Гарантия. В этом что-то было.

Я прикинула возможность прийти туда днем и как-нибудь уболтать архивариуса. Или я не Золотая Голова? Но этот вариант мне как-то не глянулся, и я оставила его про запас. И начала разрабатывать сторожей.

И тут кое-что засветило. Засветило, кажется, там, где обламывались мои вероятные предшественники.

Самой заметной фигурой среди сторожей был некий Луциан Экк, Неподкупный Луциан, старейший среди них. Он был особенно интересен мне тем, что за время безупречной службы архивариусы иногда отряжали его себе в помощники. Но — он был стар, вдов, бездетен, не пил, не играл, не посещал злачных заведений и к себе с улицы никого не водил. Короче, недоступен слабостям и искушениям. Чего вообще-то не бывает.

Не стану распространяться, где и как я добывала сведения. Свантер — не Камби несчастный, где мне приходилось за все про все трудиться самой. Здесь у меня хватало и знакомств, и приятелей, и просто должников. И докопалась я до слабости Луциана Экка. Не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы ее угадать. Такой слабостью безупречных людей, особливо одиноких, особливо на склоне лет, часто бывают беспутные родственники. У Луциана Экка имелся единственный племянник, сын его покойной сестры. Молодой человек уже в сравнительно нежном возрасте успел отлично себя зарекомендовать. Все пороки, коих был лишен страж Тайной палаты, совместились в нем удивительно. Он был пьяница, мот, игрок и чуть ли не с младенчества повадился шляться по бабам. Дядюшка в нем души не чаял и трясся над ним, как старая дева над любимым мопсом.

Я проследила за племянником. И пошла выстраиваться прелюбопытная цепочка. Оказывается, у молодого Авеля Ниссена (так его звали) в последний год завелась постоянная подружка — одна девица в Старой гавани. Именно к ней на квартиру преданный влюбленный тащил все, что выигрывал в карты или выклянчивал у дядюшки, если не успевал по пути пропить, разумеется. Девица же, несмотря на смазливую рожу этого недоучившегося аптекарского фамулуса, принимала его исключительно ради денег, бескорыстные же чувства ее, совокупно с телом, принадлежали другому сожителю — громиле, там же, в Старой гавани, промышлявшему. Уж он и бил ее смертным боем, и все деньги, что ей притаскивал Авель, равно как и доходы от других клиентов, отбирал, а она готова была ноги ему мыть и воду эту пить — история, короче, известная. В Старой же гавани промышляют как одиночки, так и шайки. И названному громиле случилось досадить одному вожаку, которому мне в недавнем прошлом случилось оказать услугу. Чисто деловую. Вдобавок громила работал на Бимона Беззубого, а у того вожака, в прошлом связанного с Буном Фризбю, с ним были счеты. И он согласился оказать мне ответную услугу. Конечно, не бесплатно. Но Тальви выдал мне достаточную сумму, вдобавок я и в Камби почти не потратилась, а отчета по деньгам у меня не спрашивали.

Далее события стали развиваться по плану, понятному даже ребенку. Громила исчез из Старой гавани, а девице доходчиво объяснили, что она никогда больше не увидит милого друга, ежели не сделает того, что ей велят. И чтоб без глупостей, здесь ей не городская стража, от которой всегда можно откупиться — так или иначе, — а люди серьезные. Девица схватывала быстро и без промедлений принялась обрабатывать молодого Авеля. А тот, в свою очередь, вцепился в дядюшку. Он наплел ему таких ужасов, что непоколебимая честность старого Луциана не выдержала…

Грубо сработано? Нет изящества? Признаю. Но что же — лучше было убить старика? А тут и его, и Авеля, и девицу никто даже пальцем не тронул. Ну, громилу малость помяли и подержали какой-то срок в темном подполе с крысами. Так это всем пошло на пользу — и громиле, и горожанам, и даже крысам. В свое оправдание могу добавить также, что работала я не на себя, а по заказу. А заказы меня никогда не вдохновляли.

Кстати — старику была преподнесена версия, что искомую рукопись нужно всего лишь подержать в руках на четверть часа, чтобы расшифровать какой-то семейный документ.

Чтоб не томить душу напрасным ожиданием крутого поворота событий, скажу сразу, что все прошло без сучка и задоринки. Хотя мне-то заранее это не было известно, и я достаточно запаслась оружием. Оно не понадобилось.

Я проникла в здание гильдии после полуночи (теперь темнело поздно) со стороны Соляной, через окно второго этажа. Без затей — забросила кошку и подтянулась, потом отжала ставню и открыла окно. Я уже убедилась, что охрана ночью на улице не торчит. А изнутри с первого этажа они ничего не услышат. (Кошкой, как и некоторым другим полезным инструментарием, я обзавелась уже в Свантере — в Старой гавани это труда не составляло. ) Луциан Экк ждал меня у входа в Тайную палату. Он весь трясся и, несмотря на то что в прошлом явно отличался мужественной внешностью, еще больше напомнил мне старую деву, с которой я его уже сравнивала. Старую деву, сохранившую добродетель, потому что на нее никто не догадался покуситься особенно настойчиво.

Мне было его жаль, но, что поделаешь, я должна была исполнить то, что обещала.

Будь старик поумнее или не так напуган, он бы предложил мне вынести труд Арне Арнарсона из Черной каморы. Вообще-то я была готова и к такому развитию событий. Но он безропотно согласился впустить меня. Запалив свечу, он отпер замок на тяжелой двери, но ключи не выпустил. Как будто это что-то могло изменить. Надеется запереть меня внутри, пока я буду занята?

Тайные архивные документы Морской гильдии хранились не в железных сундуках, как я ожидала, а просто в ящиках, громоздившихся до самых сводчатых потолков. Дураки эти гильдейцы — опыт былого пожара ничему их не научил. Хотя мне от этого только лучше.

Далеко идти не пришлось. Ящик с рукописью Арнарсона находился в конце первой же комнаты, по левую руку от входа, на уровне моих плеч. Судя по слою пыли, шифрами прошлого века давно никто не интересовался. Если интересовался вообще.

— У меня нет ключей от ящиков… они только у архивариусов… — пролепетал Луциан.

— Не важно. — Я достала отмычку. Инструмент сработал отлично. — Можешь вынуть тетрадь сам. Убедись, что я не беру ничего другого.

Поставив свечу на пол, Луциан Экк дрожащими руками начал рыться в ящике, пока не вытянул тетрадь. Он не протянул ее мне, а лишь бросил поверх остальных.

— Теперь отойди к двери и сторожи. Следи за коридором. — Лучше, чтобы он находился ко мне спиной. — Скоро я тебя позову.

В последующие мгновения я едва не пожалела, что не страдаю косоглазием, так как приходилось одновременно следить за Луцианом, дабы помешать ему, ежели в старикане вздумает проснуться честность, и сверять то, что было у меня в руках, с описанием Тальви — вдобавок при неверном свете единственной свечки. Приметы совпадали. Шагреневый переплет, объем, название, столбцы значков и концентрические круги с пояснениями. И руны эти несчастные имелись

— то ли.

— Какая это была хозяйка! — повторял он. — Как она готовила онгифилц, лучше я за всю жизнь не едал…

Тогда я сказала ему, что предаваться подобным мыслям — значит лишний раз себя расстраивать, а у него и без того полно забот и огорчений. Пусть лучше отдаст тетрадь мне, я ведь тоже женщина, может, мне от этого пользы будет больше. Соркес согласился. В огорчении чувств он не вспомнил, что я не читаю на его языке.

Убей меня Господь, разве я его обманула? Я же не говорила, для чего именно мне нужна рукописная поваренная книга?

И разве я распорядилась ею без пользы для себя?

Ну, а заказать шагреневый переплет с соответственным тиснением и сделать надпись на титульном листе было уже делом недолгим.

Надеюсь, что гильдейские архивариусы еще не скоро будут ревизовать свои владения. А если начнут, то вряд ли сразу поймут, что шифровальный свод заменен сводом кухонных рецептов. Покойная госпожа Соркес, как объяснил ювелир, вела свои хозяйственные записи, разумеется, не на святом языке, а на диалекте ашкеназийских евреев, из которых происходила их семья. На слух он весьма схож с немецким языком, однако алфавит его все равно непонятен и мне, и большинству человеков, даже получивших неизмеримо лучшее, чем я, образование. Если все же господа архивариусы сумеют, паче чаяния, расшифровать записи покойной Рохеле и вызнают, как готовить онгифилц, то пусть не поленятся сообщить мне. А то Соркес забыл рассказать, что это такое.