— Когда грешников в ад спроваживает, прикрикивает: «Изыди, лихо!» И косой для порядка взмахивает. Это уже потом не в меру востроглазые и востроухие переврали.

— А мне нравится. Иттить иху! Иттить иху!

— О привидениях? Это к тебе.

— Когда тело умирает и душа выходит из человека, её встречают Макаровичи или Макаровны. Потом провожают по назначению. А если ей неймётся, и она не уходит, вот тогда и начинается всякое. То в одного вселится. То в другого.

— То от одной души схлопочет по маковке, то от другой.

— Приспособились тогда души от таких не упокоенных откупаться. Отдают им частичку себя, что похуже, которую не жалко. Которая боль приносит нестерпимую. От которой человек и без того, куда глаза глядят, убегает.

— И прозвали их по первой такой капризнице Тамаре санитарками. Врачевала она, за умиравшими приглядывала. А когда сама преставилась, задержалась помочь, но уже душам. Потом другие начали оставаться и осколки собирать.

— Собирают они или отнимают – без разницы, но, в конце концов, кое-как видимыми становятся. Даже хулиганить начинают. Предметы двигать.

— Людишек пугать.

— Санитарками их не поэтому назвали, а потому, что они изо всех всё плохое собирали. Или подбирали.

— Или отнимали. Санитарка звать Тамарка. Что с Тамарами дальше? «Иттить иху» с ними дальше. Заповеди учите, а понимать их не обязательно.

— Обязательно-обязательно. Всё, что придумали, отыщется или народится. Всё, чего за грехи опасаетесь получить, сполна получите. Веришь – сбудется. Судишь – осудишься. Украл – украдётся. Вернул – вернётся.

— Убил – убьётся? Так по-твоему?

— Не прямо так, конечно, но что-то плохое случится точно. И отдаёшь – не оскудеет.

— Не растрачиваете ли вы себя, душенька? Извини, тут так написали. Не растрачивает она.

— Разрываюсь на миллиарды кусочков, а потом обратно их собираю. Покалеченных, погнутых, радостных. Всяких.

— По мне, так пусть снова один Адам останется. Один человек – одна божья искра. И мы с тобой целей и на глазах опять же.

— Целым побыть захотелось? Терпи. Бог терпел. Ха-ха-ха!

— И вам велел. Ха-ха-ха-ха!..

— Как во времени душа с собой встречается? Из прошлого в будущее, и наоборот? Прецеденты бывали?

— Были, есть и будут. Встретились две, осталась одна. У младшего. По закону. Потом сообразите.

— Любимчики?.. Стражи? Что ещё у вас сокрыто от глаз?

— Как у вас время считается?

— Ты ответь сначала, а потом задавай следующий вопрос.

— Который? Про время? Тут всё просто. Давным-давно двое влюблённых никак не могли соединиться. Как две…

— Звезды. Стартиния и Гринивелий. Жили, ручки-лучики один к другому тянули, а встретиться не могли.

— Начали они друг дружке лучиками своими весточки слать.

— Пошлёт Стартиния первой и ждёт, пока долетит её луч к любимому.

— А когда Гринивелий получает весточку, тогда и ответ шлёт не задерживая. Мы сейчас сказку рассказываем, или что?

— Быль и небыль. Легенду.

— Чтобы знать, когда ожидать весточку, придумали они время. И пошло-поехало. Когда от посылки лучика до его получения проходит время, тогда и считается оно отрезком.

— А каким, уже сами додумывайтесь.

— Что вас ещё интересует?

— Если все деревья в пустыне умрут… Не умрут! Кто это спросил? То есть, прислал?

— Не умрут, и не надейтесь. Всё, что умрёт, всё возродится. Читайте скрижали.

— Как правильно… Поклониться? Поклоняться? Поклоняться Богу? Вот мудрёно написали.

— Люди поклоняются своим отцам? А Бог и есть отец. И не нужно ему поклоняться. Уважайте.

— Любите. Верьте ему, а не в него.

— Когда сами детьми обзаведётесь, тогда и поймёте, как правильно с родителями общаться. Деточки вам наглядно продемонстрируют. Ох и больно бывает…

— Но молиться не забывайте. Не с просьбами приставайте, а славьте, как раньше язычники.

— Слава те, Господи.

— Надоело. Мне уже на рыбалку пора.

— И мне тоже.

— На этом, уважаемые слушатели, разрешите закончить сегодняшнее короткое вещание. До новых встреч в эфире.

…Ш-ш-ш.

— Всё?

— Решай сам. Стираем или сохраняем?

— Стираем, конечно. Возомнили из себя незнамо кого.

— Соединяемся, половинка?

— Соединяемся, четвертинка. Пошумим-побуяним.

— Ты про их очередной конец света?

— Вздрогнем!

— Потом снова разделимся? Они же не поймут ничего.

— Для кого-то это станет концом. Значит, не такой уж неправдой будет.

— Опять всех ввели в заблуждение?

— Не совсем. Туману подпустили, кое-где приврали, конечно. А что ты хотела? Ой, Боженька, а так правильно? А эдак верно? А сейчас я туда иду? Туда смотрю? А своя голова на что? Пусть думают, ищут, сомневаются, ошибаются, переделывают. Вот чем люди должны заниматься, а не готовые ответы получать. Пусть знают, что обращаясь к Богу, они обращаются к себе.

…Ш-ш-ш.

— Завершил, Творец?

— Завершил, Богослов. Где там, моя пазуха? Я там юрту с баранами забыл. Ха-ха-ха!

— И удочки. Удочки!.. Ха-ха-ха! Прости. Знаю, что чада твои тоже бывают баранами.

— Напомнишь о службе стражей рассказать в следующий раз.

— Не поймёт никто. Зачем Творец сам себя окорачивает? Как?

— Так и окорачивает. Нельзя же мне по нескольку раз в одном месте в одном времени находиться? Нельзя. А как себя «младшенького» надоумить не цацкаться с кем бы там ни было? А никак.

— Для этого экзамен на Бога придумал?

— Не только. Ты что же это? Не выключил ничего? Меня сейчас точно слышат несколько соседей-творцов. И ещё кое-кто.

…Ш-ш-ш.

И тут телевизор сначала зашипел, потом дёрнулся, а потом, и вовсе, взмыл к потолку комнаты и исчез.

— Д-дим-мка! — взревел я, заикаясь, и выскочил из комнаты.

— Тут я. В ванной. Обожди немного, — нашёлся, наконец, напарник.

— Твои шуточки? Где телевизор добыл? В Москву за ним летал? — замер я в коридоре и начал допытываться через дверь.

— Не мешай. Я воду таскаю.

— А к колонке ходил?

— Потом схожу. Не всё же одновременно. То нет мамки, а то сразу две на мою голову. И косичка-сестричка в придачу на красномедную сдачу, — бухтел Дмитрий, наполняя бочку.

Я погрозил двери кулаком и ушёл на кухню, собираясь схватить пару пирожков и с ними в обнимку обмозговать утренний теле-радио-морок.

Память не подвела, и перед глазами снова сидело два старичка и мирно острословили друг с другом.

«Знаменитые актёры? Почему их никогда не видел? И как они сняли на телевизор прозрачность? Нарисовали потом? Или стёрли? Запись какую-то точно стёрли», — думал я и жевал свой завтрак, сидя на стуле за раздвижным столом, не сразу заметив отсутствие хозяйки в квартире.

— Лопает уже, — возмутился юный водолей и прервал мои раздумья.

— На рыбалку захотел?

— На кой она мне? Я и не умею. Сегодня что, на Кубань махнём? — разразился он вопросами.

— Ты же сказал, что на судака.

— Таких не знаю. Усач, голавль, сом, пескарь, плотва. Что ещё? Карась, сазан, рак, — пересчитал он по пальцам всё, о чём знал.

— Я сам никогда судаков не ловил. Так что, не мути родники. Говори, что знаешь про телевизоры? — снова пристал я к недомерку.

— Ящик такой со стеклянным окошком, в который Москву видно. Всех, кто там кривляется и над нами издевается. Ещё новости в нём рассказывают. На следующий год такой в Екатеринодаре включат. Или продадут?.. Или продали, а потом включат?.. А давай лучше за раками. Махнём туда и обратно. Я с миром договорюсь. Пол ведёрка, и домой. Сварим. Добавим укроп, лавровый лист, соль.

— А по шее? Что ещё тебе добавить? Сам всё ловить должен. Так ты телевизор в комнате не видел? — прервал я рыбацкие страдания и напомнил о главном.

— Нет.

— Я же тебя звал, и ты мне про него говорил. Мол, кто-то его для тебя, то есть, для меня принёс. Вспомни. Ты ещё на рыбалку собирался, — перешёл я на крик.

— Не помню такого. А на речку съездить можно. С папкой последний раз там был. Рыбу потом кушал и сказки слушал. Не про телевизоры, а про… — неожиданно умолк сиротка и всхлипнул, должно быть, вспомнил отца и его сказки, его рыбалку и уху, или жареную рыбу, или ещё что-нибудь из недавнего детства.