— На диван, — скомандовал дядя Маттео.
После двух сильных ударов начался легкий массажик, и губу я закусил, чтобы не хохотать. Хм, может, этот самый Энрико Стромболи и не гений, но он определенно очень терпеливый ребенок. Я немного подрыгал ногами, просигналить, что уже хватит. И так тебя, дядюшка, ненавижу лютой ненавистью, особенно ближайшую неделю. Ну что я такого ужасного сделал?
Так, интересно, виден я из окна в доме напротив? Похоже на то. Значит, играем дальше. Медленно поднимаюсь и медленно тащусь в свою спальню, включаю свет, как раненый боец ползу в ванную. Уф. Вот здесь нет жучков и никто не видит, можно отсмеяться.
Между прочим, шутки шутками, а играть эту пьесу придется еще как минимум день. И если я провалюсь, это может стоить нам жизни. Так что придется обидеться по-настоящему. И как это делается? Ну, во-первых, содержательная сторона дела. Ну не наказывают так за плохие отметки! Не стоит оно того. Открытые окна и двухминутные опоздания — тем более. Нет, разумные рассуждения обидеться не помогают. Надо вспомнить и растравить какую-нибудь старую обиду. Сам я так никогда не делал, но в книгах иногда встречается: человек сам себя доводит до слез, зачем — не знаю, но, может быть, кому-нибудь от этого легче становится. Он не может без этого «проехать».
Ладно, попробуем. Приют: в сознательном состоянии никогда ни на кого не обижался. Ненавидел, боялся, презирал, когда понял, что это такое, кого-то жалел, был там один парень, гораздо старше меня, которым я восхищался, на него я мог бы обидеться, но он нетвердо знал о факте моего существования. Дальше, Бутс. Обидел он меня один раз очень всерьез, но сейчас смешно вспомнить. Не годится. Дальше генерал, он же профессор, Галларате, великий и ужасный. Сколько угодно. Черт, нет, не надо, между нами до сих пор стоит мой драгоценный Тяпа, но не надо вспоминать об этом ради театрального представления.
Театр пусть существует сам по себе, за счет внутренних ресурсов. В рамках легенды. О! Что произошло в рамках легенды? Суровый и неэмоциональный дядя-солдафон решил заняться моим воспитанием. Я должен удовлетворять ряду стандартных критериев, как катер, чтобы мог взлететь. Никакие «посторонние» соображения в расчет не принимаются. Подумаешь, спас человека, зато не можешь найти на карте Пантеллерию. А спасти было непросто. Здоровенный тяжелый мужик, его надо было протащить по глубокому снегу, взгромоздить в вездеход (от холода, наверное, мозги замерзают: можно же было подогнать вездеход к нему), надо было разобраться с управлением, догадаться, где можно получить помощь, довезти его туда. Конечно, за это время на полу гостиной появился сугроб. А отвечал я плохо (только географию!), потому что не выспался! И бластер, лежащий под кроватью, не дает жить спокойно. К концу этого рассуждения я уже чуть ли не рыдал от жалости к себе. Вот, а теперь надо успокоиться и на самом деле пойти выспаться: завтра будет тяжелый день. Бластер я спрятал сразу, незачем ждать до утра, не мудрствуя лукаво, в свою сумку: туда не заглянет горничная при уборке.
Глава 27
Утром, еще было почти темно, дядя пришел меня будить. Мы устроили целое представление.
Я: Не хочу я идти в эту дурацкую столовую, все будут знать, что мне влетело (сдержанные всхлипы в пропорции).
ОН: Вот и пусть все знают! Учиться надо как следует! И не хнычь, не девица!
Я (собрав остатки храбрости): Не пойду!
ОН: Тогда сиди голодный. Не хочешь? Жду тебя десять минут.
Через десять минут, злой и несчастный, я был готов к выходу. Плестись в столовую так, словно я покрыт синяками чуть не до самых пяток, было непросто, дядя Маттео пару раз незаметно удерживал меня за руку.
Во время завтрака (я выбрал угловой столик и стоял на стуле коленками — забили ребенка!) к нам подсел майор Рольяно:
— Капитан, а вы знаете, что ваш племянник вчера ночью спас раненого охранника?
— Что? — спросил дядя Маттео и посмотрел на меня грозно.
Вместо того чтобы задрать нос повыше, я втянул голову в плечи (ну просто зверь этот дядюшка!).
Краснея и запинаясь, я рассказал, как почему-то проснулся (взревела сигнализация — подумал майор), выглянул на улицу, увидел неподвижного охранника (над ним есть фонарь, так что мог), вылез в окно… Ну и так далее.
— У вас ничего не пропало? — спросил дядя Маттео.
— Кто-то пытался залезть в дисциплинарные файлы. Кажется, не преуспел.
— Так «кажется» или не преуспел?
— Можете попробовать выяснить это сами, — резко огрызнулся Рольяно.
— Хорошо, — ответил капитан Стромболи не менее резко.
— Ты — молодчина, парень! — Майор Рольяно потрепал меня по плечу и откланялся (дядя меня не хвалил). Я почти просиял. Моя «обворожительная» улыбка увяла под дядиным взглядом.
Завтрак был завершен в молчании. Поговорить можно на обратном пути.
— Переигрываешь, — процедил дядя Маттео сквозь зубы, — не бывает таких родителей.
— Родителей — да, а дядюшек? Особенно если былую гордость и надежду всей семьи пришлось выцарапывать из участка городской охраны.
— Иди медленнее. Хм, может, ты и прав. Ладно, сейчас так: ты идешь в гостиницу. И держи бластер под рукой. Если я подам сигнал тревоги, хватаешь его и бежишь хоть в лес, только задними дворами, помощь будет через два часа. По жучку в часах тебя найдут, даже если заблудишься.
— А ты идешь инспектировать штаб и, значит, попросишь показать тебе селениты? Странно поступить иначе.
— Конечно.
— Капитан Стромболи пошел умирать за блестящие камешки! — зло бросил я.
— Надо было вчера выдать тебе по-настоящему!
— Так в чем же дело?! Сегодня вечером, если ты, конечно, останешься жив! Тогда негодяй, который убил ради денег семьдесят человек и столько же покалечил, просто вызовет тебя на дуэль и прикончит, чтобы над ребенком не издевался!
— И получит еще два года на Селено. — Дядя Маттео сбавил тон.
— Ну и что?! Он не собирается здесь оставаться. Только как он планирует сбежать с добычей?
— Вот видишь? Не все так просто. А не пойти инспектировать штаб после того, как я узнал о снятом перед ним часовом, я не могу. Он поставил мне мат.
— Вызови помощь прямо сейчас и потяни время, — предложил я, тоже немного успокоившись.
Дядя Маттео ожег меня взглядом, потом вдруг просветлел, как будто понял что-то важное:
— Это не мат, это даже не шах! Не станут меня убивать. И селенитов там правильное количество, иначе он бы не пригласил меня их инспектировать.
— Э-э, почему?
— Факт моей смерти не поможет ему сбежать. Наоборот, приедут сразу два следователя, авария и дуэль. Он не мне мстить собрался, а разбогатеть.
— В мешке селениты, я посмотрел.
— Разберемся. Иди в гостиницу, напиши еще одну пьесу на вечер. А потом, когда я вернусь, пойдешь поболтаться по окрестностям.
— А почему он не может просто забраться в номер и украсть эти «улики»?
— Потому что я ношу их с собой. Только ночью, и только ты.
— Понятно.
«Пьесу» я написал быстро. Уходить пока рано, и за мной, возможно, по-прежнему наблюдают. Тренироваться нельзя: Энрико Стромболи слишком больно. Можно разве что поотжиматься. Злой я сейчас как горыныч, вот подрасту и набью дядюшке морду, и не один раз.
Когда из коридора послышались шаги (деревянный поющий пол! Как в замке сегуна), я спешно вернулся к ноутбуку: занимается ребенок не поднимая головы.
Дядя Маттео зашел в номер. Я сделал вид, что не заметил: я обиделся, и делайте со мной, что хотите. Он подошел сзади, положил руки мне на плечи, посмотрел, что это я делаю, и незаметно оставил рядом конец сетевого шнура.
— Занимаешься?
— Чертова география, — проворчал я.
— Не ворчи.
Дядя Маттео включил свой комп, вот теперь мы можем поговорить.
«Селениты на месте, вес и количество крупных камней с документами совпадает. Отклонение от расчетного числа — плюс полпроцента. На шахте взрыв в вентиляционной выработке проломил кровлю рабочего горизонта в конце смены, прямо над головами у всех. Три из шести бригад погибли в полном составе. Возможно, они что-то знали. Майор заметал следы. Нашел сообщников, подводная лодка у кромки льда, всего-то десять километров. Поехал кататься на вездеходе, булькнул в полынью: ищи свищи. С такими деньгами можно свою небольшую семью организовать, для начала. Устроить такой побег непросто, но возможно».
«А сообщники? Их по крайней мере трое. Откуда он знал, что не кинут?»
«Он гораздо умнее любого из них, нашел способ».
«Если он собирается бежать, зачем ему эти твои улики?»
«Он сбежит не сразу. Если он пропадет сейчас, его будут искать слишком интенсивно».
«Зачем ему шум в прессе?»
«Отвлекающий маневр, а может, с одной овцы вторая шкура. Или случайность».
«Зачем надо было устраивать это идиотское ограбление?»
«Самый интересный вопрос. Селенитосодержащие слои горизонтальны, между ними слои пустой породы. Слой селенитов выбирают, закладывают образовавшиеся пустоты бетоном, чтобы не обрушилось, и начинают разрабатывать нижележащий. Приезжает геолог, бурит и определяет среднее богатство слоя».
«Понятно, слой оказался ну очень богатый. Данные занижаются до среднего значения. Рабочие на шахте вообще ничего не знают. Все селениты вместе оказываются в сейфе начальника охраны. Надо отделить свою долю и вынести ее. Почему не выносить ее в кармане каждый день?»
«Потому что среди неопасных каторжников много воров. Поэтому его селениты лежат в сейфе».
«Ну и вынес бы их, когда на часах стоит свой».
«Нет у него своих людей в охране».
«Почему? Я видел. Они в форме были».
«Это заключенные. Охранника сманить на такое дело сложно. Первое, что говорят каждому курсанту: никогда не иди на сговор с тем, кто предал корпорацию, тебя он тоже предаст. И примеры. Кстати, это правда, обратные примеры тоже были, но их немного. Может, и получилось бы кого-то сманить, но это очень рискованно».
«Тогда у него в сообщниках должен быть местный учетчик или бухгалтер».
«Правильно. Бухгалтер из ЦБ, проворовался, срок пять лет, еще почти три осталось. Жена не ждет. Так что договориться им было несложно».
«А сам майор за что? И сколько?»
«Догадливый ты, за дуэль со смертельным исходом, здесь уже полтора года, еще шесть месяцев осталось. Тоже проблемы с женой. Этот слой вскрыли примерно год назад, ну он и не устоял. Договорился с геологом или наоборот».
«А взрыв зачем? Шахтеры ничего не знают. Ради того, чтобы спокойно залезть в собственный сейф?»
«Не знаю пока, но зачем-то ему это понадобилось. Теперь слушай, что ты будешь делать. У меня с Рольяно был примерно такой разговор:
MP: Эти полпроцента (сверх планового значения) мы прибережем, а то когда много, так все в порядке, а попадётся бедный участок — всем снимут шкуру с задницы, как вы вашему племяннику. За что вы его так? Такой хороший мальчик!
КС: Не очень-то жалейте этого хорошего мальчика. Мать уже все слезы выплакала. Покалечил одноклассника из-за девчонки.
MP: Вы бы не покалечили из-за своей жены?
КС: Я не женат.
MP: Это видно. Злой, как все мы, вынужденные холостяки. Когда у вас будут собственные дети, вы его поймете, но он тогда уже не захочет с вами разговаривать.
КС: Не надо мне, чтобы он со мной разговаривал, пусть учится нормально и в участок не попадает.
(Конец фрагмента).
Так что к тебе он, вероятно, подкатит сам. Веди себя соответственно. Дурака не изображай. Ну да ты и не сумеешь».
«Понятно. Можешь попробовать наладить отношения с племянником… Как-нибудь неловко, чтобы я еще больше обиделся. Это во-первых. А во-вторых, своди меня в тюремный блок».
«Зачем?»
«Эти трое, наверное, оттуда. Те, что живут в общежитиях, вольны в перемещениях, им не нужен форс-мажор, чтобы залезть в штаб. Может быть, я кого-нибудь узнаю. А легенда такая: из воспитательных соображений. Вот что тебя ждет, если не будешь нормально учиться, а будешь…»
«Хорошо, если это не покажется слишком странным».
«Проваливаться мне сегодня на географии?»
«Пусть будет лучше, чем вчера. Да и человека спас. Амнистируем».
«Ясно».
