Да, он не был знатоком в травах и экстрактах, хотя в школе Аль-Хабрии использовались определенные снадобья, в основном, коренья, чтобы погрузить сновидца в транс и вызвать чаемые видения. А уж при лечении больных усыпление с помощью таких снадобий, дабы облегчить страдания, было делом обычным для всех агарянских лекарей. И Тахир ибн-Саид посмеивался над франками, выращивающими коноплю лишь для того, чтобы изготовлять веревки да грубую пряжу. Но Джареду он прибегать к этим средствам запрещал. Отсутствие опыта ведет к излишествам, и может превратить в раба сновидений, – жалкого тирьякеша. А рабби Итамар , обычно воздерживавшийся от каких-либо комментариев при поучениях уважаемого хозяина, согласно кивал.

И Джаред не прикасался к «южной дури», как выражались в портовых городах. Ему это не было нужно. Тахир научил его, как с помощью блестящих камней достигать нужного уровня сосредоточенности, усыплять подлежащих излечению, и уходить в сон самому.

Сейчас утро, и человек, видевший сон про полководца и девушку, наверняка уже бодрствует. В этом состоянии соприкоснуться с его состоянием невозможно. Но Джаред мог бы сконцентрироваться, вернуться в сон, изучить его и определить, в чем состоит болезнь этого человека.

Но опять-таки, зачем? Ради одного лишь научного интереса? Прошли те времена, когда для него это было главным. Да и опасно. Здесь не Карниона и не Южное пограничье, где такие вещи хоть в диковинку, но не вгоняют окружающих в панический страх. А страх, как известно, ведет к ненависти. Нет, здесь в землях бывшего королевского домена, ныне столичного округа империи Эрд – и – Карниона, он всего лишь бродячий лекарь. Фигура, по местным понятиям, безусловно неуважаемая, а часто и презиравшаяся. В грубых побасенках жонглеров, равно как в изящных новеллах просвещенных литераторов любой медикус – ученый доктор или невежественный знахарь – это откровенный шарлатан, тупой и наглый, либо хитрый и вкрадчивый, однако всегда комический. Даже деревенские старухи-шептуньи внушают окружающим больше почтения. Но лучше, чтоб над тобой смеялись, шпыняли, в дороге забрасывали грязью, пролетая мимо на борзом коне, в доме и близко не подпускали к господскому столу, чем волокли в Святой Трибунал по подозрению в колдовстве, – а оттуда выход один – на костер.

Живя вблизи границы, Джаред в последнее время немного расслабился, но он никогда не при каких обстоятельствах не забывал, что чем ближе к Тримейну, тем больше вероятность столкнуться с фискалом Святого Трибунала. А он шел в столицу.

Кстати, неплохо бы и поторопиться. Пора вставать и раздобыть какой-нибудь еды. Умыться придется где-нибудь у ручья. На человека, который слишком часто умывается (привычка, усвоенная Джаредом на юге) здесь смотрят как на неведомого зверя. Еще один повод к подозрению…

Он встал, убрал камни в мешочек, и подошел к окну. Во дворе уже толпился народ, кудахтали тощие пестрые куры, обреченные в жертву состоятельным проезжим. Джареду наверняка придется довольствоваться – хорошо, если яичницей, а то и вареной репой. Слышался какой-то писк – показалось, что это кошка, но это хозяйка твердой рукой, излеченной Джаредом, крутила ухо одному из своих отпрысков, а тот размазывал по лицу слезы и сопли. Конопатый слуга придерживал ворота, пропуская выезжавшую со двора обшарпанную повозку, запряженную двумя тощими одрами. К задней стенке повозки почему-то был прикреплен увядший венок из хмеля.

Все-таки, чей же это был сон?

Погода стояла ясная, и это была в перспективе, единственная ясность. Но не следует искать разгадку, прежде чем узнаешь загадку. В том, что загадка будет, Джаред не сомневался. За все предшествующие годы Лабрайд ни разу не обращался к нему с просьбой. И он единственный человек в империи, который более-менее знает, что представляет собой Джаред…

А вот, что представляет собой сам Лабрайд? Это вопрос.

И сколько лет они знакомы? Сразу и не вспомнишь. С тех пор, как он покинул аббатство, на Святой неделе исполнилось… два последних года в Крук-Мауре, Аль-Хабрия, Скель… неужто полных десять лет? Точно. Впору бы это как нибудь отметить. Да только на Святой он был уже в пути.

Он обошел пешком большую часть империи, и немало времени провел за ее пределами. И везде приживался, где бы не пришлось остановиться, но, покинув очередное место жительства, никогда о нем не скучал и не стермился туда вернуться. Даже туда, где провел если не большую, то значительную часть часть жизни – в аббатство Тройнт.

Джаред родился в герцогстве Эрдском, в маленьком городке, прилепившемуся к подножию мощного замка Дагнальд, принадлежавшему благородному господину Гудлейфу Дагнальду, и был седьмым сыном кожевенника. Сколько он себя не помнил, семья никогда не ела досыта, но как-то держалась за счет ежегодных ярмарок. Потом стало хуже. На землях Дагнальда открылась какая-то хворь: жуткий, изматывающий кашель. От нее мало кто умирал, но переболели чуть ли не все. О Нантгалимском крае пошла дурная слава. Ярмарки прекратились. А вдобавок еще неурожай. Сеньер Дагнальд был добр, он раздавал хлеб беднякам из своих амбаров, но его не хватало. Лишние рты были ни к чему. Избавиться от них путем перепродажи было невозможно – Эрдское герцогство не знало крепостного права. И подданные Дагнальда должны были сами справляться с подобными трудностями.

Джареду было не то десять, не то одиннадцать лет – он точно не знал, когда отец привел его в аббатство святого Эадварда. Возраст достаточный, чтобы работать в мастерских или на землях аббатства. А помереть с голоду монахи не дадут из христианского милосердия – так, по крайней мере, говорили. Главное, чтоб сразу не вытолкали в шею. Джареда не вытолкали, и его отец покинул аббатство с легким сердцем, считая, что последышу повезло.

Джареду повезло больше, чем считал отец. Несказанно повезло. Примерно через полгода, когда к нему пригляделись, он стал учиться в монастырской школе, одной из лучших на Севере. И вскоре обогнал в успехах тех, кто начал учиться раньше него и был выше его по происхождению ( что не всегда совпадало) настолько, что преподобный приор Венилон, вопреки установившимся правилам, стал лично руководить его занятиями.

И где-то в это время в Тройнт приехал Лабрайд из Карнионы, и отец Венилон представил ему своего ученика. Ничего общего у высокородного и высокоученого гостя, прибывшего ознакомиться с некоторыми редкими манускриптами, хранящимся в аббатстве, с нищим эрдским подростком быть не могло. И Лабрайд не проявил к нему интереса. Однако когда они встретились вновь по происшествии немалых лет, оказалось, что Джареда он запомнил. Вероятно, отец Венилон, знавший Лабрайда давно, счел для себя возможным рассказать ему о способностях Джареда более откровенно, чем самому Джареду.

Старик внимательно наблюдал за ним. И потому прижившийся в монастыре юноша не приносил первоначальных обетов. В любой другой обители Джаред давно уже принял бы послушание, а то и постриг. Или…

«Или» было вполне вероятно.

Отцу Венилону хватало ума не смеяться над снами Джареда, как насмехались братья над Иосифом. И не хватало смелости признать эти сны господним откровением. Тем паче, что на последнем и не настаивал сам Джаред.

Аббатство Тройнт отличалось от монастырей Севера. Многое из того, что там сочли бы ересью, здесь допускалось и даже приветствовалось. Но не все. И не одна обитель не должна давать приют колдуну. Зачумленная овца портит все стадо. Если отец Венилон не разделял это воззрение, так могли подумать другие. А события последних десятилетий и в империи, и за ее пределами давали основание для тревоги. Зачем превращать Эрд в арену ересей, подобно Италии или Франции? Ибо ереси неминуемо ведут к мятежам, а мятежи к жертвам.

И настало время, когда отец Венилон должен был задуматься, дороже ли ему один ученик, пусть самый одаренный ( о, странное значение, которое придавали в Святых Трибуналах слову «Дар»!), чем все аббатство, заботе о котором он посвятил всю жизнь.