— Неси уже, Кристалия Кармальевна. В сторону мне не ведомую, но чтобы там были лодки большие и прочные, а не худосочные. Чтобы были бочки заливные, желательно, тоже не худосочные. И цемент, взамен пожертвованному станичниками. И чтоб денег мне на всё это удовольствие хватило, — выдвигал и выдвигал я свои условия Кристалии.

А ей или самой всё в радость было, или моё прозвание Кармальевной здорово понравилось. Мне было всё равно. Главное, что через пять минут я уже приземлялся незнамо где, на завод по производству то ли бочек, то ли лодок.

— Иттить, — только и смог выдохнуть, увидев всё великолепие вокруг.

Двухэтажный завод с дымившей трубой, с кирпичным забором высотой в пару метров, речку неизвестного названия с плававшими в ней брёвнами от необхватных деревьев, склады с готовой и тоже пока неведомой мне продукцией.

Всякого незнакомого и неизвестного полным-полно. А я, не привыкший с чебурыхты-барахты сразу после задумки являться в незнакомое место, не на шутку растерялся. Глаза забегали, выискивая, куда бы податься, чтобы найти продавцов бочек, а голова озадачилась думками на предмет, сколько штук покупать.

— Пропуск есть? — спросил подошедший сзади дородный детинушка-охранник.

— Я, братец мой, оптовый покупатель. А по профессии инспектор по бочкам и маломерным баркасам, — заявил я почти дерзко, покосившись на детинушку.

— Если ты… То есть, если вы инспектор, значит, вам к замдиректорше завода, а если оптовый покупатель, тогда в Тарсбыт, — угрюмо объяснил охранник.

— Выбираю сначала Тарсбыт, — сказал я. — Осмотрюсь, приценюсь. Глазами люблю работать, руками щупать, а головой считать да думать, в чём подвохи и где пройдохи.

— Второй этаж. Вывеска слева от двери, — отрапортовал охранник и исчез, почуяв во мне матёрого инспектора по пройдохам.

Прочитав на вывеске: «Тарный завод им. Крупской Н.К. Заводоуправление, г. Майкопск», я вошёл в двухэтажное здание заводоуправления.

— Красота, — обрадовался, поднявшись на второй этаж и увидев огромную вывеску «Тарсбыт».

— Вы товарищ Двенадцатый? — нежданно-негаданно спросила меня женщина, заведовавшая сбытом продукции.

— Так точно, — потух я всем энтузиазмом оптового покупателя, и не только им.

«С чего меня Двенадцатым обозвали? Как узнали? Кто предупредил? А, главное, когда успел, если я всё это только что придумал? Снова морок?» — закружилась в голове метель из вопросов и страхов.

— Ваш начальник товарищ Кометова так вас и описала, когда заказ делала на тару, шлюпки, и прочее. Со вчерашнего дня всё готово. Заждались вас. Как долетели? — по-деловому сыпала, ничего для неё не значившими, вопросами директриса Тарсбыта.

«Опять Кометовская коса из бочки торчит. Ну, зверюга-подруга. Поэтому, ты мне пропуск в пещеру не выписываешь? Чтобы я тебя там не словил, и чего-нибудь не откусил?» — начал я звереть и распаляться докрасна, но начсбыт меня остудила.

— Пройдите в кассу. Вон её окошко. Когда оплатите, милости прошу за накладными. Осталось штампы с печатью проставить, и можете идти на отгрузочную площадку. Всё уже упаковано, погружено, увязано. Всё, как она просила, — добила треклятая начсбыт своей снисходительностью ко мне, малолетке со взрослой рожей и детскими мозгами.

Я подошёл к кассовому окошку, втайне надеясь, что у меня не хватит серрубликов на оплату стихийного заказа.

— Девяносто шесть пятьдесят три, — заявила кассир из окошка-амбразуры.

Я начал выгребать из карманов деньги и класть их в фарфоровую тарелку кассирши, а та быстро сгребала их, пересчитывала и сразу озвучивала сумму.

— Двадцать. Двадцать шесть. Тридцать четыре. Сорок семь.

Из одного кармана выгреб, из другого, из третьего. Вспомнил про задний карман брюк, про передний карман пиджака. Выгреб всё до последнего серрублика и перешёл на красномедные полтинники.

— Восемьдесят шесть. Девяносто пять.

Потом махнул на всё рукой и высыпал оставшиеся копейки на тарелку. И, о чудо! Кассирша объявила:

— Девяносто шесть пятьдесят три.

Она поставила штамп на кассовый ордер, а я прочитал его оттиск: «Оплачено в серрублях».

— Лишние копейки заберите, — чуть ли не приказала мне кассир.

Я покосился на тарелку с оставшейся парой монеток.

— Это вам на ситро. Товарищ Кометова просила оставить, — соврал я и пошёл к начсбыту.

А в спину из окошка донеслось шипение недовольной любительницы серрубликов:

— Остальное всё пропил. Видела, Надевна, как у него руки тряслись? Еле-еле на заказ хватило. Ситро? Тьфу!

Начсбыт расписалась. Я расписался. Начсбыт пожала мою руку. Я пожал её. Мне вручили стопку накладных и чуть ли не вытолкнули из «Тарсбыта».

На ходу я попытался прочитать, что же там заказала товарищ Кометова. «Шлюпка шестивёсельная к-во; уключина штуки; банка к-во; весло штуки; перо руля штуки; надпись названия к-во; бочка готовая штуки; клёпка в обвязке штуки; донышко штуки; обруч малый к-во; обруч большой к-во; чоп штуки; вкладыш п/э штуки; пропитка; замачивание по желанию клиента; укладка; увязка; шнур метры; верёвка Пенька метры; веревка Сизаль метры; грузовой откидной крюк штуки; трос Геркулес метры; якорь...» — дальше прекратил бесполезное чтение названий только что оплаченной продукции.

— Вам на площадку готовой продукции. Срочно! Дирижабль уже зацепил обе шлюпки. Вот-вот его ветром снесёт, — заорали на меня подбежавшие охранники.

Я сунул стопку накладных за пазуху и припустил за цех и дальше, куда мне указывали люди в униформе, прямиком к парившему над заводом и дёргавшемуся от нетерпения новёхонькому дирижаблю с пропеллерами, зацепившемуся за две огромные шлюпки, с горкой загруженные и накрытые брезентом.

Дирижабль был сконструирован, согласно утреннему чертежу Настевича, а сам главный конструктор, он же пилот, выглядывал вместо мамки из верхней кабины. Причём, выглядывал с очень недовольным лицом.

Я запрыгнул на брезент и схватился за верёвочную обвязку, а Кристалия тут же подняла меня с грузом в воздух. Завод уплыл вниз и назад, а Димка вылез из кабины пилота и начал спускаться по верёвочной лестнице вниз.

Мы влетели в облако, и симулируемая Кристалией тряска улеглась. Всё стихло. Я свалился на брезент и уселся на выпиравшие снизу деревяшки.

«Что же ты наделала, Стихия?» — предался, было, своим думам, как вдруг разрыдавшийся Димка упал мне на руки и еле выговорил:

— Мамки в больнице нету. Девали куда-то мамку.

Я встрепенулся и начал мозговать над Димкиными страданиями.

— У мира спрашивал? Может, её уже выписали? Вот рёва-корова, — озарило меня на счёт Насти.

— Как это? — перестал теребить нос мальчишка, и уставился на меня огромными, ничего не понимавшими глазками.

— Тётенька номер Двадцать Два, — обратился я к Кристалии. — Покажите, пожалуйста, ребенку на моём примере.

— Фух! — дохнула зноем на меня, а заодно на Димку Кристалия.

— Ты хороший мир? — начал я издалека.

— Фух!

— Димку любишь?

— Фух!

— Меня тоже?

— Чмок! — разбился о мою садовую голову снежок размером с арбуз.

— Мамка Настя живая? — продолжил я, не обращая внимания на снежный ответ.

— Фух!

— Дома?

— Фух!

— Может, всё-таки, я хороший?

— Чмок!

Димка хохотал до самого Закубанья. Катался по брезенту, как сказочный колобок и держался за бока, норовя свалиться вниз. Из кабины пилота к нему в руки комом упал Верный Ответ, развеселив его ещё больше. А я, закончив отряхивать таявший снег, начал наблюдать за дорогой, предавшись размышлениям о стихийной помощи товарища Кометовой.

— Жги, коли, руби! Слава Закубанью! Слава Кресту! Кресту слава! — разделились мнения станичников, встречавших нас с Димкой и наши подарки.

Мы приземлились на окраине станицы, именуемой мужчинами Закубаньем. Крюк на петлях обвязки лодок автоматически откинулся, гружёные ладьи замерли на земле, и мы с Димкой оказались на них, как ораторы на трибуне, а новенький супер-дирижабль клюнул кормовым рулём вниз, поднял серебристый нос повыше, взлетел ввысь, вращая жужжавшими пропеллерами, да и был таков.