В скромной конторке похожей на купе вагона мы разместились вокруг столика Ольговича. По-видимому, он занимал невысокую должность у мамки, о которой я так ничего и не узнал.

Степан вытащил бланки из авоськи и только начал раскладывать их на столике, как И-Я-Я тут же вмешался.

— Разделить бы? Чтоб без путаницы, — попросил он жалобно, беспокоясь, что не получит причитавшихся бумаг.

— Делите, — разрешил я и, откинувшись спиной к стене конторки, не на шутку задумался, как же теперь сделать так, чтобы и веру в Бога не затронуть, и самодоставку представить, дабы потом мои крестники с ней справлялись без опаски.

Иаков с Ольговичем закончили шуршать бланками и уставились на меня вопросительными взглядами, ожидая окончания командирских терзаний.

— Пиши, — взялся я инструктировать. — Начинай с малого. С Тарного и его бочек. Срочно нужны, значит, так и пиши. Я сегодня кое-что во сне видел, но до конца не понял, как всё работает. Со временем этим, с доставкой, с заказом.

Может, туда сначала слетать нужно, чтобы на склад заглянуть, а может, и так всё получится. Сочинил пожелание, расписался, оплатил, да и вышел встречать грузовой дирижабль, — размышлял я вслух, а мои ученики, раскрыв рты и глаза нараспашку, замерли, как в детской игре «Море волнуется, раз».

— А оплачивать доставку и товар, каким образом? — первым очнулся Яшка.

— На готовое требование кладёшь деньги и ждёшь, пока двадцать вторая их до адресата сплавит. И там на месте сама всё устроит.

Если сработает, деньги мигом исчезнут, а на бланке печати с подписями появятся. Потом иди на улицу и молись, чтобы твою бандероль по дороге не растрясли. Я всё это видел в вещем сне. Как с вами да с божьей помощью фокусы такие показывал. Хорошо ещё, что в ваших мирах с ними проще. В моих таким ни за какие коврижки не займёшься. Строго у нас с фокусами, — выдал я всё, что наскрёб в душе и памяти своим взрослым ученикам и последователям.

— Ты, что же это, не из нашего мира? А откуда ты, Крест? — изумился Ольгович.

— Как я понимаю, он из первого круга, — успокоил его бывший ведьмак.

Но Степан ничего и слышать не захотел про какие-то круги, а задрожал всем телом, откладывая урок по сдвиганию времени и бочкотары на неопределённое же время.

— Какой ты квёлый. Чудес полон лес, а он только в колдунов верит. В то, что Бог разрешает чадам своим помогать, ты верить должен, а не в таких-сяких, каким я был ещё утром, — успокаивал Ясень нового товарища. — Не можешь в своём мире дело начать, тогда айда в мой. Денег, правда, совсем мало у нас. Так мы с малого и начнём. Лодку хоть одну пригоним, а то, урожай до морозов в поле останется, — разошёлся И-Я-Я не на шутку.

— Дулю с маслом, — пришёл в себя Ольгович и начал заполнять требование. — Казак не дурак. Казак первый смельчак, — приговаривал он и строчил пером по бумаге. — Готово. Класть рублики?

— Сколько нужно? — спросил я, понадеявшись, что денег хватит не только на заказ агронома, но и на заказ И-Я-Я.

— Туточки всё. До копеечки, — сказал Степан и потянулся к железному ящику с навесным замком. — Для тебя собирали. В уплату и расплату. Так я возьму на дело?

— Отсчитай сколько нужно и клади на бланк, а то уже дрожу от нетерпения, — скомандовал я.

— Стоять, ироды. А дату, кто за вас править будет? — спохватился Ясень.

— И правда, — перепугались мы с Ольговичем.

— Какую ставить? Я своей рукой впишу, — предложил агроном.

— Пару недель от сегодняшней отними и вписывай, — напомнил я и затаил дыхание.

Ольгович дрожавшей рукой начеркал дату, будто намалевал магические руны, разгладил бланк и замер с горстью серебряных рублей в кулаке.

— Клади уже, — взмолился Иаков.

— Кладу, — скомандовал себе Степан и опустил кулак с монетами на бумагу.

Ольгович осторожно разжал ладонь и одёрнул руку. Сразу ничего не произошло, а только через минуту, когда мы уже потеряли надежду, монетки беззвучно и бесследно исчезли. Моментально. Без всякого постепенного растворения. Блым! И всё.

— Вот те на! — удивился И-Я-Я. — Сразу тебе и печати, и подписи. А гроши-то до кассы дошли? — спросил он у бланка.

— Дошли, — пообещал я и почувствовал, что в конторке стало невыносимо душно.

— А что оплатил? — пристал Ясень к агроному.

— То, что они на своём заводе мастерят, то и оплатил. Всего, так сказать, понемножку, — ответил ему Ольгович. — Уже можно встречать?

— Айда, — раззадорился Иаков. — Или вы «айда», а я под арестом пока? Вдруг, никто не поверит, что это не моих рук дело, а Божиих.

— Видели они такое. И не один раз. Пошли все вместе, — отправил я всю компанию на улицу.

Мы вышли из конторки и начали глазеть вверх по течению Кубани. День был погожий, ясный, а белые горки облаков поодиночке разбрелись по небосводу, соблюдая межу собой приличные небесные расстояния.

Яков запахнул полы своей рубахи, дабы не выглядеть законченным оборванцем перед поднявшими головы станичниками, заинтересовавшимися нашими ожиданиями. А я так и не узнал, что же там выжег на его груди маленький деревянный крестик, который он теперь держал наготове, чтобы в любой момент откреститься от старой знакомой нечисти, да и от злопамятных станичников тоже.

— Дирижабль! — завопили первые востроглазые фуфайки. — Пупырь летит. Штось тащит.

— Жги, коли, руби! — заорал, что было мочи, наш новообращённый друг, озираясь бегавшими глазками.

— Жги, коли, руби, — согласились с ним закубанцы, не взглянув на запевалу.

К станице подлетел дирижабль Димкиной усовершенствованной конструкции и, никого не дожидаясь, опустил обёрнутый брезентом груз наземь. Потом ловко отщёлкнул крюк от верёвочных петель, да и взмыл себе в небо, не здороваясь и не прощаясь.

— Спасибо! Спасибо вам! — закричал я, разряжая обстановку недоумения, пока никто не дозрел до вопроса, а кто же был на том дирижабле.

— Получилось, — выдохнул Ольгович и, ничего не соображая, поплёлся обратно в конторку.

— Ты куда это? — возмутился я в шутку. — За день одного рейса вполне достаточно.

А он и не собирался заполнять требования для следующей доставки. Просто, от переизбытка впечатлений и новых знаний, побрел себе, куда глаза глядят, пытаясь переварить и усвоить правила игры со временем, заказами, серрубликами и родным миром.

— Бойся своих желаний. Бойся! — как юродивый пророчествовал Иаков. — Возьмут, и сбудутся. Будешь потом ходить, как пришибленный.

— Разбирайтесь с грузом, — выдохнул станичникам свою последнюю волю умиравший старый Ольгович, а новый, соображавший и принимавший мир таким, каков он есть, приготовился вот-вот народиться на смену своему предшественнику.

— Ко мне? — предложил бывший ведьмак. — Его с собой брать без толку. Как во сне ноги переставляет. Хорошо, от нас не отмахивается, аки от нечистых.

— Когда прикажешь его перевоспитывать? Моё времечко на исходе. Я не сегодня-завтра домой возвращусь, — объяснил я по-простому.

— Тогда ой. Тогда сам его под ручки и в норку. Боюсь, меня в роли проводника на тот свет местные ещё не готовы увидеть. Камнями закидают и крестиком твоим не отмашусь.

Мы подошли к Степану, свалившемуся спиной к сараю и безразлично взиравшему на суету при разгрузке бочек, клёпок и другой мелочёвки, только что и собственноручно заказанной им, как заместителем мамки Ольги, хозяйки Закубанья.

* * *

— Всё одно не пойму, как ты нас без красной норки сюда спровадил? — крестился Иаков, не переставая, и радуясь новой обязанности христианина, и испугавшись «молниеносного» переноса в Ливадию, прямо тут же, не сходя с места, у стены покосившегося сарая.

«Двадцать третья Кармальевна, позаботься об Ольговиче, чтобы твоего Степана не смутить. Пусть побудет сокрытым», — вежливо попросил я хозяйку мира.

А Ливадия, проявив капризный характер, начала забрасывать нас снежками, остужая мою буйную голову и, наверное, ревнуя соседского Ольговича, а вот, за что она ополчилась на родного Иакова, я так и не понял.