— Возможно, у вас индивидуальный акцент. Вам в символ на стене. Прошу прощения за причинённые неудобства, — извинилась Образ и отключилась насовсем.

Пришлось идти по указанному адресу.

И во второй, и в третьей, и в четвёртой, и во всех попутных… Или, скорее, обходных пещерах я натыкался на стену непонимания. Акцент мой, видите ли, не нравился, и все норовили поправить мои речи в сторону Кармальдии-Светлилии.

— Плевать, — ругался я и шёл дальше.

«Главное, не отступить. Может, я загипнотизирован? Или с ушами что-нибудь сделали?» — успокаивал себя и нырял руками и головой в ракушечник неизвестности.

— Плевать! — огрызнулся снова, когда не увидел на стенах римских цифр, зато после молний и Млечного Пути – под потолком пещеры взошло красное солнце с одним-единственным кругом детализаций из девяти миров-близнецов. Причём, и солнце, и планеты кружились без портретов.

— Извините, но критерий не опознан. Что такое Скефий? В какой мир вы собираетесь? С какой целью? Назовите отправной пункт и состав воздуха. Возможно, для посещения этой грозди вам понадобится пройти карантинное освидетельствование, — не обрадовалась моему прибытию вредная ЭВМ.

— Я собираюсь в мир Скефий, а у вас какая-то неправильная голография. Это вас надо на карантин за такие… И воздух на моей планете самый нормальный. Кислород из дремучих лесов и океанских водорослей. Углекислый газ из лёгких и костров с печками. И прочее, и прочее.

— Мир Скефий не значится ни в одной галактической картотеке, — заявила ЭВМ.

— У меня же акцент. Я пока путешествовал, моя Кармальдия сменила фамилию и растеряла четыре круга с сыночками и дочками. Я точно из этой библиотеки. Из этой книжки с голубыми картинками, — выговаривал я, погрузившись в подобие вредного транса.

— Вынуждена вас огорчить, но вы не из этих миров. В моей памяти не зарегистрировано ни одного случая с подобными аномалиями. Точнее, с вашим отбытием. Какие имена миров вам известны? Можете назвать хотя бы одно?

— Мне не положено знать имён. Я только по номерам. Мал ещё. Малограмотный. Но упрямый. Телепортировался я от вас… Головастый, во. Я Головастик Васильевич. Прохожу испытание на скафандр. Объясните вашу текущую дату от Рождества Христова. Или с начала Советской Эры! — почти прорычал я, не отрывая злобного взгляда от кружившихся шариков-планет и их краснощёкой мамки.

— Вижу, вы хорошо осведомлены о планетах и их особенностях.

— Давайте-давайте. Что там, на вашем календаре в Армавире? С поправкой на московский Гринвич, — пошёл я в бой на свалившееся испытание.

— Дата: двадцать пятое мая одна тысяча девятьсот семидесятого года. Это от Рождества, а от вашего советского… Скорее всего, сто лет от появления на свет Ульянова-Ленина. Такое летоисчисление вас устраивает? И ещё… Восемнадцать тридцать местного времени.

— Батюшки! Ничего себе! Сиганул на три с лишним года назад?! Ещё и заблудился. Думал, на месяц-другой, но на три года? Мамочки мои, папочки! На кого же я вас поменял? Донырялся, голубчик. Чуток назад сдал, — запричитал я, теряя самообладание, готовясь вот-вот разрыдаться.

— Так вы тот самый путешественник из соседней грозди галактик? Как я вас не узнала! Извините. Вам на планету Семалия. К первому контактёру. Никакая санобработка не требуется. В моём распоряжении имеются строгие указания о вашем прибытии и о необходимости вводного инструктажа, — почти радостно доложила ЭВМ, прервав мои страдания и не дав опозориться мужскими слезами.

— Земалия? Я Александр Васильевич. И вы меня точно с кем-то перепутали. Извините, но я возвращаюсь на Тичарити к астре Гляциодия-Урания. Пора с их шуточками заканчивать, — разозлился я на Пещерыча и решил вернуться коротким путём через узловой Ха-Да.

— А что передать нашему первому контактёру? — опешила Образ.

— Привет от земного армавирского деда Павла! Контактёру. Ишь, ты. Включите символ на стену. Я убываю на Греноли, — почти грубо приказал я хозяйке пещеры.

— Это он и есть. Главный армавирский контактёр Павел. И до его разрешения выход из шлюза блокирован. Извините, но даже ваш уровень допуска не поможет. Это действующая инструкция для всех ГУ… Всех галактических устройств Все-Паутины. После контакта с ним вам будет возвращена возможность дальнейшего путешествия по вашему желанию или усмотрению.

— В плен взяли, ироды? Может, ещё и расстреляете? Я, кстати, потомок кулаков. Советскую власть люблю, аж зубы шатаются. Как и мой земляк Павел. А не ваш Контактёр Семёнович.

Я бы и дальше геройствовал обиженным языком-жалом, но пещера выключилась, предоставив мне только один выход: на Фортштадт.

— Как зовут, Кармальдиевич или Кармальдиевна? Не хватало ещё с бантиками заплетаться. Земля Кармальдиевна! Приём! Жду тёплого ответа, как соловей лета, — бурчал я недовольно, всматриваясь с Фортштадта на освещённый красным солнцем город. — Семалий или Семалия? Жду небесного экспресса до вашего Пабло с улицы Майкопской. И сокрытия, само собой.

От непривычного, казавшегося густым, солнечного света всё вокруг виделось тёмным и безрадостным. И небо тёмно-фиолетовым, и облака – серо-жёлтыми дымами разной прозрачности. Зелень деревьев и травы казалась тёмно-коричневой или оливковой разных оттенков. Метёлки ковыля, наоборот, были седыми и воздушными. Радовали глаз только странные и казавшимися белыми соцветия мака, и ещё тысячелистники с их махровыми шапками цвета мимозы. Полевые бессмертники походили на точёные бронзовые солнышки.

— Как-то тут у вас непривычно… Глухома-ань! Армавирские… эти. Как вас… Как меня слышно? Как меня видно? Приё-ом! — разразился я громами и молниями, чтобы скрыть настоящие эмоции и чувства, рвавшиеся наружу.

«Чего раскричался? Не знаешь, как правильно с мирами разговаривать?» — спросил я себя, но совсем не своими словами и совершенно не родным внутренним голосом, потому как женским.

— Тут миры снежками и факелами не балуются, значит? А чего мелочиться? Залез в голову и побеседовал, — всё ещё не веря в такую возможность головного вмешательства, выговорил я вслух.

«Всё умеем. Всему обучены. Зачем пожаловал?»

— Меня же прислали к Пабло на дегустацию палтуса. Сказали, пока с Акварькой Кометной пуд соли не съем, в космический туалет не пустят, — грустно пошутил я, надеясь на какие-нибудь мирные объяснения.

«К Павлу можно доставить. И сокрыть, разумеется, чтобы людей не пугать. Таких смуглянок не все из местных видели. А кто ты такой, ещё вопрос», — подумал я мыслями очень похожими на голос Кристалии.

— Бла-бла-бла. Так один знакомый дух говорил, когда не желал слушать моих стенаний или оправданий. Вези уже, извозчик. А то солнце ваше светит, но у меня, всё равно, сумерки в глазах. Теперь понятно, как себя в чужих… В родных… На других планетах пришлые люди чувствуют, — бухтел я во время очень медленного, по моим меркам, перелёта с Фортштадта к Пабло-Землянину, оказавшемуся то ли первым, то ли старшим контактёром.

«Ты не пришелец. Ты недоразумение. Значит, тебе сейчас около десяти лет от роду?»

— Ага. Около. Только это уже не имеет значения. Обратная дорога… Возврата назад в… Будущее… Или вперёд, в прошлое… На своё место? В общем, я заблудился. Задание не выполнил, как и просили, но всё равно каким-то чудом провалился на к… В общем, на кулички, — снова погрустнел я от навалившейся ностальгии по родному и очень далёкому Скефию с его лучезарной мамкой Кармалией.

«Может, ты сейчас на своём самом главном задании? Может, ты всю свою никчемную жизнь проживёшь ради какого-нибудь одного-единственного дня? Ради сегодняшнего, к примеру?» — пристала ко мне Семалия-Земля, а перед глазами появилась и погрозила стеклянным пальчиком Кристалия.

— Ага. Как же. Ради вашей… Нашей… Да, разве можно прожить целую жизнь ради одного дня? Ересь. Кто это мне… Объяснял? — встревожился я из-за новых неизвестных мыслей и слов, всплывших в сознании.

«На планете отшельников бывал? Такими терминами только они и религиозные фанатики бросаются, а сами их мало понимают».