— Мы быстренько сходили туда и назад, а теперь вас дожидаемся. Дождались, точнее, — слащаво запели дамы двадцать третьего мира. — Красавец. И не скажешь, что не инспектор. Может, правда, инспектируете по мирам и порядок наводите?

— Полюбовались? Дарья, а с тебя должок. Не забудь про числа. Теперь я спать. Устал сегодня. Завтра продолжение увидите. Завтра, — пообещал я и рухнул на новенький диван.

— Спокойной ночи, — с фальшивой вежливостью пожелали Ливадийские и… ушли на кухню, а не в шкаф.

— Когда они домой? — спросил у меня Димка, тоже уставший от женского общества.

— Теперь, наверное, никогда, — вздохнул я, припомнив всё, что наговорил о ведьмах и их адских каникулах.

— Как так? — возмутился напарник. — Они теперь мимо меня и по ночам будут бродить?

— Если я неожиданно улечу в свой мир, будь добр с деньгами разберись. Чтобы в двадцать третьем и в двадцать втором всего поровну было. Я и не раздеваюсь для этого, — попросил я младшего коллегу и уплыл в страну мороков и озарений.

Так мне захотелось к мамке, к папке, к Серёжке, в школу, к Павлу и Угоднику. И все они так далеко от меня были, но так близко. Уплыл уже почти, а тут на тебе!

— Вы же в моём мире. Значит в левую дверь заходить нужно, — шикнул Димка на мамок. — Тренироваться вам надо.

Вот так они и тренировались всю ночь. То выскочат обе сразу, то проводит одна другую. То опять одна залезет в шкаф, то снова вдвоём выпрыгнут. Не дали поспать и помечтать, что вот-вот сам вылечу в окошко и прямиком к Скефию под крылышко.

Поутру я почувствовал, что отменно выспался, несмотря на хождения Настей из шкафа в шкаф, из мира в мир. Солнышко светило, пахло завтраком, всё было, как всегда, и хорошо, что беда миновала, и плохо, потому как я всё ещё в мире второго круга. С календарными датами я не заморачивался. Надеялся на каждое следующее утро оказаться в родном Скефии.

И диван с креслами надеялся на то же, и просверленный шкаф, и инспекторская форма, и телевизор «Рекорд».

— Димка, чей это гостинец? — удивился я. — У вас ни розеток, ни антенн отродясь не было. И телевидения тоже. Димка!

— Для тебя кто-то постарался. Включай, а то пропустишь свою передачу, — сказал мне из кухни любитель скоросъедов. — А я на рыбалку собираюсь. Сегодня рванём на Маныч. Там язей… Судаков…

— Чудак-человек. Говорю же антенны нет. Розетки нет. Телевидение в твоём Армавире ещё не изобрели.

«Морок? Не похоже. До утра одетым спал. Форму вон как измял. Таких мелочей в мороках не замечаешь. Что за бред тогда?» — задумался я и приземлился обратно на диван.

Нежданно-негаданно, телевизор зашипел и заморгал экраном.

— Ой, — вскрикнул я от испуга. — Как такое возможно?

А в телевизоре уже появилась картинка. Помехи сошли на нет, и по экрану забегали люди, готовившие телестудию к эфиру. Они совершенно упускали из виду, что камера снимает их подготовку. Звук включился, и я услышал теле-суматоху так, будто всё происходило рядом.

— Димка, бросай все дела. Такого ты точно не видел. Бегом ко мне, — скомандовал рыболову, но тот не ответил.

Зато телевизор начал отвечать и спрашивать.

— У нас всё готово? Готово. Запись идёт?.. Так включите. И пусть запишется. Часто, что ли, у нас такие гости? — разговаривал ведущий с кем-то невидимым и неслышимым.

Ассистентки пробежали мимо столика с двумя креслами, наскоро их вытерли, воткнули в вазу несколько прутиков цветущей Босвеллии, и всё затихло.

Откуда-то со стороны в кадр вошли два старика с усами и бородами, с военной выправкой, и всё бы ничего, только один из них был белым и почти прозрачным.

Старики чинно расселись в креслах, переглянулись друг с другом, а я увидел, что они похожи друг на друга, словно близнецы-братья.

— Сегодня у нас в студии почётные гости. Наконец, вы снова услышите замечательных актёров и режиссёров. Авторов и творцов, — начал расшаркиваться ведущий перед бородачами.

Дедушки усмехнулись, услышав в свой адрес лестные слова, и завели непринуждённую беседу.

— Ты сегодня небритая, душа моя? — спросил непрозрачный дед у прозрачного.

И оба гостя расхохотались зычными голосами.

— Нас же никому не видно, — шутя возмутился полупрозрачный дед.

— Радиопередача, а всё равно, не только звук записывают, но и наблюдают за нами, — по секрету поведал непрозрачный.

— Как вы уже догадались, уважаемые радиослушатели, наши гости вживаются в роли для сегодняшнего эфира, — прокомментировал ведущий из-за кадра. — Чем сегодня порадуете? Ваша последняя работа о соседях-родниках с живой и мертвой водой потрясла очень многих. Их диалоги, споры, перипетии сюжета. Финал с взаимным соединением и перемешиванием.

— А предыдущая? — возмутился наполовину видимый. — Там, где мы сыграли агнцев перед закланием? Как она вами воспринята?

— О предыдущей работе родилось много споров. Молодёжь утверждает, что это новомодные ужасы. Старики и вовсе никак не комментируют, — начал оправдываться ведущий. — В редакцию поступает множество вопросов и пожеланий, а вы никак не выкроете время, чтобы ответить на письма и звонки.

— Иоанн, прекращай воду мутить. Ответим мы на все вопросы. Придёт время, каждому ответим. У нас же неизменная и обязательная импровизация, и ты об этом знаешь, — объяснил непрозрачный.

— Может, пришло то самое время? — спросил полупрозрачный у брата.

— Не хватало ещё и с тобой воевать, — картинно вскинул руки непрозрачный.

— Иоанн, выведи на экран вопросы, а мы разыграем диалог двух человек. Или, кто у нас там получится, — предложил прозрачный, махнув рукой на протестовавшего братца.

— У нас получится незнамо что. Бог из нас получится. С раздвоением личности, — пробурчал который нормальный.

— И пусть. Если не понравится, сотрём подчистую. Я начинаю, а ты подыгрываешь, — взял верх полупрозрачный.

— У нас всё готово, — доложил неведомый Иоанн, и телевизор моргнул.

Экран приблизился к старикам, которые уже вовсю входили в новые роли.

— Здравствуй, Бурзерович, — поздоровался победивший.

— Здравствуй, Босвелльевна, — язвительно выговорил непрозрачный.

Экран снова моргнул, и изображение неожиданно пропало. Остался только звук, по которому было непонятно, кто спрашивал, а кто отвечал на вопросы, но я, всё равно, начал внимательно слушать телевизор, вмиг ставший радиоприёмником.

— Как вам живётся-множится? Или сокращается?

— Как обычно, всё прилично. Не ванильно, но и не клубнично.

— Как с новостями, с нововведениями? Соавторствуете помаленьку?

— Держим слово. Всё, что придумывают толкового, на лоток и на поток.

— Почему тебя на «ты» и на «вы» называют? Это я у тебя спрашиваю, но и сам могу ответить.

— Когда мы вдвоем, правильно на «вы». А когда мы вместе, то нас один. Только на «ты» нужно. Никакой фамильярности в этом нет. Человек сам к себе, как обращается? Эй, вы, душа и тело. Это ваш разум, приём. Я с начала времён со всеми только на «ты».

— Складно. Но нужно подробнее. Сколько вас в едином образе?

— Миллиарды. Никого без своей искры не оставляю. Всех при рождении светом наделяю, от себя отрываю. Каждому по кусочку души раздаю.

— Правильно. И ваше потом дело, что с таким подарком делать. Кто-то плюнет и ногой растопчет. Кто-то взрастит из искры негасимый источник света. Кто-то за заботами потеряет.

— Или растратит бездарно. А кому-то потом на портрете эту искру намалюют в виде нимба.

— Наша частица с рождения у всех и каждого имеется. Далеко за нами ходить не нужно. Некоторые горячие головы свои искры по наследству передают. Думают, в них тайная сила. Или знание, или память.

— В себя всмотритесь, а не в небо… Я же говорил, что так и выйдет.

— Играй. Потом поправим. Про Макаровича и Макаровну. Именно такие у них отчества, и именно так их зовут. А не Добрыми или Макарами с Кармами. Не кричал никогда Макарович: «Иттить иху».