— Я знаю, что вы имеете в виду, — мой голос прозвучал тихо, а посмотреть на собеседника я не осмелилась. — Οсознать важность и истинное значение прошедшего просто. Трудно ценить то, что имеешь, до того, как это потеряешь. Потому что кажется, это будет всегда.

Он коротко согласился и следующие несколько минут были посвящены только основе для краски.

— Когда я пришел, вы пели, — лорд Адсид потянулся за половником. — Что-то очень знакомое, но я не могу вспомнить, что это за песня.

— Баллада о Ваттисе. Когда-то она была очень известна в империи.

Перемена темы меня радовала, и я не считала правильным это скрывать.

— Да, точно, — на губах собеседника появилась улыбка. — Тут ее редко поют. Хотя не менее редко мне встречаются поющие за работой, — признал он. — Допускаю даже, что это отличительная особенность уроженцев Терона. Моя мама пела, когда готовила какое-то нудное зелье или что-то особенное на кухне. Что-то, к чему не допускала прислугу. У ее сестры, моей тети, тоже такая привычка.

— Поэтому вы знаете балладу о Ваттисе, — догадалась я, отметив, что о матери Шэнли Адсид говорил в прошедшем времени, а о тете в настоящем.

Он кивнул.

— А «Песнь о скорлупке и море» вы знаете? — склонив голову набок, поинтересовался лорд.

Сам того не подозревая, он назвал одну из моих любимейших. Вместо ответа я просто ее спела.

Он слушал, прикрыв глаза, и явно получал удовольствие, а потом поблагодарил. Удивительно, каким теплым и уютным может быть простое «спасибо».

Эту гармонию, прекрасное умиротворение не хотелось нарушать. Не хотелось вспоминать о тревогах, говорить об отборе или лордах-экспериментаторах…

Часы пробили ровный час, волшебство нарушилось. Лорд Адсид с подчеркнутым интересом заглянул в мой котелок.

— Ο, вы тоже почти закончили.

Утверждение, призванное заполнить ставшую вдруг неловкой паузу, прозвучало громко и подчеркнуто жизнерадостно. Магистр потянулся за флаконом и стеклянной воронкой. Он что-то говорил о заказе, но я не слушала.

Повторяя его движения, задумалась о том, что буду жалеть об окончании отбора. Ведь, вне зависимости от результата, я потеряю Шэнли Адсида, право общаться с ним так часто. Он снова станет Верховным судьей, сиятельным ректором, и я, как и прочие, буду видеть лишь эту официальную маску отстраненного и идеально красивого главы древнего рода.

— Какие теронские песни вы ещё знаете? — спросила, смущаясь того, насколько невпопад прозвучал вопрос.

Он окинул меня долгим, чуть удивленным взглядом.

— Детские, — признался он, наконец. — Мама ещё рассказывала мне много сказок. Отцу они тоже нравились. Когда я был маленьким, они с мамой всегда приходили вместе, чтобы пожелать мне доброй ночи. Οна рассказывала истории или что-то пела. Он садился у стола и записывал. Не думаю, что у него когда-то была идея опубликовать книгу, хотя тетя и предлагала. Она отлично рисует и даже сделала к некоторым историям иллюстрации.

— Он не хотел публиковать, потому что это… семейное? — предположила я, начерпывая зелье в последний флакон.

Лорд Адсид кивнул.

— Да. Именно поэтому.

Он закупорил склянку, отнес в раковину грязный котелок. Кран скрипнул, потекла вода, ректор взял щетку с длинной ручкой. Мне казалось, он не столько хотел помыть за собой посуду, сколько уходил от разговора. Воспоминания о родителях, особенно, об умерших родителях, слишком личные, но я была очень признательна лорду Адсиду за то, что он ими поделился. Правда, настолько сердечные отношения в его семье стали для меня неожиданностью.

Я помнила рассказы бабушек о семьях их родителей, о прохладной отстраненности, о деловом подходе к детям и супругам. Все это называлось аристократизмом и преподносилось как единственно правильный вариант отношений. Временами мне даже казалось, что бабушка Квидея, чей род превосходил семью бабушки Зольди в знатности, стыдилась того, что отступает от дворянских традиций. Она очень любила мужа, обожала сына, а потом и меня. Она рассказывала мне на ночь сказки, но изредка говорила, что вообще-то аристократки так не делают. У них для заботы о детях есть няньки.

Лорд Адсид вымыл посуду, я отнесла заполненную коробку на стол магистра Форожа и села подписывать ярлычки. Шум воды в рабочем кабинете стих, перевернутые котелки встали на сушилку, со своего места видела, как лорд Адсид вытер руки и возвратил на вешалку пушистое полотенце.

— Вы, верно, голодны, — предположил он, снимая передник. — Как закончите с этикетками, поднимайтесь ко мне. Я пойду вперед и велю принести обед.

На его губах играла улыбка, спокойная и в то же время будто подчеркивающая десятки различий между нами. Сомнений в том, что в башне меня ждет серьезный деловой разговор двух временных союзников, не возникало.

Дверь за ним с щелчком закрылась, я окунула в чернильницу перо, аккуратно вывела на голубой бумаге название зелья. Продев бечевку в дырочку, обвязала горлышко флакона и задумалась о прошедших часах.

Откровенность лорда Адсида, его рассказ о семье радовали и поражали искренностью, теплотой. Но в последние минуты он дал понять, что не приветствует попытки сближения, считает их неправильными. Это разочаровывало, но я постаралась притупить саднящую обиду. Напомнила себе, что он сам вправе определять характер наших отношений, а мое мнение, любопытство и желание познакомиться именно с Шэнли Адсидом, а не с лордом ректором, в расчет приниматься не должно.

Εсли он решил ограничить общение со мной политикой, то именно о ней мне следует думать. Тем более беседа об отборе, чужестранцах и мотивах лорда Такенда дала много пищи для размышлений. Правда, их итог был неутешительным.

Господа драконы, оказывая честь Кедвосу, желая породниться с аристократами союзников, на самом деле перессорили с десяток богатых родов и существенно ослабили влияние короля. А ведь на первый взгляд картина казалась выгодной именно Кедвосу! Поначалу думалось, перед королевством открывались чудесные перспективы! Мир, сильные союзники, торговля, влияние на политику Аролинга изнутри и даже соотечественница на троне в будущем.

Но по-настоящему горько стало, когда я задумалась о лорде Татторей. Отбор и все связанные с ним события били в связи союзных семейств, разрушали единство кедвоских родов. А мстивший за пренебрежение и сорвавшуюся помолвку лорд Такенд нанес, пожалуй, наиболее страшный удар — он расколол саму семью Татторей. Пока этот разлад не был очевидным, но я догадывалась, что большинство конфликтов возникнет, если леди Цамей не выиграет отбор.

Как глава рода будет объяснять сыну, почему разрешает покушавшемуся на него эльфу жениться на леди Цамей? Какие слова выберет, чтобы объяснить причину, по которой предпочел не настаивать на справедливом возмездии для несостоявшегося убийцы?

Как глава рода будет объяснять дочери, что именно произошло на арене, и открывать истинное лицо лорда Такенда, который девушке нравился? Как скажет ей, что она не имеет права не выйти за того, кто едва не убил ее любимого брата?

Как будет объясняться с другими членами семьи, согласными или несогласными с его решением?

Чем дольше я размышляла об этом, тем сильней злилась. Меня раздражали аролингцы. Все разом. Из-за того, что придумали отбор и грубо вмешались во внутреннюю политику королевства. Злили воспоминания о лорде Фиреде, с очаровательной улыбкой разрушающем мирные связи аристократов и богатых семейств Кедвоса. Все больше подозрений вызывали медальоны-жуки, о которых за последние дни позабыли. Зачем они понадобились, если не для защиты? Зачем нужна была активация кровью?

На столе запульсировал молочным светом переговорный кристалл.

— Госпожа Льяна, — раздался голос ректора. — Вы в кабинете по-прежнему одна?

— Да, лорд Адсид.

— Что же вызывает ваше неудовольствие? — значительно менее настороженно поинтересовался он.