— Вот дойдем до дому, и расскажу.

Фокусника хорошо знали на набережной. Он выступал на перекрестках, и ребятам не надоедало выпрашивать у матерей пенсы, чтобы кидать их ловкому горбуну. И он нравился именно ребятам, потому что был так мал ростом, словно не вырос из мальчиков. И даже узкая, жидкая, из нескольких волосков, но длинная черная борода не переубеждала — она была маскарадом. Каждый понимал, что Фан притворяется, и только когда ты подрастешь, а Фан останется таким же, как был, ты начинаешь сомневаться, зачем он здесь, почему он такой и почему не хочет стареть. В общем, он был глуп — никто в том не сомневался — и к тому же азиат, чуть ли не индус вонючий. Но когда привыкнешь к человеку, то не так воняет.

Фан потащил Дороти за руку по улице прочь от толпы, окружившей человека в черном, и тут их неожиданно догнал далекий крик:

— Эй, сюда, здесь еще один лежит!

— Человека убили! — откликнулся второй голос.

— Ты слышал? — спросила, задыхаясь, Дороти.

— Не останавливайся, тебе надо скорее домой.

— Что там за человек?

— Ты его убила?

— Я никого не убивала. Они на меня напали, а я убегала. Почему они на меня напали?

— Наверное, насильники, — сказал Фан. — Или воры.

Он поднялся на две ступеньки, ведущие к узкому дому миссис Форест, и начал колотить молотком по медному щитку. Издалека сзади доносились голоса. Фан нервничал, торопился, и, когда миссис Форест открыла дверь, он, так и не отпустив цепкой руки Дороти, втащил девушку в прихожую. Мэри-Энн встретила их с керосиновой лампой в руке — вечером прихожую не освещали.

— Фан? Что с тобой? — Она, конечно же, знала Фана, он нередко приходил к Форестам.

И тут Мэри-Энн увидела дочь. По ее растерзанному виду она поняла, что с дочкой опять приключилась беда, и потащила ее в гостиную, где Майкл, который готовил уроки, радостно приветствовал старшую сестру:

— Опять подралась, да?

И Дороти стало смешно. Она прижала к себе черноволосую голову брата и сказала:

— Я дралась с двумя драконами сразу, но спас меня Фан.

— Да скажите мне, в конце концов, — закричала Мэри-Энн, — что произошло? Почему?

— Теперь слушай меня внимательно, — сказал Фан. Он говорил по-английски смешно, с акцентом, и Дороти знала, что он мог бы говорить с матерью по-бирмански или по-лигонски, но предпочитал английский, полагая почему-то, что в Англии никто не должен знать, откуда он родом. Это было наивно, потому что в Англии наверняка были люди, знавшие, что Фана привез много лет назад один из компанейских дельцов именно как удивительного фокусника, полагая, что сможет неплохо зарабатывать, показывая уродца-фокусника по ярмаркам. Но из этого ничего не вышло, и Фан то ли сбежал, то ли откупился от своего хозяина. Вернуться домой Фан не смог и остался в Лондоне. Жил он бедно, не очень утруждая себя работой, доставал откуда-то и курил опиум, все думали, что он китаец, а он был из Лигона, вассального княжества Авы. По крайней мере так говорила Дороти мать.

— Слушай меня, — сказал он Мэри-Энн, — я у тебя давно сижу, чай пьем.

— Ты только что пришел.

— Глупая женщина, я давно сижу, целый час сижу!

Дороти поняла.

— Когда я сейчас пришла, мне дверь Фан открыл.

— Как же так! — Мэри-Энн не сдавалась. — Полицейские спросят у паба, и там скажут, что Фан тебя встречал, что я его посылала тебя встретить.

— Когда полицейские сюда придут, — ответил Фан, — то они ни одного свидетеля не найдут. В этом я уверен. Все уже по домам пошли, сегодня паб раньше закрылся, а его хозяин Артур вообще носа на улицу не высовывал. Очень простуженный.

— Простуженный? — удивилась Мэри-Энн. — Ты откуда знаешь?

— Потому что у него с утра зуб болит.

— Какой еще зуб?

— В коленке, — сказал сообразительный Майкл. — Ты что, не знаешь разве, как у нас здесь полицию любят? — Сообразительный мальчик закрыл тетрадь. — А что на самом деле было?

— На самом деле ничего не было. Так что собирай, Мэри-Энн, на стол.

Они сидели за столом, пили чай, когда пришли двое полицейских. Одного из них Дороти знала, он всегда ходил в этих местах, знал всех, и его все знали.

Этот полицейский по фамилии Браун, медленный, низколобый, одетый похоже на тех, кто преследовал Дороти, но все же не так — у полицейских была единая одежда и особого рода высокие шляпы, спросил от двери, отклоняя голову от лампы, которую держала Мэри-Энн.

— Это на вашу дочку, миссис Форест, напали?

— Да, а вы откуда об этом знаете?

— В таких случаях послушный горожанин должен обращаться в полицию, а не прятаться дома и не пить чай.

— Хотите чаю, сержант Браун?

— Не говори глупостей, я нахожусь при исполнении служебных обязанностей.

— Так, может, ваш спутник разделит с нами трапезу?

— Где твоя Дороти?

— В комнате.

— Мне надо поговорить с ней.

Браун вошел в комнату, там сразу стало тесно. Садиться он не стал. Его спутник выглядывал через плечо.

— Значит, на вашу девочку напали? — спросил Браун.

— Да, — сказала Дороти, опередив остальных. — На меня напали. Хорошо, что я успела до паба добежать. Там меня мужчины встретили.

— Какие мужчины? — спросил полицейский из-за спины Брауна. Браун наморщил низкий лоб — он был недоволен, он-то знал, что ответа на этот вопрос быть не может. Мало ли кто были джентльмены, которые встретили Дороти.

— А кто на тебя напал? — спросил Браун.

— Там было темно, — сказала девушка, — а я так перепугалась. Поставьте себя на мое место, сэр.

— Мне трудно это сделать, — сказал второй полицейский. — Но, наверное, ты кого-то узнала у дверей паба.

— Не узнала она никого, — отмахнулся Браун. — Откуда ей. А ты, Фан, давно пришел?

— Моя давно пришла. Давным-давно, — быстро ответил горбун. — Сижу, чай пью, тут Дороти прибежала, вся рваная, какая бедная девочка, все ее бьют! Ах, как нехорошо. — Акцент у него был вдесятеро сильнее, чем обычно.

— Давно он пришел? — спросил Браун у Мэри-Энн.

— Наверное, час назад. Или больше.

— Больше, мама, — с невинной рожицей вмешался в разговор юный Майкл. — Еще светло было, как мистер Фан к нам пришел.

— Правильно, — сказал Фан. — Еще совсем светло было. Фонари не зажигали.

— А кто эти люди были? — спросила Дороти. — Вы их поймали?

— А там был не один? — искренне удивился Браун. Но, оказывается, ему в пабе совсем мало рассказали. О том, кто бежал вторым, забыли сказать.

— Их было двое по крайней мере, — сказала Дороти. — Один за мной бежал и гнал на второго. А тот, в цилиндре, стоял у большого вяза и ждал меня.

— И что же было дальше?

— Я так быстро бежала, что успела добежать до паба.

— Не лги! Он бы придушил тебя на пороге.

— Когда я добежала до паба, оттуда вышли несколько человек. Они были пьяные, они пели песни.

— И ты позвала на помощь?

— Я позвала на помощь, — с готовностью согласилась на подсказку Дороти.

— А тот, который бежал за тобой, испугался.

— Не знаю, — сказала Дороти. — Он исчез. Больше я его не видела.

Браун и его напарник потоптались еще в дверях, потом ушли. Так и не сказав, кто был тот человек или люди и что с ними сталось. На прощание Браун велел Форестам, всему семейству, быть осторожными и, если можно, вообще уехать из Лондона. Он не шутил. А Фану сказал, что подозрение с него не снимается. Фан стал спрашивать: подозрение в чем? Но Браун не ответил и сказал, что если фокусник понадобится полиции, его вызовут в участок.

Обо всем остальном они узнали вскоре после того, как ушла полиция. Через несколько минут постучал зеленщик, сын зеленщика, и рассказал, что тот, которого уложил на землю Сэмми, сам поднялся и смотался еще до появления полиции.

Своего напарника он не звал и не искал, и никто не сказал ему, что напарник лежит зарезанный ярдах в пятидесяти от него, в нише между двумя домами. Его-то и нашла полиция — ее вызвали, как только нашли тело. Никто не знает, кто зарезал того, тяжелого, с одышкой. Никто из тех, кто был в пабе, этого не сделал. И не мог сделать — все были на виду друг у друга.