регина запустила изящные пальчики в пропасть между грудями и вытащила оттуда золотой перстень с изумрудом.

— Спасибо, — сказал Мишель, не отрывая взгляда от прелестей Регины.

— Только без этого! Придите в себя, офицер! — крикнула на него миссис Уиттли.