Я бы и дальше продолжал нравоучения, но в пещере уже давным-давно никого не было.

— Вот неслух. А я за него поручился.

— Не гневайся, — молвила появившаяся за спиной тётка-красотка. — Здравствуй, Александр Великий. Великий победитель бед.

— И все в обед. И тебе здравствуй, красна девица, тётка-красотка, девчушка-старушка, старушка-девчушка. Сколько же тебе имён придумали люди добрые? — невольно залюбовался я тёткой. — Мой пострел разминулся с тобой?

— Он в пещере второго круга. С Жучкой и её щенками играет. Спасибо, что без подсказок его в посредники определил, — о чём-то для меня далёком и непонятном начала толковать моя знакомая.

— Это когда он тебя пятилетней видел? — решил я уточнить.

— Ему через два месяца шесть исполнится. Ты что, с высоты взрослого роста перестал в детях разбираться? — удивляла каждым словом Стихия.

— Стоп. Табань. Сколько ему? — опешил я.

— Он, как и ты, в первый понедельник после зимнего солнцестояния рождён. Почитай, шесть лет назад. Или тебе все дети на один размер?

— Откуда мне знать Кай-дала он или Дала-кай? — рассердился я на себя за недогадливость. — Видел, что развит не погодам, но зачем от детей скрывать их возраст? Очередная женская блажь?

— Причём здесь женщины? Охоту на младенцев не в женских мирах начали, уж поверь мне, — рассмеялась Стихия, вместо того, чтобы обидеться.

— Так. Всё. Я сажусь вот тут. И пока мой подчинённый смешался своим хвостиком со щенячьими, ты мне всё выложишь. Начни с Димкиной биографии, а заполируй тем махоньким крестиком, что на Фортштадте отдыхает, сил набирается.

— Начну с выговора тебе и Кристалии за колдуна Ясеня, — нахмурила бровки Стихия, но улыбаться не перестала.

Я сделал вид, что поймал очередную оплеуху и сначала схватился за ухо, а потом опрокинулся наземь.

— Я серьёзно. С такого всё начинается. Сперва забывают о сокрытии попросить, потом чудеса мира за свои выдают, и пошло-поехало. А народ-то сметливый. Быстро разузнали подноготную, и айда младенцев проверять на гениальность, — начала жаловаться Стихия, а я поднял обе руки вверх, давая понять, что сдаюсь и требую передышки.

— Сперва про подноготную. Потом про младенцев. Что узнают про них сметливые?

— Дату рождения. Когда колдуны… Когда якобы колдуны рождаются, узнают. Миры второго круга сверх положенного наделяют таких младенцев всякими умениями. Потакают, так сказать, людишкам легковерным. Проехали, — отмахнулась Стихия, увидев мои заново поднятые руки. — Димку, Дашку, прочих младенцев, рождённых в дни, о которых я сказала, родители от людей прячут, переезжают с места на место, меняют им даты рождения.

Охоту на них и церковь ведёт, чтобы приобщить к правильной вере, и колдуны с ведьмами тем же заняты. И только родительская кровь может временно след к ребёнку сокрыть. Смерть, стало быть.

Дальше. Крест – это мой подарок. Я его в Новой Зеландии вырастила из деревьев особой породы. Три ствола слепила, с трубой нержавеющей срастила, на землю опустила. Всё, — закончила Стихия лекцию и смешно топнула ножкой.

— Расскажи мне про сны, в которых я посредник тринадцатого мира. Да ещё какой-то прозрачный. А мои подчинённые мухами вокруг роятся и … — не успел договорить, как тётка-красотка выскочила из пещеры и крикнула в небо: «Я ничего ему не сказала!» А потом сразу исчезла.

— Поговорили? — спросил Димка.

— Скорее да, чем нет, — констатировал я неопределённость ощущений. — Про метку для пещеры опять забыл спросить.

Мы начали спускаться по тропинке вниз, к станице, когда, вдруг, сначала нас настигли две бутылки забытого мной лимонада и дюшеса, а потом и Жучка догнала Димку со щенком в зубах и потребовала получить от неё подарок в форме кобелька-недомерка.

— Бутылки мне, а щенок тебе. Не поровну, зато по-честному, — грустно поделил я свалившееся на нас счастье.

Димка опустился на четвереньки и начал объяснять Жучке, что живёт он в пятиэтажном доме, в котором строго-настрого запрещено держать собак. Что следит за всем, не в обиду Жучке сказано, собака-домком Яблокова, и взять себе щенка нет никакой возможности. Но Жучка всё расценила по-своему и, тявкнув, попрощалась с сыночком-щенком и сыночком Димкой. Потом гордо удалилась в пещеру.

— Категоричная тётка эта Жучка, — сказал я Димке.

— Мне же нельзя… — начал он причитать, нисколько не обрадовавшись подарку.

— Ответ неверный, — отмахнулся я и стал приноравливаться, чтобы открыть лимонад подвернувшейся под руку железкой.

— Если домком увидит… — снова завёлся шестилетка.

— Ответ неверный. Пей первым.

Димка жадно пригубил горлышко бутылки и, сделав пару глотков, откинулся от неё прочь.

— В носу защекотало? Это же газировка. Её нужно учиться пить.

— Ещё, — потребовал Настевич, и приложился к бутылке снова.

— Сам её держи, — буркнул я и сунул ему лимонад.

— И бутылку, и собаку? Невозможно. Никак не возможно его в квартире…

— Ответ неверный. Думай, — высказался я уже менее категорично, но в щенячьем вопросе остался непреклонным.

— Чем его кормить? Молочка я бы и сам похлебал. А назову-ка я его Ответ Верный. — неожиданно заявил напарник и перестал стенать о молочке.

— Верный Ответ? Звучит. Но я другое имел ввиду. Ты же, не только дирижаблей строитель, а ещё и… — сделал я паузу.

— Глаз отводитель. Ура! Заработало! — заверещал собаковод-посредник, и у его детского счастья не было ни условностей, ни пределов.

* * *

— Видал, Лиса, твои чудеса, — приговаривал Ольгович, когда выбежал из своей конторки ко мне навстречу.

— Это которые? — решил я подыграть.

— Как ты крест на дирижабле принёс со стороны Невинномысска. Вот это крест! Вот это чудо!

«Стибрила Димкину идею, Стихиюшка?» — удивился я, но вида не подал.

— Я назавтра готов раствор сделать. Весь цемент со станицы уже собрал. Вечером снесём всё нужное на место, а утром ждём тебя на дирижабле. Поднимешь, а мы отцентруем, расклиним и зальём, — всё распланировал Ольгович, а мне сразу понравилась идея с дирижаблем.

«Крепко этот дирижабль в мозгах поселится. Ой, крепко», — впал я в ступор, размышляя обо всём одновременно.

— Вот аванс тебе, а назавтра полный расчёт, — сказал Степан и высыпал в нагрудный карман моего пиджака горсть серебряных рубликов.

— Мы так не договаривались, — хотел я остановить его, но было поздно.

— Чего тянуть? Крест ты нашёл, а за цемент я вычел. Полный расчёт после возврата моих продавцов будет. Кстати, — остановился Ольгович и достал из кармана четыре резных крестика. — Любо-дорого, какая работа. Держи то, что на сегодня просил. Остальные, сам понимаешь, позже. Почём продавать их будешь?

— Во-первых, они бесплатные. Если, конечно, мастер денег не возьмёт. Брёвнышко это мне за полив сада подарили, а я его вам передарил. Во-вторых, месть за твою оплату будет двойной и очень-очень страшной. Обещаю тебе. Гоняться за мной будешь и рублики свои обратно клянчить. И называться она будет «Закубанье-1» и «Закубанье-2», — напугал я Ольговича до полусмерти, замыслив купить ему пару лодок для перевозки в город овощей, а вовремя вспомнив о вражде мужских и женских названий, забраковал придуманные «Станица-1» и «Станица-2», и заменил их на вышесказанные.

«Только где их искать?» — задумался я и получил в лицо крупным рыхлым снежком.

— Что это? Снег? — ещё больше испугался Ольгович.

— Снег. Кое-кто в меня им швыряется, когда плохое замышляю. Перевоспитывают. Из девятого адского круга шлют нежный снежный привет. Ха-ха!.. — рассмеялся я, представив стеклянную принцессу Кристалию в снежном аду.

Ольгович, глядя на мой смех, немного успокоился, и мы разговорились за жизнь, пока Димка не потребовал своё: «К мамке!»

Так мы и простились. Я, с затаённым планом мести за оплату миража-дирижабля, и Ольгович, озадаченный снегом и моими двойными угрозами.

* * *

Отойдя подальше от станицы и допив лимонад, мы с Димкой разлетелись в разные стороны. Он к мамке Насте в больницу, а я, неизвестно куда, за лодками.