Наконец, нельзя забывать, что сон – кривое зеркало, и показывает бывшее – или не бывшее – искаженно.

Во сне Бессейры разбойничья шайка подсылала ее к Кайрелу, чтобы добыть какие-то сокровища. Заменим разбойников на Лабрайда, а сокровища на сведения, и что получится? Вполне узнаваемая картина. Правда, Лабрайд подослал ее к принцу, а не к Кайрелу, но может повторить прием и с Кайрелом. С него станется. И даже если он этого не сделает…он все равно собирался посылать Бессейру вместе с принцем в Эрденон… а когда Кайрел узнает, что женщина, о которой он неустанно думает, принадлежит другому… добром это не кончится.

Правда, он клялся, что теперь никогда не причинил бы зла той, кого любил. Но сказать можно все что угодно… особенно после того, что тебя убедили, что возлюбленная – это мираж. А что будет в жизни…

В жизни он, возможно, не убьет ее, но захочет избавиться от соперника. И, выходит, Кайрел не намеченная жертва, как он предполагал, а убийца. Неужели это и есть связь, которую они тщетно искали, то самое «при чем здесь Кайрел?» И доктор Поссар опередил их на несколько ходов?

Встречи Бессейры и Кайрела нельзя допустить. К счастью, Кайрел не живет в Эрденоне, он делит время между Вальграмом и Дуэргаром. Но Бог знает, что может случится, и он приедет.

По справедливости, он должен был помочь Кайрелу, своему собрату по несчастной любви, явившейся во сне. И Бессейре, которую сам назвал сестрой. Но, встав между ними, он, возможно, спасет их жизни. И не лгал же он Кайрелу! А Бессейра… ей и утешения не нужно. Сколько бы она ни пережила с тех пор, как Лабрайд ее нашел, она все еще маленькая девочка у шахматной доски. Не женщина, познавшая горечь жизни. Как Дагмар.

Все это время он пытался убедить себя, что может забыть Дагмар. Бесполезно. И нельзя этого делать! Несчастный студент, попав в руки доктора Поссара, помешался. Дагмар сохранила рассудок, но на ее сознании – печать той же тьмы, что явилась Джареду в Ночь Всех Святых! Она не помнит об этом, но она ничего не помнит о времени мятежа. Времени, когда Поссар был в Эрде.

А теперь, утверждает Лабрайд, события снова перенесутся в Эрд.

Значит, туда должен вернуться и Джаред.

А и фарисей ты, брат, сказала бы Бессейра, если б узнала о его размышлениях. Двойною мерой меряешь для себя и для других…

Но Бессейра сама выбрала путь, которым идет, и хорошо представляет, какие опасности ей грозят. Дагмар – жертва, даже не знающая, что она – жертва. Бессейра способна постоять за себя, а Дагмар – нет. И Диниш защитить ее не сможет. Он может дать ей хлеб и убежище от холода и непогоды, но как ему справиться со злом, способным расшатать императорский трон?

Надо уходить в Эрденон. Но как объяснить это Лабрайду? При всем своем уме он не поймет. Слишком он занят мыслями о спасении династии и империи. Ради этого он приемной дочери не пожалел, которую любит – какое ему дело до никогда не виденной бродячей комедиантки?

Но объяснять ничего не пришлось. Лабрайд сразу согласился, что Джареду нужно ехать. Может, пресловутый дар провидения подсказал ему это. А когда Джаред сказал, что Бессейра ни в коем случае не должна появляться при дворе в Эрденоне, ответил:

– Конечно. Нужен лишь предлог, чтобы она исчезла из Старого Дворца. А у герцога Тирни ее никто не увидит.

– И вот что… – Джаред решился все-таки подойти к самому болезненному. – Возможно, я знаю еще одну… особу, которая пострадала от забав доктора Поссара с Силой. Там, в Эрденоне.

Но Лабрайд не стал его расспрашивать. Только уточнил:

– Где тебя нужно будет искать, если ты задержишься на Севере?

– В Эрденоне, в гостинице «Цветущий вертоград». Если мне придется оттуда уехать, оставлю там для твоего посланника сообщение. Надеюсь быть там к Рождеству. Так что медлить нельзя. Только надо припасами в дорогу озаботиться и одеждой теплее, чем эта.

– А ведь довольно тепло – для ноября. Я южанин – и то не мерзну.

– Да, осень теплая. Значит, будет холодная зима…

Он не добрался в Эрденон к Рождеству, как хотел, хотя и был верхом. Стоило переплыть реку Эрд, еще не затянувшуюся льдом, как снег повалил, словно пух из разорванной перины – такой же тяжелый, крупный, гнетущий при всей своей легкости. В считанные дни замело дороги, а без дорог пробираться было и вовсе невозможно. В первые недели декабря метели кружили едва ли не ежедневно, слепя глаза, удушая. Приходилось отсиживаться по постоялым дворам и деревням. Теперь Джаред не мог позволить себе ночевать в лесу. С заходом солнца, а солнце, казалось, проваливалось за деревья, едва успев взойти, – из чащ доносился немолчный вой. Деревенские утешались тем, что сейчас волки не так голодны, как по весне, просто нынче у них пора свадеб. Но храбрецов, желавших пуститься в путь по ночному лесу, не находилось. Путников стало вдвое меньше, чем летом, а те, кого дела или отсутствие таковых влекли в Эрденон, не рисковали двигаться дальше, пока не соберется на постоялом дворе достаточно надежных попутчиков. Вот уж для кого это было хорошее время – так для трактирщиков.

В предрождественские дни снегопады стихли, метели улеглись, и ударил мороз. Джаред ехал по скованному тишиной лесу. Изморозь покрывала брови и бороду, гриву Табиба. По сугробам гуляла поземка, ветер бывал злой, пробирал сквозь овчинную куртку и шерстяной плащ. И глаза слезились от блеска, от снега, от солнца, негреющего, изошедшего в сияние, от неба, точно крытого голубой эмалью.

В Зохале, когда он шел к границе вместе с цыганами, тоже были эти два цвета – белый и голубой. Нет, синий, голубым тамошнее небо никак нельзя назвать. И белый песок. И так же глаза слезились от блеска и сияния. А больше ничего схожего. Так же невыносимо жарко, как здесь холодно.

Рождество пришлось провести в маленькой деревушке, где даже постоялого двора не было. Праздновали горячей кашей, в которой попадались обрезки свинины, яичницей и пивом. Не Бог весть что, но все же лучше, чем рождественские обеды, памятные Джареду по временам детства. Тогда хорошо, если ему ломоть хлеба с салом выпадал. А чаще – это была просто горбушка и без всякого сала. Поутру он снова отправился в дорогу, и прибыл в Эрденон на третий день после Епифании.

Поскольку святочные увеселения закончились, и наступил пост, Джаред надеялся застать «Детей вдовы» в гостинице. Конечно, его светлость не полностью откажется от развлечений, но вряд ли он пожелает смотреть представления в первые дни покаяния.

Действительно, хозяин «Вертограда» на вопрос, по прежнему ли живут здесь комедианты, ответил кивком. В гостинице было очень тихо, даже для раннего часа, когда гости еще не собирались в зале распить кружку-другую. Не слышно было ни музыки, ни топота, ни песен, ни переругиваний, обычно сопровождавших дневные занятия «Детей вдовы», но вероятно, они боялись подобным непотребством привлечь внимание фискалов Святого Трибунала.

Не успел Джаред помыслить об этом, как с лестницы сбежал – сверзился Матфре. Наверное, увидел его из окна. Или услышал голоса внизу… Бурных чувств, кроме как на подмостках, Матфре не проявлял, и не такие они были друзья, чтобы кидаться навстречу, рискуя переломать ноги. Но удивиться Джаред не успел, не дали ему удивиться.

– Где тебя носило! Тоже – лекарь, по дорогам шляется… Как нужен, он, так нет его… а от здешних лекарей никакой пользы…

И радость была в его голосе, и отчаяние – такое, что он готов был за шкирку тащить Джареда за собой. А Джаред не мог двинуться с места. Все-таки опоздал… Ведь знал, что ей грозит опасность, и все равно полз, как дохлая вошь, пиво жрал по постоялым дворам, а нужно было скакать без остановок, и от метелей не прятаться.

– Дагмар? – с трудом выговорил он.

Матфре взмахнул рукой, стукнулся о перила и зашипел от боли.

– При чем тут Дагмар? Что ей сделается! Диниш…

– Идем.

Поднимаясь по лестнице вслед за Матфре, все же спросил: