Константин с Денисом перед вылетом в Лабораторию всё же нашли минутку, чтобы поздравить нас с Наташей и попрощаться.

— Я только туда и обратно! — заверил подполковник. — Как тебя найти, Николай, я знаю, так что ваши награды мы ещё обмоем. А Денис пусть валит дальше на лыжах кататься!

— На каких лыжах? — удивился я.

— На горных. Ты думаешь, Денис здесь? Да ни фига! Он сейчас, если верить российской прессе, под Магнитогорском с шефом на горных лыжах катается! А как накатается, пусть думает, уговаривать ли супругу поменять свою сумасшедшую Москву на этот воздух, эту природу, этот незабываемый кофе!

И «волкодав» изобразил такое блаженство на лице, что все мы расхохотались. Но по лицу полковника было видно, что в каждой шутке есть всего лишь доля шутки.

Ну, а про переброску сюда научных коллективов Антонов и вовсе не шутил: в папочке, которую я держу в руках, лежит соответствующий протокол о намерениях. И оптимизма в отношении будущего Советской Республики он придаёт куда больше, чем многие другие документы из неё: будут лаборатории и специалисты — будет и новейшая техника, и передовые технологии. Всё будет!

Нет, от позёрства Семёна Дежнёва не излечить ничем! В экспедиции на Срединные увалы потерял левый глаз, во время зимовки на островах Северной Земли так отморозил ногу, что пришлось ампутировать её по колено. И что, вы думаете, он учудил после этого? Теперь он ходит с чёрной пиратской повязкой, а свой протез-«козью ножку» обмотал поролоном и тканью а-ля деревянная нога Джона Сильвера. Ну и, само собой разумеется, на голову надевает исключительно бандану. И ведь наверняка припёрся требовать, чтобы я выписал с Большой Земли не меньше, чем портативный ядерный реактор, который собирается установить в качестве силовой установки на своё новое исследовательское судно, что он строит вместо погибшего «Анадыря»!

Сто процентов что-то ценное пришёл просить! Вон, как терпеливо сидит, дожидаясь, пока я закончу телефонный разговор с Наташей.

— Любимая, я всё понимаю. Но до начала занятий в университете ещё два месяца, а меня сейчас прессуют машиностроители, у которых горит план запуска производственной линии. Ничего страшного в том, что твои лингафонные кабинеты смонтируют только к середине сентября. Я же не на следующий год их поставку переношу! Ты меня тоже пойми: не могу я их отодвинуть, а если поставки для тебя буду ускорять, меня просто в министерстве промышленности не поймут!

Я терпеливо выждал, пока супруга выплеснет на меня своё негодование, а когда в её упрёках появилась пауза, чтобы набрать в лёгкие воздуха, быстренько перевёл тему разговора с производственных проблем на семейные.

— Иван Андреевич согласился Валерку из детского сада забрать?

— Конечно! Ты же знаешь, что они друг в друге души не чают!

— Замечательно! А на какое время нас на этом твоём открытии театра ждут?

— В 21:00. Ты что, опять собрался на работе торчать?

— Солнышко, всего два часа! Тут из Демидовска от Райзмана интересная информация пришла по поводу планов строительства порта на побережье Западного океана, нужно срочно обработать.

— А я опять, как дура, одна дома буду сидеть?

— Наташ, зато я тебя после этого в пиццерию приглашаю! Слышала, что недавно открыли такую на Ленина?

— Тьфу на тебя! Знаешь, зараза, как меня уговорить можно!

— Вот и отлично! Тебе, кстати, привет от Семёна Дежнёва.

Сёмка улыбнулся и важно кивнул: мол, разрешаю так вольно обращаться с приветами от меня. А я положил трубку и повернулся к посетителю.

— Ну, здравствуй, легендарный мореплаватель, землепроходец, полярник, открыватель множества островов, новый Колумб, Ливингстон, Нансен и прочая, прочая, прочая в одном флаконе! С чем пожаловал?

— Ну, здравствуй, бюрократ! Суров ты стал. Даже собственной жене навстречу не идёшь, когда она у тебя что-то для работы просит!

— Ты мне зубы не заговаривай! Список давай! Кто будет оплачивать твою заявку, уже нашёл?

— Нашёл! — засмеялся «новый Колумб», протягивая мне свёрнутый вчетверо листок, который вынул из хитроумного кармашка, встроенного в свою «пиратскую деревяшку». — А это что у тебя?

Он похлопал ладонью по стопке англоязычных газет с Большой Земли, которую просматривал, пока я разговаривал с женой.

— Да вот, запросил, когда услышал про шум, поднявшийся после этого выступления, — ткнул я пальцем в заголовок «Мюнхенская речь: Назад в холодную войну?».

— Ага. Я кое-что глазами пробежал. Давно У НИХ не было такой суеты! «Россия ведёт себя нагло»… И что, действительно есть основания для того, чтобы вести себя нагло?

— Действительно есть, Семён! — улыбнулся я. — У России — вести себя нагло, у наглосаксов и их прихлебателей — суетиться. Судя по результатам работы тех коллективов, которые к нам перебросили, они скоро не только суетиться, они паниковать скоро начнут. До насыщения войск всем тем, над чем эти коллективы работают, конечно, ещё далеко, лет семь-восемь, но паниковать им можно начинать уже сейчас. И, кстати, твои экспедиции, в которых ты понаоткрывал много чего «вкусного», немалую роль сыграли в том, чтобы эта суета и паника поднялись. Поэтому над твоей заявкой я очень подумаю, как её в графики поставок впихнуть: гладишь, ещё что-нибудь найдёшь этакое, что поможет сделать так, чтобы у «заокеанских партнёров» России зубы притупились…

На собирающуюся над Москвой грозу тревожно посматривали не только жители столицы, но и пассажиры мерно постукивающего на стыках поезда, приближающегося к Казанскому вокзалу. Один из них, молодой мужчина лет двадцати пяти, поглядев в окошко, подумал: «Вдарит как раз, когда подъедем, и придётся под дождиком до вокзала топать. Промокну, как цуцик».

Судя по тому, как всё шире стали расходиться пути, вокзал приближался. Приближалась и грозовая туча. «А может, успею, если рвануть?»

Мысль ему понравилась, и он, подхватив потёртый чемоданчик, сдвинул на глаза кепку и двинулся в тамбур. Там уже суетился проводник, потирая замызганной тряпкой поручни. На то, что пассажир достал обрезок газетки и принялся вытрясать на согнутый между пальцами клочок бумаги самосад из кисета, он отреагировал недовольством.

— До прибытия потерпеть не можешь?

— Не могу, папаша. Ты на тучищу глянь! Чую, ливанёт так, что не до перекура будет.

Проводник глянул в окошко двери и промолчал. Не курящий, наверное, раз приоткрыл дверь и высунул в образовавшуюся щель кривой, явно когда-то пострадавший в драке нос.

— И где ты такую дрянь взял? — поморщился он, когда нетерпеливый пассажир выпустил очередной сизый клуб дыма. — Нормальных папирос купить не мог?

— Вот денег в Москве заработаю, и «Казбек» курить буду, — осклабился тот.

«Дедок» (а ведь и взаправду дед: как раз перед этим рейсом первая внучка родилась!) презрительно осмотрел пассажира. Ну, да. Очередной искатель хорошей столичной жизни. Сапоги хоть и начищены, но явно не новые. Вон, как каблуки стоптаны. Пиджачок откровенно знал лучшие времена, поскольку кое-где швы заштопаны рукой совсем не портного. Рубашка под ним, судя по цвету, стирана-перестирана и служит хозяину далеко не первый год. Относительно новые лишь чёрные сатиновые штаны да кепочка-восьмиклинка. Относительно новые.

Куряка, стрельнув окурком в открытую дверь и пометавшись между нею и окошком второй, запетой, негромко выругался:

— Вот же зараза!

Он еле дождался, пока поезд встанет, соскочил на перрон и тут же нырнул под вагон.

— Куда, дурной?! — перекрикивая шум ветра, крикнул ему вслед проводник, но тут же закашлялся, вдохнув поднятую пыль.

А мужчина, не обращая внимания ни на пылищу, ни на ветер, ни на переливчатую трель милиционера, мчался в сторону вокзала, перепрыгивая через рельсы и уже примеряясь нырнуть под следующий состав. И совершенно не замечая быстро плывущего над землёй между составами, ярко сияя и, как бы ощупывая пространство вокруг себя щупальцами-разрядами, шара, нагоняющего его сзади.