Да, на крепостях Ля Ина стояла более тяжелая, а значит, более дальнобойная артиллерия — массивные многолучные аркбаллисты способны посылать копья на четыреста метров. В то время как корейцы могли бить прицельно максимум на двести пятьдесят-триста.

Да, мои арбалетчики могли стрелять залпами, не страдая от качки и прикрываясь щитами на галереях — удовольствие, которого стрелки когурё были лишены. Да, стены у крепостей толще, и их не каждый снаряд способен поцарапать, не то что пробить. Все так, но… Каждая крепость могла вести стрельбу одновременно из восьми орудий, а самих крепостей было, напомню, три. Что выводило к очень простой арифметике — двадцать четыре выстрела против трехсот.

Поэтому я и постарался, чтобы каждый наш выстрел хорошо запомнился противнику.

Десять ударов сердца спустя в сторону кораблей когурё полетели тяжелые копья. Все они были снабжены небольшими горшками, заполненными смесью тлеющей соломы, мышьяка и извести, поэтому оставляли в полете едва заметный дымный след. А с учетом того, что стреляли все двадцать четыре баллисты по разным целям, выглядело это довольно красиво — этакая установка залпового огня на минималках.

Несмотря на то, что шли джонки корейцев в разомкнутом строю, промазать моим стрелкам было сложно. Так что каждое гигантское копье, способное пронзить при оказии до трех бойцов в тяжелом доспехе или в щепу разбить борт, достигло назначения. Где-то металл наконечника проломил доски палубы, где-то снес мачту, а где-то столкнулся с податливой человеческой плотью, разорвав ее на части. Но главное было не в этом. Главное, что все без исключения горшки разбились, наполнив воздух ядовитой взвесью.

Над первыми пострадавшими судами когурё вознесся многоголосый ор. Раненых и убитых было немного, но, по сути, в экипажах джонок, в которые попали копья, пострадали все. Едкое облако заставляло глаза слезиться, а легкие гореть огнем при попытке вдохнуть. То есть вроде и не потопили корабль, а из строя его вывели.

— Тигр — Черепахе. Прекрасный залп! Продолжайте в том же духе, но пусть стрелки постоянно выбирают новые цели.

— Внимание и повиновение, — отозвался ретроград. Теперь, правда, в его голосе было больше доверия.

За то время, пока корейские суда выходили на дистанцию эффективного огня своих аркбаллист, мои дали еще два залпа. Их результат был уже не настолько потрясающим, но все равно заметным. Больше полсотни кораблей когурё в построении было окутано белой взвесью, которая понемножку растекалась над рекой, цепляя порой соседей.

Стреляли корейцы не залпом, а по готовности, поэтому внешне результат их обстрела не проявлялся довольно долго. Тут замолчала аркбаллиста, разбитая точным попаданием тяжелого копья, здесь за палубу второго этажа вывалилась парочка воинов, нанизанных на двухметровую жердь. На средней крепости был разбит участок стрелковой галереи третьего уровня, а на левой начался, но был быстро потушен, пожар: копье разбило емкость с маслом.

Но с каждой минутой урона, наносимого врагами, становилось все больше и больше. До того момента, как в партию вступили вихревые требушеты. Дальность их стрельбы составляла чуть больше двухсот метров, так что начальную фазу сражения они молчали. Зато теперь, когда корейцы вошли в зону поражения, дали страшный по результативности залп.

В отличие от аркбаллист, им не нужны были копья, чтобы доставлять горшки с ядовитой смесью до врагов. Поэтому и снаряды можно было сделать побольше. Здоровенные горшки, не горшки даже, а настоящие чаны из глины, взлетели в воздух и обрушились на палубы джонок — взвившийся белый туман буквально накрывал пострадавшее судно.

— Женевской конвенции на тебя нет, Леша… — прошептал я, потрясенный результатом обстрела. — Газовое оружие, блин… Что дальше? Иприт? Может, все-таки по классике — порох изобретем? Как бы гуманнее…

Корейцы выкашливали легкие, раздирали глаза, носились по палубам, пытаясь найти место, где концентрация взвеси поменьше и можно сделать вдох, не боясь обжечь легкие. О том, чтобы управлять судами, наводить аркбаллисты или стрелять из луков и арбалетов, они и не думали.

А вот мои стрелки этого делать не забывали. Залп за залпом выкашивал палубные команды противника. Хотя дальность для стрельбы была предельная, количество так или иначе переходило в качество. Ближние суда уже лишились половины экипажей, но, похоже, даже не обратили на это внимания.

Кто-то из корейцев запаниковал и начал поворачивать корабль. Но джонка не спорткар, а текущая река не хайвей. Радиус поворота оказался слишком большим, хреновая видимость и течения тоже не помогали. В итоге беглец врезался в борт соседа, и теперь уже два судна начали вываливаться из строя.

А белый туман растекался над водой, распространяясь на все большую и большую площадь. Не сам, конечно, с помощью ветра. Обычного, который не слишком сильно, но дул в сторону врага. Однако, если бы вдруг он сменился, наготове была и техника, способная смещать отравляющее облако в нужном направлении.

Конечно, смесь извести, мышьяка и соломы не была настолько эффективна, чтобы убивать солдат, как делал тот же иприт в окопах Первой мировой войны. Отравление, дезориентация, кашель — не больше. Кого-то, возможно, он и убьет — при большой концентрации в воздухе при вдохе, но все же основная цель данного обстрела была в другом — запугать и деморализовать. Азиаты данного исторического периода еще не сталкивались с газовым оружием, так что были шокированы.

Чем с удовольствием пользовались артиллеристы и арбалетчики на крепостях. При снизившемся ответном огне они гвоздили копьями, болтами, стрелами и новыми снарядами флот вторжения, переводя потери корейцев с десятков на сотни. А мы ведь еще до абордажа не дошли.

Но одной военной хитростью сражения не выигрываются. Численное превосходство имеет все же огромное значение. Не прошло и десяти минут, как корейцы сообразили, что мокрая тряпка, обмотанная вокруг органов дыхания, пусть и не спасает полностью от едкой взвеси, но здорово снижает вредное воздействие. Да и у нас извести с мышьяком не так много было. Вскоре джонки вновь двинулись вперед через редеющее облако «боевого отравляющего вещества», только они не знали, что я уже давно успел отдать новый приказ.

— Тигр — Пирату.

— Слушаю.

— Пускай первую партию брандеров.

— Понял.

Пока центр построения вражеского флота был занят борьбой за воздух, из-за мыса выползла первая флотилия примитивных лодок. Численностью в полсотни, на каждой из которых было сооружено кострище, обильно политое маслом. Лодками управляли добровольцы, задачей которых было вывести брандеры на прямой отрезок, поджечь, после чего покинуть их и перебраться на парочку баркасов, идущих следом.

Противники на кораблях заметили их значительно позже, чем могли бы, спасибо ядовитому туману. Маневрировать под огнем крепостей было затруднительно, поэтому корейцы попытались отойти и перегруппироваться, чем сполна воспользовались мои стрелки.

Все происходило медленно, но как-то… не знаю, неотвратимо, что ли. С моего наблюдательного пункта все выглядело примерно так: крохотные букашки лодок скользят к крупным жукам, которые неуклюже разворачиваются и пытаются расползтись кто куда. Затем будто рывком брандеры загораются, с их бортов, невидимые отсюда, сигают полуобнаженные пловцы, а сами зажигательные тараны устремляются в самую гущу корейского построения.

Второй и третий эшелоны заметили новую угрозу и довольно оперативно покинули зону поражения, отойдя на пару сотен метров. А вот те, кто принял на себя удар моего примитивного газового оружия, уйти не успели. Максимум, на что хватило мастерства кормчих, — это разомкнуть строй, чтобы один загоревшийся корабль не стал факелом, который подпалит второй. Но и то не у всех.

В итоге брандеры вошли в эту собачью свалку и тут же к небесам вознеслись языки пламени. Глиняные горшки, закрепленные на бортах лодок, треснули от столкновения, выплескивая масло на воду, а горящие костры воспламенили его.