Впрочем, это совершенно не означало прекращения «бодания» заместителя начальника ОПБ-100 с ним и его напарником Бабуриным. Но уже по поводу автоматического гранатомёта.

Проблем, как оказалось, немало и с ним. И касались они не только недоработанной конструкции. Самым слабым местом, не позволившим принять гранатомёт на вооружение, стала граната. Её малый вышибной заряд затруднял работу автоматики, а контактный взрыватель отказывал при падении в глубокий снег. Ну, и плюс масса мелких «детских болезней», вроде слабых пружин и ненадёжной работы экстрактора.

Проще всего оказалось избавиться от этих «болячек». Тем более, у Якова Григорьевича и Михаила Никитича имелись варианты более надёжных деталей. А вот со взрывателем гранаты пришлось повозиться. Решение проблемы Николай знал: введение в конструкцию самоликвидатора. В ВОГах, с которыми ему удалось «пообщаться» в прежней жизни, он был настроен на 14 секунд. Учитывая начальную скорость гранаты 120–130 метров в секунду и максимальную дальность стрельбы 1200 метров этого должно было хватить. На крайний случай, 40,8 мм гранаты будут рваться с воздухе над целью, что очень даже неплохо. Вот только решить этот вопрос нужно с «боеприпасниками» из того же ОКБ-16, где трудились Таубин и Бабурин. А заодно можно и попытаться усилить осколочное действие, сделав на корпусе скрещивающиеся спиральные насечки. То есть, заготовки для будущих поражающих элементов.

Но Таубин не был бы сам собой, если бы не попытался и в этих вопросах гнуть свою линию. Главный тезис его возражений — лучшее враг хорошего. Зачем увеличивать на миллиметр длину гильзы унитарного выстрела, если от этого дальность стрельбы и скорость вылета гранаты возрастёт на мизерную величину, но при этом увеличится и без того неслабая отдача? Зачем усложнять техпроцесс изготовления гранат, если осколки стали или чугуна и без того неплохо формируются при взрыве боеприпаса? Зачем повышать стоимость взрывателя введением самоликвидатора, если при падении гранаты в глубокий снег отказы случаются далеко не каждый раз?

Однако подчинённое положение ОКБ-16 по отношению к ОПБ-100 сыграло свою роль и в этот раз. Будущее Конструкторское бюро точного машиностроения, хоть и со скрипом, с проволочками, но изготовило новую партию усовершенствованных гранат. А потом сами Таубин и Бабурин усовершенствовали колёсный лафет АГ-ТБ. И испытания, проведённые на артиллерийском полигоне в Софрино, показали, что с новыми гранатами и чуть-чуть увеличенным пороховым зарядом выстрела «машинка» стала лучше.

Конечно, ломовая отдача (пресловутые «эм вэ в квадрате пополам» никак не обойти) не позволяла «лепить» длинными очередями, подбрасывая гранатомёт, словно взбесившийся. Но осколочное воздействие боеприпаса и надёжность срабатывания взрывателя при попадании в рыхлый снег повысились.

— Осталось только переломить сопротивление миномётчиков, — со вздохом произнёс Бабурин, когда ознакомился с результатами испытаний.

— Переломим, — оптимистично объявил Николай. — Вашей ошибкой было то, что вы неверно позиционировали своё изделие, из-за чего вам навязали цикл испытаний, применяемый для миномётов. Гранатомёт — не миномёт, а, скорее, автоматическая пушка непосредственной поддержки пехоты. И пусть его можно было сделать намного лучше, чем то, что получилось у вас, но переделывать его будем позже.

— Как будто вы знаете, как это можно сделать, — недовольно фыркнул Таубин.

— Знаю, Яков Григорьевич. Знаю. И если бы не знал вашего характера, хоть сейчас нарисовал бы, как это должно выглядеть: вы же немедленно увлечётесь новой идеей, и прощай работа по доработке, хотя бы, усовершенствованного станка для вашего гранатомёта. Добьёмся запуска АГ-ТБ в производство, тогда и займёмся новой конструкцией.

Одни таланты воспитываются многолетним напряжённым трудом, а другие родятся как бы сами по себе. Именно ко второму типу относилась Клава Рыжова, лет в пятнадцать научившаяся играть на аккордеоне, а теперь, без малого двадцати лет от роду, прекрасно владеющая инструментом и способная на слух «схватить» любую мелодию. Николаю достаточно было разок напеть ей куплет и припев песни, как она подхватывала мелодию, а пару раз её наиграв, уже уверенно исполняла.

Как солнце не бывает без пятен, так и в её таланте не обошлось без них. Во-первых, как уже отмечалось выше, внешностью она вышла отнюдь не для обложек глянцевых журналов рубежа XX–XXI веков. Лицо обыкновенное, простенькое. Может, попав в руки визажистов, которые «накидают» на него «тонну» косметики, и стала бы выглядеть очаровашкой, да вот не имелось в СССР 1941 года таковых. Да и всё применение косметики обычно ограничивалось лёгкой подкраской губ, подводкой угольком бровей да, если очень уж повезёт, капелькой румян на щёки. Во-вторых, фигура. Девушка явно окончательно ещё не сформировалась, при относительно высоком росте (около 170 сантиметров) выглядела, скорее, подростком, чем взрослой женщиной, как её ровесницы, зачастую, уже «по второму кругу» ждущие ребёнка. Ну, а третье — голос. Обыкновенный, «бытовой», совершенно не подходящий для концертных выступлений. Поэтому на мини-концерте, затеянном Демьяновым (об истинной цели приглашения Рыжовой, кроме него, знали лишь Румянцев, Кира и «отдел агитпропа»), все партии, как мужские, так и женскую, исполнял организатор.

В честь 23 февраля спел он уже исполнявшуюся на памятной «маёвке», закончившейся обретением нового попаданца, «Аксинью» Олега Митяева. Следующей была песня лётчиков о том, что первым делом для них самолёты, а девушек можно оставить на потом. А чтобы девушки не обиделись на столь эгоистичных военных, «ответкой» прозвучал хит города Сталинграда, по словам Клавы, распеваемый всюду, всеми и на разные лады. То самое шуточное танго «Помоги мне». В завершение же Николай и Клавдия полностью выложились, исполняя сложнейший розенбаумановский «Вальс-бостон».

Результатом этого показательного выступления стало предложение коллектива организовать в ОПБ кружок художественной самодеятельности. И требование парткома центрального аппарата наркомата в следующий раз согласовывать репертуар подобных концертов: кто-то там всё-таки усмотрел в танго признаки декаданса. Что ж, иные времена, иные нравы…

Увы, но день рождения Красной Армии в этом году обошёлся для сотрудников «НИИ ЧаВо» без правительственных наград. Немного обидно, поскольку за 1940-й был проделан просто колоссальный объём работ. И не одним Демьяновым. Дмитрий Фёдорович Устинов, например, по сути, создал новую отрасль промышленности — полупроводниковую электронику. Да и его усилия по обеспечению строительства новых автомобильных заводов в Ульяновске и Миассе многого стоят. Как и усилия Алексея Судаева в «проталкивании» в производство модернизационных модулей ЗСУ (чаще всего — не без помощи того же Устинова). Вертелся, как белка в колесе, и Арсений Ворожейкин, занимаясь согласованием вопросов по новой авиатехники.

Впрочем, как раз Ворожейкин без поощрения не остался: его повысили в звании, и теперь он носил в петлицах «шпалу». Тоже мизер, если учесть, что ему постоянно приходилось иметь дело с генерал-лейтенантом авиации Смушкевичем.

Именно Ворожейкин принёс в конце февраля радостное известие: взлетел и в первых же полётах показал прекрасные характеристики будущий Ла-5. Помня о том, в какую почти безвыходную ситуацию попал Лавочкин, столкнувшись с перегревом мотора М-82 в этом самолёте, Николай заранее подсказал путь решения проблемы: установкой более производительного масляного радиатора от яковлевской машины. И всё прошло великолепно.

— Я сам её опробовал, — похвастался капитан. — Зверь, а не самолёт! Были бы у нас такие на Халхин-Голе, мы бы самураев щёлкали, как семечки.

Как будто Демьянов не знал, насколько удачным он получится. Осталось дождаться, пока Швецов с Воронцовым установят на М-82 впрысковую систему питания, и тогда «мессерам» на начальном этапе войны точно придётся туго при встрече с «лавочкиными»! Жаль, до начала войны удастся выпустить всего лишь несколько десятков этих прекрасных машин. Больше — просто не успеть. Даже если сразу после окончания государственных испытаний перевести на выпуск Ла-5 три завода: Горьковский, Таганрогский и Тбилисский.