Пришлось слегка повалять дурака. Покричать на одноклассников и одноклассниц. Подурачиться до самого звонка на урок.

* * *

Никто меня больше не беспокоил, и я спокойно проучился целых три урока и один субботник по раскуроченной строительством забора территории.

Вырвавшись на свободу, рванул сломя голову домой. Остальные повзрослевшие одноклассники, особенно те, у кого имелись старшие братья или сёстры, снисходительными взглядами проводили меня до горизонта, а сами, о чём-то сговорившись, убыли куда угодно, только не домой.

Мне было всё равно, что обо мне подумают наши элитные и простецкие «звёздочки», на которые мы разделились ещё в первом классе. Я держал нейтралитет. Пытался держать. И к тем, и к другим относился со снисхождением, граничившим с высокомерием какого-нибудь столичного сноба или гурмана, неизвестно как попавшего носом в армавирскую манную кашу на рыбьем жире.

И тех жалел, что они такие сякие, и других, что они сякие такие. Одни шириной опережали, другие псевдо-интеллектом брызгались, третьи копались в себе до одури, не веря ни в себя, ни в свои чувства, ни в своё хоть какое-нибудь светлое предназначение.

В общем, всех я критиковал и дразнил. Иногда беззлобно, как Третьяка, иногда со скрытым сарказмом, как Маринку, иногда с открытым жалом, как… Считай, полкласса.

В том числе Оленьку, которая, сбросив с себя кольчугу неприступной Авроры, тщетно пыталась угнаться за соседом, улепётывавшим в Оман, чтобы позагорать.

Влетев в родную калитку, я сразу же отпросился у мамки, соврав про очень-очень срочное дело в школе, и, отказавшись от обеда, переоделся и метнулся в сторону дедовых владений, не забыв о своём всеядном оружии.

«Если что, лимонадом пальну. Вдруг, жажда одолеет. Или мороженым. Там видно будет», — рассуждал я, напрочь позабыв про плавки.

— Здравствуй, дедуля. Куда нынче взгляд устремил? — приветствовал Павла. — Ты в курсе, что вчера одиннадцатый учудил?

— Уже с утра твоей Пелагее лекцию читал. О пользе голых задниц и бледных ушей. Еле-еле надоумил, что они больше на срамоту пялились, а не на рожу, будто бы на тебя похожу.

Набрехал, что ныне мода такая у внуков наших, кто в карты проиграл, тот и должен перед стариками осрамиться. Смотри, не выдай. Не сболтни лишнего, — поведал дед свою историю о моей голой правде. — И Нюрку воспитывал. Пришлось на старости лет замахнуть в её владения. Физкультурился через подполье.

— Ты же запросто мог перепрыгнуть.

— А если бы промазал? Воспитывал бы какую-нибудь куртизанку, а не Экскурсию-партизанку? Я, когда вспотею, и лицом доходчивей объясняю. Красноречивее. И потом, кто знает, что вы там не поделили? Вдруг, её мир из меня незнамо какое пугало сделал бы?.. Обещала усовестить. Не мальца, конечно, а с миром поговорить. Будто он её послушает.

— А мне наш невесту сосватал. Соседку заставил в кино водить. Начудил при ней. И летали мы в дальние дали. Правда, он ей память сам регулирует, как мамка громкость в телевизоре. Всё равно, у меня беда теперь с ней. Кстати, она тебя, как огня боится, — признался я деду и зажмурился, ожидая крупнокалиберную отповедь.

— Это он тебя на моральную устойчивость проверяет. Рановато что-то. Как там твой третий глаз? Ещё не просыпался?

— Уже зудит и чешется. Скоро выскочит во весь лоб, — пообещал я без задней мысли.

Павла, как молния сразила. Так своей бородёнкой затряс, что я от испуга подпрыгнул. А он, оказывается, просто-напросто, смеялся надо мной. «И что я такого ему наговорил? Этому хохмачу», — задумался я.

— Вскочит, а потом выскочит. Уморил старика. Теперь даже помирать не охота, — признался дед после истерики.

— Так ты не против? Её с собой таскать можно? Не в пещеру, разумеется, а в турпоходы? — поинтересовался я для порядка.

— Пора, значит, мне тебя тоже повоспитывать. Слушай собачью притчу. Складами. На ус мотай и разумей, что она не только о собаках. «Шарик Жучке…»

— Вместо взбучки перед будкой сделал кучку? Я такую знаю, — перебил я учителя.

— Я же её для твоего полового воспитания берёг. Откуда узнал? От Угодника? — опешил дед.

— От Угодника. Я же тебе… Или Угоднику? В общем, говорил, что помню то, чего не забывал. Знаю то, что никогда не знал. С памятью что-то случилось. Я даже мамкиными глазами на всё вокруг… На её детство смотреть могу. И бельё её на свою голову надевать. И косички её сушить. И своё младенчество с полутора лет, как на ладони.

Представляешь, какой это груз? Я тебе в подробностях рассказать могу, как Добрая за дедушкой Григорием Федотовичем приходила, и о чём они разговаривали в его последний час. Когда она вся в белом была, и его душу увела. Не во сне увидел. На складе своём в голове отыскал. И ещё всякой срамоты пересмотрел.

Меня, оказывается, мамка до трёх лет в свою женскую баню водила. В ту, что на Колодке. Или на руках носила? А я там на… Сам понимаешь, чего насмотрелся. Зажмурюсь – вздрогну. Оттуда, скорей всего, и чувства у меня к женскому полу. Не брезгливость, но и не… Причём, мамка сама, как в тумане, а все бабки Ёжки вокруг… В общем, без своих ступ.

— Тьфу, на тебя! Срамник, — прервал дед мои откровения. — Слов нет. Но, вроде, не твоя вина, что пьян без вина. Переживёшь. Вот эта Егоза, что ли? Которая меня боится, а на тебя косится?

— Она самая, — кивнул я, обернувшись на Оленьку, бредущую якобы мимо нас с дедом.

— Ну, Егоза не Дереза. Поймает – не забодает. Валяй, не стесняйся. Даю своё…

— Благословение? Что за шутки? И ты туда же? — вспылил я, не дослушав деда.

— Даю своё добро. Слушать надо старших, а не перебивать. Благословения он захотел. Тебя надо к дамскому полу приручать, а то ты дикий какой-то. Ещё не Шарик, а уже на луну воешь.

Ежели этот стишок помнишь, над смыслом его помозгуй. Чтобы ко всяким мелодрамам наизготовку. Чтобы хвост пистолетом и зимой, и летом.

— Голова кругом. Тут снежная война с мирами, тут перевоспитание целого отряда. Ещё соседка ножку тянет. Интересно, а она в купальнике? — задумался я вслух.

— Опять мне двадцать пять. О чём ты? — снова оторопел Павел. — Глазами девок раздевать наловчился? Или только хочешь наловчиться?

— Теперь я на тебя, тьфу! Я её пугал, что сегодня в неё вселюсь, как колдун, и на море улечу плескаться. Поэтому потребовал купальный костюм. Чтобы она его обула. То есть, надела. Или одела? Чтобы в нём уже была. Вдруг, она с нами… Туды иху налево! А сам-то я без порток. Без плавок. И о чём только думал?

— Так она сама на твой берег хочет? — подивился дед девчачьему геройству или безрассудству.

— Скорей всего, наш мир ею понукает. А вот с каким прицелом, это вопрос. Может, правда, мне испытание приготовил? — снова помыслил я вслух.

— Фух! — тут же получил порцию добрых мирных намерений.

— Что? Пора? А моих… — начал я оправдываться, что жду братьев и попутчиков, как вдруг за спиной раздался громогласный гогот хора имени Александров Горынычей.

— Давно треухи греете? — попытался я устыдить восьмерых напарников, запрудивших дедов двор.

— Тебе же мой «пс» не нравится. И потом, сам сказал, что запуск от деда. Вот мы и попартизанили чуток. Без обид. И у меня Ольга гоголем ходит. Почитай, у всех нас. Мамка говорит, что я в неё влюбился. А я спрашиваю, почему тогда не я за ней хожу, а она? Ха-ха-ха! — выступил с речью первый-пятнадцатый, и снова все захлебнулись от смеха, пытаясь хоть как-то сдержаться.

— Ладно вам. Все на огород. Оттуда вас отправлю, — скомандовал я своей армии.

— Сначала в сарай. Там мы глобус поставили на стол. ЭВМ приказала доставить копию копии или модель модели, не разобрались, — доложил кто-то из близнецов.

— Скорее, копию модели земного шара. Ура! Адмирал в строю. Но мы-то пока по мирам не сможем прыгать… Пока они с нами… Пока мы в расколе. Пошли в сарай, — распорядился я и направился в наше убежище вместе со всеми.

Адмирал блистал во всей бронзовой красе. Ещё и мешочек с флажками, наклеенными на иголки, висел на его оси. Всё предусмотрела Стихия. Всё, кроме нашей снежной войны.