— Ой, не могу!

Лилит потрясенно замерла.

— Ведьма, говоришь? Да ты только за счет своих цацек и держишься! Если бы не они, давно бы уже лягухой квакала рядом со своим сынком! — И я мстительно пульнула в сторону Рокмира, затаившегося за клетками.

— Не смей! — завизжала королева и стукнула железякой по стене, я еле успела отдернуть руку. Так мы и шипели друг на друга, как две гадюки, пока не подал голос принц. Вот тут уж королева совсем потеряла голову, разверещавшись, как базарная торговка, забыв обо всех приличиях. Принц был оскорблен, унижен, смешан с грязью, побит и бесцеремонно вытолкан из подвала, несмотря на все мои усилия помешать. После чего Лилит пообещала, что я в своей клетке с голоду помру, и погасила единственный факел. Хотя зачем, если стены моей темницы сами светились?

Оставшись в одиночестве, я поняла, что утомилась, а также то, что ближайшие три-четыре дня мне будет очень нелегко, потом станет легче. Через четыре дня, по словам Велия, люди умирают от жажды, отправляясь в светлый Ирий.

Протянула я, однако, намного дольше. Не сказать, что время летело стрелой, я поняла, насколько каторжанам, добывающим камень в карьерах, веселее, чем одиночному заключенному. Основных занятий, чтобы убить время, у меня было три. Первое — это долбить костяную стену при помощи инструментов, добытых через дырку из разгромленного подземелья. К сожалению, это были в основном палки и крючки, ни один из молотков в эту дыру не пролез, я скребла и царапала ненавистные стены, но толку было чуть.

Утомившись, я предавалась второму развлечению — сочиняла срамные частушки о Лилит, которые исполняла с чувством и до хрипоты. Третьим развлечением был принц, который бледной тенью время от времени появлялся на пороге каземата и начинал меня увещевать, кружа вокруг моего узилища, как собака вокруг кости. Я каждый раз боролась с собой, чтобы не прибить негодяя насмерть, и он, видимо чувствуя мою неприязнь, принимал всяческие меры предосторожности. Увешался гроздями амулетов, а главное — не появлялся на пороге без подарков. При нем всегда был бурдючок с водой и что-нибудь съестное.

Голода как такового я не испытывала, а вот жажда меня мучила по-настоящему. Еще живя в Мирене, я слышала жуткие истории про то как в пустыне умирают люди, и теперь чувствовала себя караванщиком. От принца я и узнала грустную историю семьи.

— В общем, так, — начал он, стоя за стеной. — Через год после того как я родился, мой отец отправился на север и там встретил девушку из простых, не нашего круга. Даже решил забросить все и остаться с ней. Матушка тогда сильно разозлилась. — Принц тяжко вздохнул, а я молчала, не понимая, к чему он клонит. — Она наняла наемных убийц.

— И неудивительно, — хмыкнула я, — такая-то гадюка.

— Она не гадюка, — возразил принц, — просто очень любит отца и иногда ее заносит. — Он вернулся к своей истории: — Эта женщина родила от отца девочку, которую отдали на воспитание тетке, и ребенок жил у нее до трех лет, пока атаман разбойников не решил, что может еще и на этом разжиться. Естественно, сказал об этом матушке и получил новый заказ.

— Как у вас все естественно, — съязвила я, припадая к шлангчику, воткнутому в стену. — Пришла в дом гостья, естественно, ее надо отравить! А как же иначе?

— Да нет же! — досадливо крякнул Рокмир. — Никто бы тебя не стал травить, если бы ты не была так на свою матушку похожа.

— Послушай, принц, какая разница, на кого я похожа?! Твоей-то матери что за дело?!

Рокмир, досадуя на мою недогадливость, стукнул по стене.

— Я же тебе объясняю — отец хотел от нас уйти…

— К крестьянке, — подхватила я.

— К твоей матери, на которую ты очень похожа! — рявкнул Рокмир. — И так все разжевал, куда уж больше?

Я подавилась бутербродом, закашлялась.

— А ты ничего не путаешь? Может, твоя матушка всех девиц без разбору травит? — И тут меня осенило: — А-а, я поняла, это новый способ уговаривания! Дескать, семейное предприятие «Отец, сын и дочь». Какой нас будет девиз? Поделим весь мир поровну?

— При чем тут это? — скривился незваный братик и начал запихивать мне в темницу золотую безделушку. — Это портрет твоей матери, который разбойнику давали.

Я вытерла руки о платье и раскрыла золотой медальон. С эмали на меня смотрела я. Только глаза были серые и прическа строже. Кулон не выглядел подделкой, но я на всякий случай еще решила пошутить:

— Пусть матушка за второе убийство требует деньги назад. Ее явно надули.

— Уже стребовала. Вся банда второй день в замке, клянутся, что ты в речке утопла.

У меня и ножки подкосились.

— Утопла, — согласилась я и, привалившись к стене, посоветовала принцу топать отсюда побыстрее, пока я не стала братоубийцей.

— А как же?… — начал он робко.

— Вали отсюда! — рявкнула я и, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы, бессильно шмякнула по стене. — Вот ведь гадство!

Первый приступ беспокойства случился у Велия, когда Верелея в очередной раз куда-то там поскакала. Они с Аэроном сидели на очередном мертвом хуторке, которые на старом промысловом тракте стали встречаться все чаще. Вампир уже раскочегарил печь, заварил чай и пообещал пожарить мясо на углях, как вдруг задумчиво повел головой из стороны в сторону, как прислушивающаяся собака, и уверенно заявил:

— Все, поскакала поскакунья твоя.

— Куда? — хмуро вздохнул Велий.

— Откуда ж я знаю? Вон зеркало, спроси, — буркнул Аэрон и зверски навис с ножом над куском мяса. Поужинав, легли спать.

Ночь была беззвучной, холодной и глухой, даже волки не выли, чувствуя близкое присутствие моровой девы. Наутро проснулись оба с больной головой. Давно не топленная печь нагнала в избу угара, во рту было кисло, на душе — погано. С трудом заглотив холодный чай, друзья отправились в дорогу. По примеру Вереи все группы теперь пользовались подробными картами, составленными местными старожилами, вот только на промысловом тракте больших сел не было. Приходилось идти наугад, кидаясь из стороны в сторону, как медведь-шатун.

Бедные кони, которых большую часть времени заставляли бежать по целине, вынуждая грудью пробивать в снегу тропы, истощали. И хотя их старались кормить везде, где возможно, отборным овсом, радостными животные не выглядели. Похлопав своего каурого по шее, вампир решительно сказал:

— Доберемся до купеческого подворья и поменяем.

— Третий раз уж, — пробубнил Велий, — сколько можно?

Но вампир был непреклонен:

— Нечего из животных жилы тянуть, это тебе не люди. Ты чего такой смурной?

— Голова трещит, сил нет. И знобит чего-то.

— Угорел, — кивнул головой вампир и вдруг встал в стременах, напрягшись, как струна. — Слышишь?

Вдалеке выла, захлебываясь тоской, собака.

— Вот леший! — выругался Велий и погнал коня. Пробившись по глубокому снегу к хутору, они едва не загнали коней, но все равно опоздали. Живых там уже не было. И даже кобель, который их позвал, уже валялся издохшим.

— Да что ж это такое! — Аэрон обежал по кругу мертвый хутор и замер перед прогалом в елях.

— Смотри!

На снегу, едва заметный, отпечатался след босой ноги, словно кто-то невесомый летел над землей. Друзья посмотрели в том направлении. Если верить карте — там была пустота, белое пятно, ничто.

— Это моровой девы след? — неуверенно спросил Аэрон, Велий покачал головой:

— Дева следов не оставляет. Это след ведьмы, которая ее позвала.

— Зачем вы, люди, это вообще делаете?

— Откуда ж я знаю? — пожал плечами маг. — Это о нечисти можно говорить что-то определенное, а человеческая душа — потемки. Может, ее обидел кто в детстве, а может, с самого рождения такой тварью была. — Быстро черкнув на колене послание в Конклав, Велий подождал, пока пепел от вспыхнувшего донесения осядет на снег, хмыкнул, глядя через плечо на получившуюся серую стрелку, которая уверенно указывала вслед ведьме.

— Ох, бедные коняшки, — посочувствовал Аэрон своему каурому, однако заупрямиться не дал, твердой рукой направив в погоню за моровой девой.