Мерсер встал, прошелся по комнате. Его внимание привлекла книга, лежавшая на подоконнике, точнее, ее заглавие: «De vestigii litterais sub guibus nomina entexta sunt».[24] Автором значился некто И. Сауэр, книга была издана десять лет назад в Амстердаме. Ничего себе чтение для коменданта заштатной крепости…

– Сударь, вы можете отдыхать. Комната готова. – Толстуха Ида протягивала ему свечу. – Хорошо там, тепло… А мне еще выходить надо.

– Зачем?

– Котишка наш загулял, и дождь ему не помеха… А пропадет – хозяйка расстроится, давно он у нас, привыкли…

Мерсер не рискнул взять книгу с собой. И без того ясно, что с Бергаминами не все просто, и, возможно, не зря он сюда заявился. А пока нужно воспользоваться представившейся возможностью и впервые за осень отоспаться в приличной постели. Простыни на ней оказались чиненые, но чистые, и это было приятно.

За окном перекликались часовые, и это вполне подобало времени и месту, однако среди их голосов выделялся еще один – женский, пронзительный.

– Маугрин! Где ты? Иди к мамочке! Маугрин, кис-кис-кис…

Еще одна бергаминовская шуточка. Принцу он присвоил имя своего кота. Действительно, неразлучная пара – Маугрин и Иснельда. Мерсер не удивился бы, узнав, что местный литейный завод прозывают Железной Твердыней. Тогда и у алмазной шпаги найдется свой прототип.

…О знаках, под коими скрыты ложные имена… Следовало бы прочитать другие романы Бергамина – с этой точки зрения. Тогда, возможно, Мерсер бы лучше разобрался в недавних событиях. И тех, что еще предстоят.

Поутру, когда Мерсер встал, хозяина дома уже не было; он с рассвета приступил к своим комендантским обязанностям. Относился к ним Бергамин весьма добросовестно, о чем, вернувшись, и поведал – в той же конспективной манере.

– Дел полно. Солдаты. Учения. Каталажка, допросы. Офицеров всего трое. Вместе со мной. – Он с надеждой взглянул на Мерсера. – Вы в военную службу вступить не собираетесь? – Услышав отрицательный ответ, он наконец поинтересовался: – А вы сюда по какому делу?

– Мне нужно встретиться с господином Ораном.

– Рекомендательное письмо есть у вас?

– А это необходимо?

– Желательно. Он вельможа. Хоть и заводчик. И вообще… Я сам его редко вижу. Он в разъездах. И болен последний год.

– Но сейчас-то он в Галвине?

– Сейчас – да. Но не знаю… Разве что мадам Эрмесен вас представит… если Магда попросит.

– Мадам Эрмесен? – заинтересовался Мерсер. Какое-то галвинское подобие Марии Омаль? И тоже в дружбе с Магдалиной.

Но ответ капитана эту гипотезу развеял.

– Местная аристократка. Хорошее общество – все у нее. Магдалину принимают, потому как хорошего рода. Меня – нет.

– Но ведь вы ее брат. Где логика?

– Имя запятнал, они считают. Комендант, тюрьма и прочее. И перо свое продает. Дворянину ради заработка писать не пристало. Только для удовольствия. – Мерсер заметил, что Бергамин заговорил не так нечетко и отрывисто и вполне связно. – А что нам остается? Состояния нет, владений нет. И что еще я делать умею? Только солдат муштровать и пером по бумаге царапать. С юных лет по гарнизонам, а карьера не идет. За тридцать лет всего-то до капитанского звания и комендантской должности дослужился, да и то заслуга не моя.

Он умолк, сообразив, что слишком много наговорил малознакомому человеку. Или это тоже была уловка? Магдалина вчера могла поведать брату о знакомстве Мерсера с Марией Омаль и о ее причастности к тому, что Бергамин стал здешним комендантом. А Бергамин был волен делать выводы. Мерсер успел заметить, что заинтриговавший его том с подоконника исчез.

– Значит, ваша сестра посещает эту госпожу Эрмесен?

– Ну да. Вдова, богатая, все умерли. Они там собираются, стихи, загадки. Других-то развлечений нет, особенно об эту пору.

– Верно, осень здесь унылая. Но она уже почти прошла, а там и Рождество на носу.

– Рождество! – На длинном лице Бергамина выразилось отвращение. – И все праздники здесь. Любые. Век бы не видал. Вы думаете, сударь, наш гарнизон против внешнего врага поставлен? Или ангелистов каких подавлять? – И, упреждая вопрос Мерсера, выпалил: – Заводские!

– Рабочие с литейного завода?

– Ну да. Тут раньше каторжники были. Так эти хуже каторжников. Потому как на свободе. Или почти. Как они на праздниках упьются и пойдут рынок разносить… или с ломовыми драться. Жуть что. А мы их усмиряем. И в каталажку. Кроме них, в тюрьме мало кто сидит. Но после праздников – полно. А господин Оран велит выпускать. Гнать на работу. И все сызнова.

Да, подумал Мерсер, от такой жизни начнешь трагедии в стихах писать. Или романы про любовь и чудеса.

– Глупо получается, капитан. В столицах вы в моде из-за ваших книг, а в такой, извините, дыре, как вы сами обрисовали, из-за этих же книг с вами знаться не хотят. Почему бы вам не попросить о переводе или не выйти в отставку?

Бергамин развел руками.

– Никак. Жалованье хорошее. На гонорары не проживешь. А мы уже не молоды…

В комнату заглянула Магдалина. Она несколько приоделась по сравнению со вчерашним днем – в синее шерстяное платье с узкой полоской кружев на воротнике и манжетах; голову вместо кошмарного тюрбана укутывала вязаная шаль с кистями. Привлекательней Магдалина от этого не стала, но внешние приличия были соблюдены.

– Братец, я к мадам Эрмесен… – робко начала она.

– Вот и хорошо. Представишь ей нашего гостя. – Магдалина пугливо покосилась на Мерсера, однако капитан не придал значения этому взгляду. – Вы уж как-нибудь, господин Мерсер, договоритесь с ней сами насчет Орана. Я попрошу – только хуже будет. А вы… – Он снова несколько замялся, хотя на протяжении предшествующего разговора держался вполне уверенно. – Может быть, вы проводите Магду? Вечером темно и вообще… Я когда сам не могу, солдата за ней посылаю…

– Конечно, о чем речь. Это самое малое, чем я могу отплатить за ваше гостеприимство.

Вот именно, подумал он. Бергамин оказался неожиданно любезен и разговорчив. Это настораживает. Поэтому не лишне будет побеседовать с его сестрой.

Закутавшись в плащ и шаль, Магдалина Бергамин стала похожа на крупную ворону, а склоненная голова и длинный нос еще больше увеличивали сходство. Мерсер, конечно, не высказал этого вслух и вежливо предложил даме руку. Она уцепилась за его локоть двумя пальцами, но, когда они вышли из ворот крепости, отстранилась. Очевидно, барышня Бергамин просто не привыкла так ходить.

Дождя сегодня не было, хотя небо хмурилось и под ногами хлюпало. К счастью, главные улицы Галвина были замощены. А они шли, судя по всему, по одной из главных – широкой, с каменными домами. Правда, не было видно ни карет, ни портшезов.

Как понял из комендантского рассказа Мерсер, извоз здесь кормился при заводе. Но сюда тяжелым повозкам путь был заказан.

Магдалина шла, не глядя по сторонам. Прохожие тоже не смотрели на сестру коменданта. Очевидно, она часто преодолевала этот путь – с Иснельдой, караульным солдатом или кем-то еще…

– Что вам сказала обо мне Мария Омаль?

Она долго собиралась с силами, чтобы это произнести, и слова ее прозвучали слишком резко для такой застенчивой женщины. Она сама испугалась своей решимости и остановилась.

– Что вы были дружны и потому попросили ее походатайствовать за брата.

– А вы давно знаете Марию?

– Нет. Встречался и беседовал несколько раз этим летом. Она теперь живет в Эрденоне.

– Я знаю… – Потоптавшись немного, Магдалина снова двинулась по улице. Мерсер заметил, что у нее, как и у брата, чередуются периоды бессвязных высказываний и совершенно гладкой речи. – Странно, что Мария вам это рассказала. Она не отличается откровенностью. Мы ведь знакомы с юных лет. – Она умолкла – потребовалось время собрать расползавшуюся по клочкам решимость, а затем выпалила: – Но вы правда не агент?

Тут настала пора изумляться Мерсеру, и он изумился бы, если бы Магдалина не уточнила: