Она нахмурилась, с досадой и усталостью потерла лоб.

— Ждать от Иокария такой чуткости не приходится, — мрачно заметил лорд Адсид.

— Знаю, — вздохнула Арабел. — Мы поговорим с леди Ральяной, а потом я вернусь к Таттореям. Объясню, попрошу…

— Зачарую, — подсказал магистр, внимательно наблюдая за подругой.

Арабел смутилась, глянула на мужчину исподлобья:

— Фиред так делал в моем ритуале. Он влиял на других, на их восприятие происходящего. В основном на Льяну, конечно. Я до того ритуала даже не знала, что так можно!

— Хоть какая-то польза от драконов, — хмыкнул лорд.

— И не говори, — с заметным облегчением улыбнулась Арабел. — Я вчера нарочно в трансе вызывала образы ритуала. Фиред считал, что так воздействовать на собеседников можно и во время обычного разговора, — она пожала плечами. — Вот я и попробовала сейчас.

— Спасибо. Уверен, что без твоего вмешательства мне пришлось бы неделю убеждать Иокария в том, что его «идеальный выход из ситуации» глупый и опасный. Для всех.

— Наш правитель, — вздохнула Видящая, и магистр эхом повторил ее слова.

Карета остановилась у крыльца серого дома с балконами, ректор перевел взгляд на уже украшенные занавесками окна первого этажа.

— Знаешь, чем отличаются эти родители от тех, которых мы только что покинули? — в его голосе отчетливо слышалась горечь.

Арабел кивком показала, что слушает.

— Таттореи с Йордалами и сейчас думают о выгодах своих семейств. Даже меня попросили ехать потому, что у меня, как они считают, нет личной заинтересованности. Родители Льяны будут переживать лишь о дочери. Единственное их желание: вернуть ее живой.

Она положила другу руку на плечо:

— Не переживай о них, Шэнли. Я буду каждый день навещать их и рассказывать новости. А еще я верю, что только ты можешь найти девушку и помочь ей. Больше никто. Великая свела вас не напрасно.

Тряска, резкий запах конского пота, грязи, крови. На моих запястьях и щиколотках веревки, подо мной лошадь, перед глазами туман слабости и совершенного магического истощения. Сквозь него проглядывает высокая трава и взрывающие мокрую землю копыта. Рядом слышны чьи-то стоны, переходящие в хрип.

— Останавливаемся!

Резкий приказ, низкий мужской голос с заметной осиплостью. Он показался знакомым, и я подняла голову, чтобы рассмотреть говорившего. Кто-то похлопал меня по попе:

— Не рыпайся. Грохнешься еще.

Более высокий мужской голос, усталый, но беззлобный. И то хорошо.

Лошадь, на которой я лежала, остановилась, тяжело фыркнула, тряхнула головой. Близко мелькнули чьи-то ноги в высоких, заляпанных кровью сапогах.

— Ульдис, помоги мне его снять!

Осторожно повернув голову, увидела человека из своих снов. Он был перепачкан в грязи, волосы частично выбились из завязанного на затылке хвоста и прилипли к щекам. Но это точно было то же лицо, те же выпирающие скулы, тот же решительный и не предусматривающий отказа голос. Таким он требовал от кого-то кровной клятвы.

Ульдис, оказавшийся коротко стриженым белобрысым человеком, поспешил на помощь командовавшему. Вместе они стащили с лошади хрипящего раненого. Я видела только, как безвольно висели его руки, слышала прерывистое поверхностное дыхание. Судя по всему, часы этого мужчины были сочтены. Οн мог выжить в пустыне лишь, если один из трех его спутников был не просто целителем, а чудотворцем. Человек из моих снов это понимал, но сдаваться не собирался.

Третий мужчина, лысый, но с седой короткой бородой, в указаниях не нуждался. Он торопливо расстелил на земле одеяло, на которое и положили умирающего. Тут же, сильно хромая, метнулся к коню. Где-то за спиной у меня зазвенели пряжки, и лысый возвратился с кожаной аптечкой. С видимым усилием и болезненным стоном встав на колени у головы раненого, развернул ее и выхватил закупоренную колбу с голубой жидкостью. Осторожно заставив умирающего выпить, лысый положил ему руки на лоб и грудь, покачиваясь взад-вперед, ушел в транс.

Я не чувствовала его дара, не видела волшебства. Даже лечебное заклинание не засветилось. Что там говорить о заслонах от непогоды, которые совершенно явно создавали командир и Ульдис!

Я утратила магию. Кошмар из видений стал правдой! Οтчаяние смело все мысли. Из-за магического истощения сердце болезненно сжималось, кости ныли.

Полностью опустевший резерв лишил мир красок. Только склянки с эликсирами жизнерадостно сияли разными цветами.

Взгляд от них оторвать не могла, хотя спину уже ломило от неудобной позы. В глазах щипало, слезы побежали по лицу. Я шмыгнула носом и прикусила губу, чтобы хоть как-то привести себя в чувство.

— Не скули, — мрачно велел оказавшийся вдруг рядом командир. — И без тебя тошно.

Я всхлипнула, резко повернулась к нему, под животом заскользила ткань. Я с ужасом поняла, что сейчас потеряю равновесие и упаду с переступившей с ноги на ногу лошади. Точнее, повисну на веревках, связывающих вместе мои ноги и руки! Командир схватил меня за плечо, больно впившись пальцами, потянул вперед. Я скользить перестала.

— Сказали же лежать смирно, — чуть раздраженно бросил человек.

Он выпустил меня из захвата, немного наклонился, чтобы заглянуть в лицо. Взгляд серо-зеленых глаз был тяжелым, мрачным и жестким. Он говорил, что непослушание и своеволие будут немедленно и жестоко наказаны. Проверять на практике верность этого утверждения хотелось меньше всего.

— Мы в пустыне Терон. У тебя нет оружия. Нет магии. Твой резерв пуст настолько, что ты вряд ли сможешь стоять на ногах.

Он говорил размеренно, твердо, сухо, как о формуле. От этого тона становилось холодно, мерзко замирало сердце.

— Ты не знаешь, где находишься. Через час снова будет гроза, скоро сядет солнце. Тебе некуда бежать. Только в пасть хищникам.

Он был прав, прав во всем. Я кивнула и промолчала.

— Я тебя развяжу. Не в твоих интересах кусаться, лягаться и прочее. Попробуешь — побью. Это понятно?

Я снова кивнула. Он удовлетворенно хмыкнул и потянулся к моим рукам. Через минуту я потирала затекшие запястья, стараясь не дергаться особо, чтобы снова не начать скользить. Руки человека касались моих икр и щиколоток, путы упали. Οн похлопал меня по бедру:

— Выпрямись, не бойся. Я поймаю.

Я сделала, как он велел, и тут же коснулась ногами земли. Волной нахлынула слабость, мир зашатался, перед глазами поплыла пелена. Командир крепко держал меня, его перепачканное лицо оказалось очень близко. Я чувствовала горячие ладони между лопатками и на талии. Они ненадолго стали единственными ориентирами в ушедшем из-под ног мире.

— Я ничего больше не могу сделать, Видмар, — глухой, сиплый от истощения мужской голос прозвучал близко и обреченно.

Повисла тишина, нарушаемая только стуком капель по заслону над головой и далеким раскатом грома.

— Он страдает? — спросил командир.

— Нет, — прозвучал уверенный ответ. — Боль я смог убрать. Но сам понимаешь, в него три разных заклятия угодило. Они схлестнулись, переплелись так, что не разнять. И действуют неправильно. Изменились неузнаваемо. Я не справлюсь.

Новая долгая пауза. Осторожно приоткрыв глаза, увидела понурых мужчин, сидящих у костра. Они расположились от меня шагах в десяти, все их внимание было сосредоточено на умирающем. Командир, названный Видмаром, переплел пальцы у лица и, касаясь губ выпрямленными указательными, чуть покачивался, будто в такт словам молитвы. Он сидел ко мне вполоборота, но выражение лица против света я разглядеть не могла.

На другой стороне костра бородач, умостившийся на пне, вытянул вперед правую ногу и прижал ладонью бедро. Даже в теплом свете костра этот коренастый мужчина лет шестидесяти выглядел плохо. Темные круги у глаз, глубокие морщины, общая болезненность.

Самый молодой, Ульдис, был старше Падеуса лет на пять, вряд ли больше. Сидевший рядом с бородачом юноша выглядел напуганным, бросал растерянные взгляды то на соседа, то на молчащего командира. Долговязый парень неловко поерзал на месте и с робкой надеждой спросил: