Дмитрий Аркадьевич не сразу оценил всю красоту и гениальность моего замысла. Он предполагал осуществить высадку на каспийском побережье, а там лесочками, да по пригоркам двигать в направлении Тебриза. Мне все-таки удалось его убедить, что времени в этом случае если и выиграем, то с гулькин нос, поскольку движение по наезженному тракту предпочтительнее, чем по пересеченной лесистой, к тому же еще и горной местности. При этом риск нарваться на какое-нибудь значительное войсковое подразделение противника весьма и весьма высок.

К середине того же дня я и еще пять отобранных боевиков — лейтенанты Завадский, Прохоров, Николаев, Чудин и штабс-капитан Федотов собрались в моем кабинете, где в весьма доходчивой форме я объяснил парням цели и задачи будущей операции.

Еще три дня у нас ушло на боевое слаживание на одном из полигонов, расположенных неподалеку от столицы. Постреляли, побегали по полосе препятствий. Парни оказались сильными выносливыми меткими, то есть физически вполне готовыми к выполнению задачи, поставленной перед нами командованием. Скрытых внутренних и внешних дефектов у них не обнаружил, лишь прогнал через молодые организмы толику собственной энергии с целью боле тщательной очистки кровеносно-сосудистой системы от шлаковых накоплений, да слегка подкорректировал мышечный тонус.

Поначалу ребята меня не особо приняли, дескать, молод еще командовать ветеранами. В открытую не бузили, приказы выполняли, но как-то не оперативно с ленцой. Пришлось провести воспитательную работу — объяснять саботажникам, что другого руководителя группы у них не будет. Кто не готов выполнять мои самые тупые, по их компетентному мнению, приказы самозабвенно безропотно и с любовью завтра может отправляться на закавказский театр военных действий.

Вняли и стали выполнять все мои указания как я и просил — самозабвенно безропотно и с любовью. Не то чтобы уж очень испугались оказаться на фронте, рисковать своими жизнями и здоровьем им в жандармах доводилось довольно часто. Просто в окопах им будет менее интересно, нежели под крылышком генерала Пафнутова. Прям адреналиновые наркоманы. Да и денежные выплаты, что немаловажно, здесь значительно превышают зарплату равного по званию строевого офицера.

Параллельно над нами поработали штатные мнемоники. Кстати, один из чародеев-ментатов оказался армянином, так что с освоением этого языка у нас проблем не возникло. Удивительно, но всего лишь за три часа занятий мы могли не только сносно калякать на армянском и фарси, но читать и писать на этих языках. А обучение заключается в том, что ложишься на кушетку, тебя вводят в сомнамбулическое состояние, и в твой мозг буквально вливается поток необходимых лингвистических знаний. Лично я не позволял мнемоникам глубоко внедряться в своё сознание. Пакетированную информацию принимал на входе, после чего сам распределял по закоулкам памяти и контролировал процесс распаковки, кабы чего лишнего и ненужного туда не запихнули. Вероятно именно по этой причине мой лингвистический результат оказался лучшим в нашей группе. Мы свободно пообщались с армянином на его родном языке, с преподавателем фарси также. Класс!

Невольно вспомнились мои не очень успешные попытки еще в советской школе овладеть английским. Если б не занятия с репетиторами, вряд ли бы я сдал его даже на ту хилую четверку. Это потом, осознав важность и нужность умения разговаривать на иностранных языках, самостоятельно изучил их аж несколько. Это знание помогло мне занять в той моей жизни довольно значительную ступень карьерной лестницы. Времени это заняло прорву, а если бы вот так за пару-тройку часов под воздействием мага, и «сари усин сирун лусин, сирун лусин сари усин» слетают с губ практически без акцента. У прочих ребят акцент определял на слух даже я. Однако, по заверениям преподавателей, этот недостаток за короткий срок никак не исправить. Ладно, бегло лопочут, понимают, что им говорят, этого вполне достаточно. В крайнем случае, для армян мы персы, а для персов — армяне. И вообще, если что — мы геологи. Хе-хе-хе!

За пару дней после окончания курса поодготовки на поезде добрались до Корсуни. Там нас уже ждала готовая к отплытию шхуна «Катран». Поначалу расхристанный вид низкорослого по большей части бородатого экипажа, немного смутил меня. Прям классическая пиратская вольница. На поверку все оказалось очень даже наоборот. Во время рейса на борту царили закон и порядок в образе капитана иже с ним прочих судовых офицеров. Если что мощный удар кулаком по физии и все недоразумения решены.

Погода на акватории Русского моря оказалась вполне подходящей, умеренный юго-западный ветер бодро гнал утлое, на взгляд человека двадцать первого века, суденышко. Вообще-то, местные так не считали, Гелиодор Константинопуло капитан и по совместительству владелец «Катрана» любил шхуну значительно крепче, чем свою обожаемую супругу и семерых своих деток. Это он сам мне так сказал во время совместного распития бутылочки раки.

Отхлебнув крепчайшего кофе, я поставил кружку на палубу рядом со своим раскладным стулом и поплотней закутался в плед, спасаясь от прохладного пронизывающего ветра. Несмотря на определенный дискомфорт, находиться на палубе значительно лучше, нежели в каюте с затхлым сырым воздухом и шуршащими между переборками крысами.

Капитан клятвенно заверил, что часов через шесть будем в Поти. К пирсу швартоваться не станем. Нас вместе с баулами доставят на берег шлюпкой. Надеюсь, ко времени прибытия судна все таможенные препоны будут для нас сняты заботами российского дипломатического корпуса.

Хотел было продолжить питие чудесного напитка, но тут раздался голос наблюдателя из «вороньего гнезда» — специально оборудованного на верхушке одной из мачт наблюдательного пункта, здорово напоминающего птичье гнездо:

— Внимание, прямо по курсу корабль! Вроде турецкий пограничный сторожевик! Капитан, точно он!

Известие о приближающемся османском боевом корабле, вызвало на палубе непонятную для меня движуху. Народ начал метаться по палубе и подтаскивать к фальшбортам позвякивающие металлом свертки с холодным и огнестрельным оружием. Определенно экипаж скрытно готовился к вероятной вооруженной агрессии со стороны турок.

Я поднялся со стула и направился в штурманскую рубку, где у стола, заваленного картами и какими-то приборами стоял весьма и весьма озабоченный капитан.

— Господин Константинопуло, позвольте узнать, что происходит? Почему ваши люди готовятся к нападению? Разве мы находимся в территориальных водах Великой Порты и нас ждет пограничный досмотр?

— Если бы досмотр, Андрей Драгомирович, я бы бровью не повел. Эти отрыжки шакала собираются захватить моего «Катрана». Судно вместе со всем добром продадут. Экипаж и пассажиров что уцелеют после абордажа отправят на невольничьи рынки Малой Азии.

— Но это же противозаконно! Это не какая-нибудь пиратская посудина, а корабль пограничной стражи!

— Заблуждаетесь, господин Воронцов, в границах своих вод они действительно законопослушные граждане, муху не обидят. Но в открытом море им только Посейдон судья. Эти твари время от времени выходят за пределы своих вод, чтобы поохотиться на таких, как мы, беззащитных одиночек. Нас три десятка человек, их сотня. У нас одно полуфунтовое орудие на носу, супротив шести их двухфунтовых. Сомнут и не заметят. Все равно мы будем сопротивляться. Вы и ваши люди как? — На что я хищно оскалился. Грек без слов прочитал ответ на моем лице. — Вот и ладненько. Коль суждено пропасть, так на миру и смерть красна.