Я рванул за фляжкой, но дверь в ванную оказалась запертой.

— Кто там? — спросил из-за двери одиннадцатый. — Я умываюсь.

— И дальше умывайся, только фляжку отдай, — потребовал я.

Одиннадцатый щёлкнул шпингалетом, приоткрыл дверь и вручил мне фляжку с остатками чудодейственной воды, которую я подхватил, как драгоценный сосуд, и пошёл к Насте.

— Пей всё, что есть, — приказал ей. — Сразу полегчает. У тебя же переломов нет?

— Нет. Но я крепко ушиблась, когда свалилась с козырька, — пролепетала она и залпом выпила остатки воды.

— Теперь отдохни, а я на кухне побуду. Как полегчает, приходи, посоветуемся, что дальше делать.

«Так-так. План нужно менять. Может, одиннадцатого оставить с Димкой, а её домой вернуть? А если с бедой опоздаю? Выкручусь как-нибудь. Точнее, вкручусь в соседний мир, потом полечу на Фортштадт, а там мигом к Стихии», — закончил я планирование и встретил умытого одиннадцатого. Вернее, увидел его напротив себя, за обе щеки уминавшего оладьи.

— А они что кушать будут? — устыдил напарника.

— Она ещё наделает, — оправдался близнец.

— Я решил тебя на хозяйстве оставить. С Димкой. Тихо, боец. Косичек ему заплетать не нужно, а вот кормить и поить будешь. Всё ясно? — сказал я строгим командирским тоном.

В кухню впорхнула пробудившаяся от короткого забытья Настя. Она бросилась ко мне и поцеловала в щёчку, а из её посвежевших глаз брызнули слёзы проснувшейся радости жизни.

— Вы не улетите? Я вам, что угодно сделаю, — пообещала она златые горы.

— Дашку собирай. Домой вас отведу, а там что захочешь, то и делай, — пробурчал я, не обрадовавшись второму в жизни поцелую. — Выздоровела, что ли?

— Я себя так хорошо ещё никогда не чувствовала. Смотри, — сказала она и начала разбинтовывать ушибленную ногу.

— На голые ноги мне ещё рано глазеть. Censored. Понятно?

По выпученным глазам одиннадцатого, я понял, что сказал какую-то несусветную ересь.

— Сен… Что? — переспросил напарник.

— Забудь. Все забыли и начали собираться, — потребовал я.

— А у меня тут ничего нет, — растерялась Настя.

— Собирай ребёнка в дорогу. И флягу водой наполни, — скомандовал я и принялся за яичницу.

Пока прощался с погрустневшим напарником, Настя завернула в курточку сонную Дарью и начала в нетерпении пританцовывать на выздоровевших ногах.

— Не поминай лихом. Разберусь с бедой, и мигом назад, — сказал дружку напоследок и еле сдержался чтобы не захохотать.

— Пошёл ты, — отмахнулся одиннадцатый.

На лестничных площадках мы то и дело сталкивались с жильцами, косившимися на Настю с Дашей на руках.

— Этот, что ли, ангел? — услышал я за спиной, когда проходил третий этаж.

— Кого она на руках тащит? — заинтересовались любопытные соседки. — Неужели, и правда, дочку?

А Настя осторожно шагала сзади и хвасталась сопящей в полудрёме Дашей.

— Выкусите, — тихонько выговорила она оторопевшим жителям Кристалии. — Мне возвернули деточку, а сейчас домой сведут. А вы оставайтесь и сохните от зависти.

— Не настраивай их против нас. Нам же здесь вторую Настю дожидаться, — призвал я её к порядку, а потом обратился к замершим у подъезда соседям. — Тут пока мои братья поживут. Как только хозяйка из больницы выпишется, обещаю, мы мигом разлетимся по ангельским гнёздам.

Не удержался и подшутил над аборигенами. Уж больно много их оказалось в такой ранний час на выходе из подъезда, а лица у всех, кроме подозрения, никаких осмысленных чувств не выражали.

— Я же говорил, если правильно молиться, всё тебе выдадут! — взахлёб сказал кто-то доверчивый мужского пола.

— Тихо ты. Езжай на работу, а в ангельские дела ни-ни, — мигом утихомирили наивного дяденьку.

Пришлось подальше улепётывать от пятиэтажки и всей компании. Сначала за Анапскую, потом за парк с саженцами. Дошагав до последнего ряда молодых деревьев поинтересовался у Насти о разнице между мирами:

— Много различий между твоим и этим миром?

— Кроме Димки, ещё кой-какие мелочи есть, конечно. А так, всё то же самое, — ответила Настя.

— Когда дым повалит, за мной держись. Шагай в свой мир и ни о чём не думай, понятно? — закончил я инструктаж, отвлекавший от букета и ангельских чудес.

— Всё сделаю, — пообещала Настя, а мне пришлось остановиться, чтобы нарисовать в воздухе круги, крестик и двойку с тройкой.

Когда из букета повалил дым, я спохватился, что забыл отделить три волшебных веточки.

— Ёшеньки-кошеньки, — произнёс ангельское заклинание и шагнул в дым.

* * *

Когда вышел из облака, повернулся к Насте и обрадовал её:

— Вот вы и дома.

Потом решил проводить мамку с дочуркой до самой квартиры и убедиться, что всё с ними благополучно. Настя, стуча каблуками чуть ли не бежала за мной и то и дело находила различия между только что покинутым миром и родным.

— Там у них библиотека, а у нас столовая для рабочих. Вон тот дом у них только строится, а наш уже сдан, — радовалась она каждой мелочи, подтверждавшей, что она вернулась туда, куда нужно.

— Зачем у вас высоченные дома строят, если народа на заселение не хватает? — задал я давно интересовавший вопрос.

— У нас есть кому заселяться, только не каждому нравятся неудобства. Этажей много, а кроме канализации и электричества, никаких условий для жизни. Таскай всё на себе. Вот люди и не торопятся в такие хоромы переселяться. Кого жизнь заставляет, тот, конечно, заселяется, а только счастьем такое жильё не назовёшь.

— Ничего. Свет есть, канализация есть. Скоро воду проведут, отопление, телефоны. Всё будет в лучшем виде, — пообещал я златые горы.

— А сколько это в серебряных рублях будет стоить? — озадачилась Настя.

— В серебряных? — удивился я и остановился на входе в подъезд.

— В «надюшках». В «крупинках» по-старому, а по-новому в «серрублях». То есть, в серебряных рублях, но по новомодному, по сокращённому, — удивилась вдова моему незнанию элементарных вещей.

— Нам, ангелам, корысть противопоказана, — отшутился я, а потом озадачился. — Но и мне с одиннадцатым как-то неделю прожить надо. Пошли. Ключи, кстати, взяла?

— Вы друг дружку по номерам зовёте? И много вас на небе? — удивилась вдова.

— Ключи, — поторопил я.

— Вот они. А рубли у нас такие, — вздохнула Настя и сунула мне в руку маленький блестящий кружочек.

Я посмотрел на местную денежку и увидел незнакомый женский анфас в том месте, где у нас красуется профиль Ленина.

«Здесь явно особое отношение к мужчинам. И одиннадцатый о чём-то таком твердил», — подумал я, когда входил в подъезд к Ливадийской.

Догнал счастливицу уже на пятом этаже, когда она распахнула дверь и радостно восклицала:

— Мы дома! Наконец-то мы дома! Слава ангелам-спасителям!

— Слава нам, — поддакнул я и протянул монетку вдове. —Забери, и я по делам полечу.

— Ты же говорил, что вам ещё неделю здесь жить нужно. То есть, там. А я перебьюсь. У соседей перезайму, и всё наладится. Если что, Димку приводи. Сиротку не обижу, — заторопилась она с благодарностями и откупом.

— Кто у вас на деньгах нарисован? — спросил я у вдовы.

— Крупская. Великая революционерка. Монеты в её честь народ прозвал «надюшками» или «крупинками». На два дня, а то и больше, вам на двоих хватит. Потом обратитесь в домком за помощью, если работать некогда будет, — удивила Настя особенностями женского мира.

— То же, что у нас, только наоборот, — растерялся я и оставил монетку с Крупской себе, а потом выскочил из квартиры на свежий воздух, так и не поблагодарив Настю.

Как шальной вышел из подъезда, дошёл до середины ближайшего пустыря, отобрал три нужные веточки, начертил ими два круга, крестик, и цифру двадцать четыре. И только когда повалил дым, испугался, что мог запросто ошибиться адресом. Но потом вспомнил, что мне всего-то на всего нужно в любой работающий мир, успокоился и шагнул в облако.