— Никак нет! Гриф «Искра».

— Не кладите трубку!

Голос пропал, пропали и любые звуки из трубки, будто кто-то обрезал витой провод, ведущий от аппарата. Ни единого звука не было минуты три. Потом голос дежурного внезапно произнёс:

— Соединяю!

— Алло! Говорите, Кислицын! — пробурчал на ухо сонный голос.

— Гриф «Искра»…

— Если было бы что-то другое, вас бы со мной не соединили. Диктуйте!

— Собственно, мне, кроме грифа, приказано было передать только имя — полковник Данилов, — чётко произнёс старлей.

На том конце провода несколько секунд сопели в микрофон, потом голос говорящего зазвучал чётко, без сонных ноток.

— Принято. Теперь слушай меня, капитан-лейтенант.

— Старший лейтенант, — осмелился поправить Толян.

— Я сказал — капитан-лейтенант! — жёстко отрезал ещё полминуты назад сонный собеседник. — Ты никогда не слышал о существовании грифа «Искра».

— Есть!

— Всё! Возвращайся на Тонкий. Соответствующую подписку у тебя возьмут.

В трубке запищали короткие гудки…

Выходил назад то ли старший лейтенант, то ли капитан-лейтенант Кислицын уже утром. Следом за «Изумрудным» из порта потянулись загруженные солдатами самоходные баржи, но пограничный катер набрал скорость около 20 узлов, и вскоре они скрылись где-то за кормой.

Никакого братания с бойцами пограничного поста не было. Шестаков очень быстро навёл дисциплину среди пограничников, припугнув тем, что каждого, кто сунется к нам, сверхсекретным, зашлёт в какую-то неимоверную дыру. Хотя, казалось бы, где найти большую дыру, чем этот остров в океане, удалённый от ближайшей суши на сотню миль, а от города — более чем на две?

Что из себя представляет погранпункт? Причал с тремя пирсами и будочкой дневального перед ним. По одному из пирсов, тому самому, к которому швартовался «Изумрудный», толстой чёрной змеёй проброшен резиновый шланг, ведущий к закопанной в землю цистерне с горючим. Небольшой бетонный плац, размеченный для строевых занятий. За ним одноэтажная казарма. С другой стороны казарменного строения — небольшая столовая. Ещё один домик — для проживания офицерского состава, всего четыре квартиры. Выше по склону — караулка. Мимо неё на вершину прибрежного холма ведёт тропинка, упирающаяся в угрюмое бетонное сооружение, на крыше которого днём вращается антенна локатора. Рядом — высокая ажурная мачта. Вся описанная территория огорожена забором из колючей проволоки. Будто снова в годы срочной службы вернулся!

Я не зря обратил внимание на то, что локатор вращался только днём. Едва стало темнеть, его антенна, просвечивающая сквозь редкие деревья на склоне, замерла. На вопрос, почему, Шестаков пожал плечами:

— А кто среди ночи в пролив сунется?

— Если б мы к нему среди ночи подошли, я бы пошёл.

— У вас локатор, а у нас для них катастрофически не хватает электронной начинки. Они только на военных кораблях стоят, да и то используются не часто. Мы тоже ресурс экономим.

На это мне нечего было ответить, и я попросил Осинцева выставить ночную вахту.

Как говорится, инициатива наказуема исполнением. А поскольку очерёдность дежурств никто не отменял, мне выпало время с двух до шести ночи. «Собачья вахта», как называли это время в старину.

Честно говоря, радар я тоже включал лишь каждые двадцать минут, а не гонял его постоянно. Но то, что нужно было обнаружить — обнаружил. Две засечки на фоне острова Толстый неторопливо двигались в нашу сторону.

Первым делом, естественно, поднял Осинцева, у которого опыт работы с локаторами был побольше моего. И он подтвердил:

— Два небольших судна, предположительно 250-300 тонн водоизмещения. Движутся к нам со скоростью около шести узлов. Примерно через 45-50 минут будут здесь.

— Поднимайте команду, Вадим Григорьевич, а я побегу будить хозяев.

Примчавшись на пирс, Шестаков, вызванный дневальным, уткнулся в экран радара. Убедившись в нашей правоте, он погнал бойца поднимать в ружьё пограничный пост.

— Свет нигде не зажигать! — скомандовал он, а потом крикнул вдогонку. — Мою жену с ребёнком отправь в радиоцентр! И пусть не копаются! Что делать собираетесь, товарищи офицеры?

— Во-первых, услышать от вас, кто это может быть.

— Беглые заключённые, — недовольно поморщился капитан. — Несколько дней назад подняли бунт в колонии на окраине Химика, прорвались в порт и захватили два сейнера. Той же ночью ушли в море. Пока зачистили территорию порта, они успели оторваться. Два дня назад захватили ретранслятор на острове Толстый, где дежурили штатские. Из-за чего мне и пришлось не связываться с берегом по радио, а отправить Кислицына на «Изумрудном». Видимо, заметили, что катер ушёл в сторону города, и решили к нам наведаться.

— И что им тут могло понадобиться?

— Оружие, топливо, еда…

— У вас план обороны поста имеется на случай нападения с моря?

— Да какой там план! — с досадой махнул рукой Шестаков. — Никто ни о чём подобном даже не думал! Обычно, если случались подобные бунты, заключённые уходили в горы, в леса. Это первый случай, когда они суда захватили. Да ещё и на остров напали!

— Оборону-то в казарме и радиоцентре хоть сумеете занять?

— Ну, радиоцентр как раз и строили по типовому проекту, позволяющему держать в нём бой. Шесть бойцов там, остальных в казарме размещу, будем через окна отстреливаться.

— Тогда мы снимаемся с якоря и отходим метров на двести вдоль берега. Чтобы под ваш огонь не попасть, а когда они попытаются высадиться и пойти в атаку, ударить им во фланг и тыл. Ещё бы знать, какое у них оружие…

— На сейнерах точно было по паре пулемётов. Обычно на них ставят СГМБ или ПКМБ. На Толстом захватили ещё один ручной пулемёт и три автомата. Сколько и чего с собой из зоны принесли и у охраны порта отняли, только им известно.

— Понятно. Тогда бегите в казарму, а мы отваливаем от пирса: им минут пятнадцать идти осталось!

 «Анадырь», не защищённый бронёй из железного граба, мы поставили чуть подальше: пусть бьют по тем, кто на берег выскочит. А сами, подсветив пространство перед пирсами фарой танкового прибора ночного видения, приготовились ударить перед швартовкой.

— Сейнеры РС-300 типа «Маневренный», проект 388, — узнал силуэты Осинцев. — Водоизмещение до 318 тонн. Бойко, по рубке и носу первого. Носов, тебе второй сейнер. Вы, Николай Валерьевич, со своим прибором ночного видения, постарайтесь подавить пулемёты.

Первая стальная громадина уже ползёт вдоль пирса, и тут на него с палубы судна, возвышающейся над досками причала метра на полтора, посыпались люди с оружием в руках.

— Огонь! — скомандовал Вадим Григорьевич, и ночь раскололась грохотом выстрелов.

Рубка первого сейнера расцвела вспышками разрывов 23-мм снарядов. На берегу посыпались выбитые стёкла казармы, тоже озарившиеся вспышками выстрелов. Железом по железу заскрипел о причал второй сейнер, прикрывшись тушей первого.

По корпусу «Удачи» сыпанул горох пулемётной очереди с кормы рыболовного судна, и я ответил двумя трёхпатронными сериями из своего АК-103. Пулемёт на несколько секунд смолк, возле него мелькнули тени, и снова на его дульном срезе вспыхнули жёлтые цветы выстрелов. Взрыв ВОГ-25 заставил его замолчать. А носовой пулемёт продолжал бить по окнам казармы. Подавить этот пулемёт я не успел, его накрыла очередь из «зушки».

Хуже было то, что второй сейнер оказался полностью скрыт за корпусом ближнего к нам, и атакующие, накопившись на пирсе, рванулись в сторону казармы. Одни стреляли на ходу из автоматов, а вторые бежали с какими-то огоньками в руках. Вот один из них споткнулся, сражённый пулей, и вокруг упавшего вспыхнуло пламя. Ещё один мгновенно превратился в живой факел, но всё понятно стало, лишь когда бутылки с горящими фитилями полетели в сторону казармы.

Это был кошмар: горели люди на плацу, горящая жидкость стекала по стенам казармы, полыхало внутри неё. Разлетались брызги крови при попаданиях в людей свинца. Особенно страшно было видеть, что происходило при стрельбе из ДШК, пули которого в буквальном смысле того слова отрывали руки и ноги.