Какие-то голоса мешали спать и в конце концов заставили ее очнуться. За окнами палаты было темно — уже наступил вечер. Редкие снежинки неслись по синему фону.

В палате стоял доктор.

— К сожалению, — повторял он, — я должен ее разбудить.

— Нет, не беспокойте ее, она так устала, — отвечал Орсекки. Цыплята пищали. Лампа горела под потолком.

— Что еще случилось? — устало спросила Кора.

— Грегг умер, — сказал местный врач.

— Он что-нибудь сказал? — спросила Кора, поднимаясь, — сна ни в одном глазу.

— Он говорил о ненависти к курам… в общем, это был бред.

— Правильно, — сказала Кора. — Это был бред. Но у меня есть пленки, где он стреляет в меня из охотничьего бластера.

— Я знаю, — сказал врач. — Пленки уже проявлены и отпечатаны. Убийца профессора известен. Вы можете собираться в обратный путь.

— Его обыскали?

— Да, — ответил местный врач и вынул из кармана фотографию, найденную Корой в кабинете профессора, из-за которой она чуть было не погибла.

— Что это? — спросил Орсекки. Он нервничал. Он чувствовал, что происходит нечто интересное, но его в это не посвящают.

— Завтра, завтра, все завтра, — повторяла Кора, не в силах побороть усталость.

— Это очертания «Небесной птицы»! — воскликнул Орсекки. — Где она?

Кора махнула крылом, чтобы врач ушел из палаты. Тот подчинился.

Орсекки размахивал фотографией перед ее клювом. Кора спрятала голову под крыло и больше не отзывалась на вопросы.

Кора проснулась рано.

Птенцы еще спали. В палате горел свет, и Кора заметила, что цветные перышки на ее детишках подросли и стали еще ярче.

Орсекки не спал. Он по-птичьи сидел у двери и ждал пробуждения Коры, не спуская с нее страстного взора.

Как только он заметил, что она открыла глаза, то сразу сказал:

— Я не спал всю ночь! Что случилось? Ты должна мне открыться. Я не могу более терпеть.

Коре стало жалко петушка.

— Твой шеф в отличие от тебя, — произнесла она, — умел летать. А умеющий летать имеет преимущество: у него шире кругозор.

— По-своему ты права, — осторожно согласился с ней Орсекки.

— Профессор Гальени поднялся над плато, — продолжала Кора, — как только предположил, что корабль «Небесная птица» нашел здесь свое смиренное кладбище.

— Разумеется! — замахал крыльями Орсекки. — Как же я не догадался!

— Потише, детей разбудишь!

— Ах, как же я не сообразил? Он говорил мне, и не раз, что лагерь экспедиции, который мы раскапываем, необычен. Здесь слишком много предметов, нужных на борту. Он подозревал, что корабль потерпел здесь крушение, но я не принимал его слов всерьез, потому что… прости, я привык считать его выжившим из ума стариком, никому не нужным маразматиком!

— Почему ты не летаешь? — строго спросила Кора.

— Потому что летать неприлично!

— А он плевал на приличия. Понимаешь теперь, почему Гальени-папа вышла замуж за него, а не за тебя!

— Не лги! — закричал Орсекки и, конечно же, разбудил цыплят.

Они уже начали привыкать к тому, что взрослые что ни ночь скандалят, но не могли полностью игнорировать этот шум и тут же влили в него свои возмущенные голоса.

Кора расправила крылья и накрыла ими детей. Потом сунула клюв под крыло и принялась гладить детей по маленьким перышкам. Те затихли.

Занятая своими милыми крошками, Кора плохо слушала монолог Орсекки, который упрекал ее за то, что она скрыла от него правду.

— Я разрываюсь между любовью к тебе и страстью к археологии! — заявил он.

— Хочешь знать, как погиб твой учитель?

— А ты знаешь? — Орсекки закрыл глаза.

— Могу предположить. Я понимаю, как счастлив был профессор, сделав великое открытие. Но ему предстояло поставить в известность местную администрацию. И Гальени отправился к Греггу со своей новостью и фотографией.

— Нет, не верю, — уже не так уверенно сказал Орсекки. — Как же так? Мы же коллеги! Он мой учитель. Почему он скрыл это от меня?

— Может быть, он был на тебя за что-то сердит?

— Он? На меня? — Задав два риторических вопроса, археолог почему-то насупился и замолчал. И Кора поняла, что попала в десятку: между археологами пробежала какая-то черная кошка.

— Ты слушаешь? — спросила Кора.

Орсекки молча кивнул.

— Профессор Гальени, вернее всего, ничего не знал о том, что на месте раскопок планируется построить гостиницу. Когда же Грегг ан-Грогги услышал о находке профессора и поверил в нее, он впал в такой гнев, что решил убить профессора. Он выследил его на раскопках и нанес ему смертельный удар…

— Но почему? — вдруг спросил Орсекки. — Неужели он был таким злым?

— Нет, — ответила Кора, поглаживая по головкам притихших птенцов, — он не был жестоким, но он был смертельно испуган. Он погряз в долгах — гостиница была единственным способом от них избавиться. Он был в гневе, потому что рушилось дело его жизни.

— Но наша цивилизация…

— Поверь, Орси, что ему было плевать на вашу цивилизацию.

— Как ты груба, Кора, — вздохнул петушок. И он был прав.

Наступила тишина. Даже цыплята замолкли, как бы понимая, что у взрослых важный разговор, мешать нельзя.

— Да, — произнес наконец местный врач, который незаметно вошел в палату и остановился в дверях, слушая версию Коры. — Все, что ты рассказала, великолепно. И ты разгадала мотивы, действия, последовательность событий… хотя допустила одну ошибку.

— Какую? — Коре был неприятен настойчивый взгляд Мурада.

— За ночь мы проверили действия и передвижения Грегга ан-Грогги в тот день. И выяснили… — местный врач сделал значительную паузу. — Выяснили, что администратор Грегг ан-Грогги прилетел с дальней шахты «Звездочка» через три часа после того, как профессора убили. Причем он летал к шахте не один, а с надежными свидетелями. Свидетели показывают, что при получении известия о смерти Гальени администратор в сердцах воскликнул: «Судьба меня хранит! Я думал, что убью его или погибну сам». Он был весел и не скрывал своего хорошего настроения.

— Не может быть, — упавшим голосом произнесла Кора. — Но ведь он в меня стрелял…

— Когда появилась ты, — сказал местный врач, — и начала распутывать это дело, он испугался не за то, что его объявят убийцей профессора. Он боялся, что ты раскроешь тайну небесного корабля. Что тогда строительство прикроют. А раз профессор был кем-то убит, то Грегг принялся за тебя: все равно спишут на действительного убийцу.

— А кто убил профессора? — спросила Кора. И это прозвучало наивно.

И тогда местный врач ответил:

— Вот это и есть твоя работа. Подозреваемых осталось совсем немного. Ищи, да обрящешь.

— Подозреваемых вообще не осталось, — сказала Кора.

— Но корабль на самом деле существует? — упавшим голосом спросил Орсекки.

— Существует, существует.

— А как его увидеть?

— Крылья есть — летай.

— Я не умею.

— Все мы умеем. Только одни очень хотят, а другие очень боятся.

— Хорошо, — сказал Орсекки. — Но если я упаду с гигантской высоты и разобьюсь в лепешку, ты будешь нести за это моральную ответственность.

— А ты для начала летай пониже, — ответила Кора, не скрывая издевки. Но Орсекки ее не уловил.

Скептически взглянув на растерянного Орсекки, местный врач загадочно произнес:

— За счастьем надо летать!

— Не преувеличивайте, — сердито отозвался археолог.

Местный врач подмигнул Коре и, сославшись на срочные дела, покинул палату.

— Ты мне не поверил? — спросила Кора ассистента, статуей растолстевшего командора торчавшего в углу.

— Я давно подозревал, что все это плохо кончится, — сказал археолог.

— Ты имеешь в виду смерть профессора?

— Смерть профессора — наименьшая из бед, — отрезал археолог, и вдруг Кора увидела, как из его черного глаза по перышкам сползает, скатывается, падает на клюв и оттуда на пол большая слеза.

— А что же хуже?

Орсекки ответил не сразу. Пока он собирался с силами, птенцы атаковали Кору, требуя завтрака. Кора насыпала им в миски зерна и выставила плошку с водой. Малыши возились, отталкивали друг дружку и весело пищали — они были такие милые и забавные! Кора подумала, что уже научилась различать их — нет, не только внешне, по цвету первых перышек, но и по их разному характеру — по индивидуальности, если можно говорить о ней применительно к недавно вылупившимся малышам. Вот Чук — золото пробивается на грудке, воронья масть на хвостике — самый крепкий, шустрый, активный и независимый. Он всегда опережает рыженького Гека, но тот и не лезет в драку, а тихо ждет своего часа — впрочем, не отказывает себе в удовольствии незаметно подобраться и клюнуть брата в пушистый зад. А Мила никогда не опускается до дележа добычи, она — будущая певица, создание романтическое, впрочем, это осознают и братья, уступая ей место у миски или под маминым боком… «Под маминым боком, то есть под моим боком… Что я говорю! У меня же нет детей. А почему нет? Надо, пора заводить ребенка. Чтобы он был пушистый и желтенький… Ты с ума сошла, инспектор Орват! Твое настоящее человеческое тело не несет яиц!»