— Знаю? Мне всё знать положено. Только я пока шуточки шучу, а до дела ещё не дорос. Табель учительница приносила?

— Да.

— И оказался он с сюрпризом? То есть, с двойками?

— Да. А…

— Откуда знаю? Включи третьеклассные мозги. Вот я всего пару классов закончил… — сделал я паузу после того, как выделил нужные слова и «третьеклассные», и «пару», но третий, как моргал ничего не понимавшими глазами, так и продолжил моргать.

«Может спутал третий класс и третий мир? — заподозрил я. — Или его Даланий чересчур тугодумством приложил на всякий августовский случай?»

— Следи за губами. Объясняю для бедолаг, попавших под молот сравнивания мировых разниц…

— Не п-понятно. Может, проще скажешь?

— Можно проще. Ты у нас кем работать начал? Посредником между мирами. А что делают посредники, когда видят разницу между своим и чужим миром? Правильно. Они её видят, и всё. У них работа такая, видеть. И видением этим докладывать: «Вот ваша разница». А миры, что делают, когда получают такой доклад? Правильно. Они идут в атаку на эту разницу и ломают ей шею.

— Причём здесь я? — всё ещё не понимал третий.

— Ты у нас чем от остальных посредников отличаешься? А ты у нас пошёл в школу раньше других. Сейчас должен почивать на лаврах выпускника начальной школы и метиться одним глазом в среднюю. А вот фиг тебе, а не средняя школа.

Миры уже вовсю ровняются, поэтому ты попал во второгодники. Как и братец из шестого мира. Поздравляю с таким непоправимым достижением. И никакой август не поможет. А если упрямиться вздумаешь, хуже будет. Так что, закаляй уши и хвост. И над учебниками попрошу не издеваться. Они ещё целый год служить будут. Вопросы? Пожелания? Разойтись!

— Как же это? За что? Я же на четыре и пять, а теперь опять?

— Переваривай, переваривай. Сейчас папка зайдёт и скажет, что в Михайловку едет, так что, давай я тебе фокус покажу, — напророчил я, когда во дворе завёлся Москвич, и полез под родительскую кровать.

— Какой фокус? Ну, какой фокус, а? — пристал ко мне напарник.

«Вот и славно. Хорошо, что не подхожу – открыто, а спускаюсь – закрыто», — думал я, удобнее устраиваясь в дальнем уголке родительской спальни, и всё повторилось.

— На Кавказе есть гора, Севастополь видно! На горе стоит ишак, как ему не стыдно…

«Папка веселится, как ребёнок. А чего ему горевать? На дворе август, а это его любимый месяц. И машина у него теперь, хоть куда. Что ему до моих тайно-секретных дел? Рулит себе на Москвиче-403 и едет не куда-нибудь, а на рыбалку, на любимый канал. Ещё и песенки распевает.

В августе на этом канале начинается жор, и рыба клюёт, как сумасшедшая.

Я, конечно, рыбалку люблю. Только не канальную. На этой речке меня в дрожь бросает от одного её вида. Уж на ней мне точно не до рыбалки.

Во-первых, обрывы вместо берегов. Не просто обрывы, а кручи до десяти метров высотой.

Во-вторых, кругом голая степь. И степь ещё пустыннее, чем на Кайдалах, хотя они не так, чтобы далеко друг от друга. В-третьих, там нужно ловить здоровенным бамбуковым спиннингом шестиметровой длины, да ещё с катушкой, на которой при забросе наматывается борода. Леска запутывается клубком так, что распутать её может только отец. А после каждого заброса его не позовёшь, особенно в августе, когда жор, и он занят охотой на сазана.

Вот и приходится сидеть у машины и караулить её. А главная моя задача – не свалиться с обрыва в быструю реку. Правда, отец всегда останавливается неподалёку от спусков к воде, которые служат водопоями баранам, коровам, гусям. Заодно и нам можно посидеть у воды, помыть руки, рыбу для ухи разделать.

Да что там. Мне тоже нравится канал, только сейчас совершенно некогда из-за посреднических проблем. Вот и сижу насупленный на заднем сиденье под принуждением. Глазею с недовольной рожей, на куриную попу похожей, на мир свой любезный, которому стал полезным. На Скефия ненаглядного.

Вон какую он тучу смешную на небе смастерил. Как борода. Вот брызнет из той мирной бородки, и раскиснут дороги в Каменнобродке. Они там из глины сделаны, а как она на колёса наматывается, я уже не один раз видел.

Но делать нечего. Меня почти силком закинули на заднее сиденье, заполировали сумками с провизией, и строго попросили не капризничать, а если буду себя хорошо вести, по дороге в награду обязательно сорвут шляпку подсолнуха.

…Спасибо. Это я тебе, Скефий. Не помог отделаться от рыбалки из-под палки. Так что рыбка с тебя.

Ты это… Ты чего удумал? Зачем тучу изнутри осветил? Молнией шарахнул, что ли? Скефий, друг, я пошутил. Не нужно над рыбкой издеваться. На берег же в меня ею кидаться не будешь? Я только около машины посижу, посторожу. В крайнем случае рядом с водопоем. И спиннинг закидывать буду только так, для вида. Чтобы катушка не крутилась, самое главное.

А рыбки папка наловит. На канале его стихия. Он там всё знает. И то, что на перекате усач клюёт, а в ямах сазан. И что там голавли огромные ловятся, судаки, подлещики, пескари, прочая рыба.

И канал тот вовсе не канал, а вода Кубань-реки, которая пришла туда потому, что ей велели большевики. Это я прочитал на плотине, когда мы в Домбай ездили: “Течёт вода Кубань-реки, куда велят большевики”.

Только большевики оказались до воды очень жадные, всю её из речки вычерпали и отправили в ставропольские степи. А пустое русло Кубани уже ниже по течению наполняют другие речки и речушки. Малый и Большой Зеленчуки, Бечуг, Овечка, Уруп…

В Армавире Кубань уже похожа сама на себя, только рыбы в ней не половишь. Течение, мелководья, перекаты, другие неудобства. А вот, после того, как вода сходила, куда посылали, её сбрасывают потом в настоящую речушку под названием Егорлык. Теперь эта вода-водица так разъела глинистое дно Егорлыка, что речка ушла глубоко в землю. Поэтому берега стали обрывистыми, как в американском каньоне. Но название “канал” прижилось. Особенно среди рыбаков, приезжающих за кубанской рыбкой.

…Здравствуй, Змеиная гора. Спасибо за доброту, за ласку. За зайчиху и за тушканчиков. Ещё спасибо, что змей придержала, пока Скефий меня в космос не запустил и с тебя вниз не опустил.

…Ещё немного и будем в станице Каменнобродская, а там, куда развесёлый ухарь-купец… Нет, не купец. Ухарь-отец. Так сойдёт. Куда развесёлый ухарь-отец захочет, туда на Москвиче и проскочит.

Складно, конечно, но с семечками меня надули. Ведь были поля подсолнечника перед Горькой балкой. Были. Я тогда что, молнии в тучке запускал? И ладно. Потерпим канал пару дней и до дома. А там папка на работу и будет руки широко разводить, рассказывая о размерах усачей и голавлей. А я буду залечивать души, раненые в уши и задницы.

Теперь я не пессимист. Теперь мне нельзя им быть. Но внутри, конечно, так и остался песси-мистером. И когда в начале июля собирал десятерых семилеток, чтобы объяснить, как себя вести со второгодниками, понял, что чужая задница мало чешется. В глазах у бойцов тогда ничего, кроме злорадства, не прочитал. Может, не верил в свою команду, поэтому невнимательно читал? Скорее всего так и было.

…Здравствуй, Каменнобродка. И совсем ты не у… А как там Скефия бородка? Это я про тучку. Без обид. Пусть этим рыбакам, папке и дядь Вите, за шиворот чуть-чуть, но брызнет. Правда, им хоть камни с неба, лишь бы никто рыбалке не мешал. Увлечённые люди в этом смысле. И работают на заводе в одном цеху. И знакомы с малолетства: я на фотках видел их мелкими артистами-футболистами.

…Здравствуй, канал. Как ты без меня, не скучал? А я-то, как люблю тебя ненаглядного. Ничего не поделаешь, потерпи пару дней, не больше. Договорились? Договорились.

Это место мне знакомо, я на этом речном повороте не одну рыбалку загорал. Я в этом смысле заядлый автосторож. Матёрый, как…»

— Всё-всё, выгружаюсь, не кричите. Сазанов распугаете.

«Вот приставучие. Скорей бы разошлись по кручам да закинули свои спиннинги. Они, когда с удочками в руках, такие смирные, такие тихие. Не налюбуешься на них».