Он все еще не видел причины, по которой Лабрайда беспокоило назначение Кайрела Рондинга наместником в Эрде. Тот ехал в Эрденон, поскольку несколько местных сеньеров подали жалобу герцогу на то, что новый наместник превысил свои полномочия. По мнению Джареда, это было событие вполне формальное, да и по мнению Кайрела, тоже. Он был раздражен предстоящим разбирательством, но и только. Что касается иных обстоятельств… здесь Джаред встретился с тем, чего не ожидал. Возможно, Кайрел, как и он сам, обладал Даром сновидца, а Дар этот, загнанный внутрь, не знающий развития и применения, может причинить вред своему владельцу. Об этом Джареду рассказывали в Аль-Хабрии. Но что бы ни чувствовал Кайрел, какую бы печать злосчастный сон не оставил на его сознании – на его деятельности в качестве наместника это никак не сказывалось. И на любой другой тоже.
Но Лабрайд послал Джареда к нему, а Лабрайда Джаред считал гораздо проницательнее себя. Без уничижения. Он видел связи, скрытые от Джареда.
В Тримейне убивали женщин, которые были любовницами принца. Другой вины за ними не водилось. Убийцу не нашли, потому что не искали.
Кайрел – во сне – убил свою любовницу из-за мнимой вины. Он переживал убийство этой женщины, как совершенное. Но на самом деле не было ни убийства, ни женщины.
Если связь и была, то от Джареда она ускользала.
А если назначение Кайрела Рондинга – результат придворных интриг в Тримейне и Эрденоне, лишь косвенно задевающих самого Кайрела, вряд ли бедный лекарь может здесь что-то отыскать. Но попробовать стоило.
Однако в Эрденон они приехали аккурат к Новому году – Эрдскому Новому году. И при дворе были намерены сначала праздновать, а потом уж заниматься делами.
После Дуэргара, представлявшего собой, по сути, большую казарму, герцогский двор в Эрденоне поражал роскошью, которую иначе как варварской назвать было нельзя.
В Карнионе и на Юге Джареду приходилось бывать в домах тамошних аристократов (не говоря уж о том, что он служил графу Несскому). Императорский двор ему увидеть не удалось, но о развившемся там стремлении ко всему утонченному и изысканному, он слышал. Здесь было по-иному: одевались как можно ярче и пестрее, и мужчины и женщины одинаково, кутались в меха, невзирая на время года, шеи гнулись от золотых цепей, пальцы в перстнях по самые ногти. Двор – да и весь Эрденон. – жил с оглядкой на Тримейн и под девизом: «Мы не хуже!»
Вообще-то, наверное, было хуже. Об этом Джаред мог судить, проезжая по городу ( именно проезжая. Привычку путешествовать на «иноходце Святого Франциска»[12] пришлось оставить, Он получил чалого мерина из конюшни Дуэргара, низкорослого, смирного, но крепкого). Эрденон был заметно меньше имперской столицы, здесь было только два собора, и вельможи не возводили себе дворцов в городских стенах, не было садов, университет и не снился, вымощены лишь главные площади. и часть прилегающих к ним улиц. Все было проще, грубее и грязнее. Гораздо реже жгли еретиков и ведьм, но публичные порки несостоятельных должников и торговцев, уличенных в том, что продали дурной товар, происходили едва ли не ежедневно. Впрочем, многое из того, что он видел, было знакомо Джареду еще со времени юности, когда, выйдя из монастыря он шел через города северо-востока. И нищие калеки, заполнявшие паперти церквей, потрясая обрубками рук и обнажая язвы. И колодники на рыночной площади, «нарушители общественной тишины и спокойствия», иными словами, ночные гуляки, уныло скрючившиеся в «дурацких домиках» – клетках, привешенных к башням городских укреплений.
Но бедным город не выглядел, и это было достойно внимания, если вспомнить, что пережил Эрд в минувшее десятилетие. Они приехали в Эрденон в торговый день, когда на ратуше взвился красный флаг, возвещающий об открытии рынка. И что это был за рынок! Даже в Тримейне Джаред не видел такого изобилия. Разве что на Юге, но то и был Юг. А здесь Эрд с его пресловутым неплодородием. Эрд, который словно решил в награду за прошлые напасти нажираться, напиваться и наряжаться, пока хватит сил. Конечно, многие товары были привозные – дорогие ткани, вина, пряности, заморские камни – и цены на них были высоки. Но хватало и своего. В самом деле, зачем эрдским ткачам стараться по части бархата и парчи, когда большинство жителей носят – и охотно покупают – добрые сукна. А кому не по карману персидский жемчуг, охотно возьмет эрдский речной. А воск для свечей! А меха! А кожи! Джаред с грустью подумал, что если бы отец был здесь, он сумел бы если не разбогатеть, то, по крайней мере, не жить впроголодь.
Все это изобилие не могло возникнуть на пустом месте, и одного установления мира было недостаточно, Возможно, герцог Тирни Йосселинг с пользой употребил конфискованное имущество мятежников. Кроме того, пресловутые вольности Эрда позволяли принимать на жительство тех, кто объявлен вне закона за рекой. И в Эрд устремились изгнанные из Тримейна евреи – что способствовало развитию торговли на Севере, и тому, что капиталы карнионских торговых компаний притекали в Эрденон, минуя столицу империи.
Но даже если не думать обо всем этом – сейчас осень. Самое ее начало. Еще тепло, солнце пригревает, но урожай уже собран. И хороший это урожай, если взглянуть на прилавки. Самое время праздновать. Пожалуй, язычники были не так уж глупы, считавши года как цыплят – по осени.
В Эрденоне, в его нынешнем состоянии, понастроено было немало гостиниц и постоялых дворов. Но императорскому наместнику со свитой в гостинице жить не подобало. Во дворце Кайрел также останавливаться не хотел. Он не был ни гостем, ни подданным герцога, и окружающим следовало это помнить. Сложностей с постоем у него не было. В Эрде обитал его давний знакомец, богатый купец с Юга, выстроивший себе здесь дом. Сейчас он вынужден был надолго уехать, и предоставил дом в полное распоряжение Кайрела. Джареда, достаточно пожившего на Юге, дружеское общение между представителями военного и торгового сословия вовсе не удивляло, но здесь наверняка многих озадачивало, а то и приводило в бешенство.
Двухэтажный дом располагался на улице, носившей странное имя Черной Собаки. Владелец его не стал навязывать строителям своих вкусов, памятуя о том, что здешние зимы – не чета карнионским, и толстые стены и узкие окна свидетельствуют не об угрюмости местных жителей, а о желании сохранить в доме тепло. Так что наружно дом отличался от соседних разве что несколько большими размерами. Внутри же было уютнее, чем в обычных городских домах Эрда. На полах – ковры, на стенах – резные деревянные панели, печи с цветными изразцами. Правда, печь топилась пока только на кухне, в остальных нужды еще не было. В доме оставались двое слуг купца: привратник и повар. А Кайрела сопровождали два оруженосца, писарь, дюжина солдат, и Джаред впридачу. Прокормить сразу всю ораву было бы невмочь, по счастью, среди свиты оказались и такие, кто не побрезговал и на рынок сбегать и на кухне помочь. Обустроились и на следующий день – первый день Эрдского года – направились ко дворцу – огромному, и с точки зрения любого южанина, безобразному зданию в центре города.
В тот день был назначен торжественный прием, пиршество и вечером – увеселения. Ничего из ряда вон выходящего не предполагалось: Новый год действительно не был значительным праздником. Разве лишь можно гордиться, что Эрд уже махнул в 1326 год от Воплощения Слова, а прочие уделы империи еще коснеют в 1325.
Герцог Тирни II принимал поздравления в большом праздничном зале, восседая на троне, как истинный властитель. В Эрде очень любили напомнить, что хотя их государство и связано с Тримейном вассальной клятвой, это всего лишь hommage plain[13], и Тримейнские законы здесь никто соблюдать не обязан. Сам Тирни был мужчиной в цвете лет – между тридцатью и сорока, высокий, плотный, русоволосый, с мелкими чертами лица, что было довольно странно при столь крупной фигуре. На губах его играла улыбка, которая человеку неопытному могла показаться доброжелательной. В одежде он не следовал тримейнской моде, что доказывало его здравомыслие, учитывая, что тамошние щеголи носили одежду в обтяжку. На Тирни был темно-зеленый кафтан, который сверху донизу украшали ряды золотых пуговиц с рубинами, и плащ с соболями. Бороду он брил, показывая тем пример придворным. Волосы, довольно длинные и негустые, зачесывал назад. Сан его обозначали золотой венец и золотая же, в три ряда, цепь.
