Выслушав рассказ Иноземцева, боярин Шуйский ненадолго впал в задумчивое состояние. В общем и целом, ничего нового он не услышал. Однако кое-что ему все-таки удалось выяснить. Иван искренне переживает потерю брата, невестки и их детей. А еще его безмерно тяготит вынужденная обуза управления родом. Со временем, он, скорее всего, войдет во вкус, но сейчас этот ленивый сибарит с радостью избавился бы от бремени власти, чтобы вернуться во Францию к своему семейству, которое, надеясь непонятно на что, не торопится везти в Россию. А это означает, что все подозрения в причастности Ивана Германовича к означенным преступлениям не имеют под собой абсолютно никакой реальной основы. Он чист аки божий ангел. И в этом Яромир Афанасьевич только что окончательно убедился.

На прощание лидеры двух Великих родов крепко пожали друг другу руки и разъехались вполне довольные состоявшимся разговором. Иван не мог и подумать, что, на первый взгляд, совершенно случайная встреча, есть результат тщательно проработанной операции СБ рода Шуйских.

Два дня проторчал на реке со своими новыми товарищами. Прыгали с тарзанки, купались до посинения губ, рыбу ловили на переметы и бредешок, тут же варили из нее уху в припрятанном в кустиках котелке. Отчаянно рубились на щелбаны в карточную игру типа «дурак», именуемую здесь «хитрец». Игральные карты в этом мире практически не отличаются от тех, что были известны мне в прошлой жизни: тридцать шесть листов, от шестерки до туза, названия мастей те же самые, только валет здесь витязь, дама — боярыня. Я довольно быстро врубился в алгоритм «хитреца» и практически не проигрывал. С удовольствием отвешивал «лещей» карточным оппонентам, весьма болезненных, несмотря на то, что по возрасту и физическому развитию заметно отстаю от крестьянских детишек. Из-за невероятной удачливости меня, в конечном итоге, исключили из клуба картежников. Я не обиделся, просто сидел и наблюдал за тем, как играют другие. А еще внимательно слушал, о чем ребята говорят между собой.

Разговоры были незамысловатыми. У кого лошадь сдохла, изба сгорела, или кто-нибудь окочурился по той или иной причине. Были и веселые моменты, например, местный кулак и мироед Бузыкин, коему вся деревня должна денег, намедни поддал лишка, вышел во двор и ногу подвернул, да так, что вынужден скакать на костылях. Все пейзане довольны, хоть, по большому счету, ничего не поменялось. Долгов никто не отменил, проценты выплат не снизились, но такова человеческая сущность, радоваться беде более богатого и удачливого соседа.

А еще много говорилось про девок. Парни хвастались друг перед другом, какую кралю и сколько раз подряд оприходовал за вечер. Поскольку цифры озвучивались просто невменяемые (ну не может даже самый продвинутый мачо залезть на девчонку пятнадцать-двадцать раз за пару-тройку часов совместной гулянки, не кролик же он) мне вообще слабо верилось, что у товарищей был в жизни хоть какой-то секс. И все-таки в отношениях полов здесь царили определенные вольности. Девственность при вступлении в законный брак не являлась обязательным атрибутом. Тут никто не вывешивал окровавленные простыни после первой брачной ночи. Наоборот, перепихнуться с несколькими партнерами, чтобы понять, подходит он или она тебе, или нет, считалось делом правильным едва ли не богоугодным, главное, девке не залететь до венчания. А чтобы этого не случилось, существовало множество народных рецептов противозачаточных средств, на худой конец, несколько прыжков с крыши невысокого сарая гарантированно избавляли девушку от ненужного плода, ну или убивали её. Я поначалу был едва ли не шокирован здешней методикой проведения абортов, потом успокоился, ибо что-то поменять не в моих силах, а изображать вселенскую скорбь по любому поводу не в моем характере. Впрочем, кто поумнее не жалели денег или какого-иного подношения и обращались в таких случаях за помощью к бабушке Василисе, или другой какой лекарке, и те легко избавляли девицу от нежеланного плода. Между прочим, здесь эта процедура, в отличие от прежних моих реалий, крайне редко заканчивалась женским бесплодием.

Через два дня наша речная лафа прервалась. Начался сенокос, и моих друганов крепко так припахали родаки. Коса в руки, затем граблями ворошить скошенную траву, а после просушки вести на подворье и забивать доверху сеновалы или стоговать на отшибе деревни — работы на весь световой день до опупения, недаром говорят: «летом день год кормит».

Меня с таким фанатизмом к хозяйственным работам не привлекали. Однако, чтобы не быть нахлебником я каждый вечер по нескольку часов таскал воду для полива аптекарского огорода, рыхлил землю на грядках, удалял сорняки, короче, исполнял любые поручения своей благодетельницы и опекунши.

К назначенному времени Митрич выполнил мой заказ. Я нанес ему визит. Поболтали «за жизнь» и о перспективах нашего дальнейшего сотрудничества. Кузнец приноровился изготавливал уже по дюжине буров в день, что важно, без ущерба для основной деятельности. То есть, поломанный крестьянский инвентарь он ремонтировал в первую очередь, в противном случае его попросту выперли бы из деревни разгневанные пейзане. Запасов всякого железного лома по его подсчетам должно хватить еще на пару сотен единиц нашей совместной продукции. Дальше нужно будет думать. Ну и пусть себе думает, у него башка эвон какая огромная, не то что моя маленькая. Хе-хе-хе!

Потрепавшись с полчаса, забрал у него заготовку для турника вместе с буром и на этот раз вернулся в поместье Василисы Егоровны без приключений. Строительство турника заняло у меня целый день.

Для начала испросил разрешения у хозяйки забрать для своих нужд пару еловых бревнышек из штабеля за одним из сараев. Много разного рода пиломатериалов осталось после прошедших год назад ремонтных работ избы и хозяйственных строений. Заодно определился с участком для моего будущего спортивного городка.

— Да где хошь, там и строй, токо, чтоб не мешал телеге проезжать, да воду таскать. А бревна любые бери, все одно на дрова хотела пустить, одно удерживало, что не береза — ель, а так давно бы попросила мужиков попилить на чурбаки, да поколоть, — разрешила добрая старушка.

Принял решение строить турник в глубине двора недалеко от забора. Для этого сначала пробурил две ямы глубиной полтора метра. Лопатой основательно расширил диаметр отверстий, грунт вытаскивал посредством того же бура. После чего еще углубился в землю сантиметров на тридцать. Умаялся, разумеется, но не так сильно, если бы копал лопатой.

Выбрал и притащил два ровных четырехметровых бревна диаметром сантиметров по пятнадцать. Очистил стволы от остатков коры, нижнюю часть хорошенько промазал дегтем, коего в одном из сараев обнаружилось примерно половина столитровой бочки. Зачем Егоровне столько его, ума не приложу. Перед тем, как обмазать концы бревен хорошенько опалил их на костре, чтобы всякую заразу изничтожить. После обмазки обмотал кусками бересты, которую заготовил заранее.

В верхней части каждого бревна просверлил сквозное диаметральное отверстие. Работал кривой загогулиной, именуемой коловорот с цанговым зажимом сверла. Перьевое сверло диаметром миллиметров тридцать, нашлось в упомянутом выше деревянном ящике, оставленном неведомым работягой. Начал сверлить и вспомнил бородатый анекдот про этот инструмент:

Не знаю почему, но незамысловатый и, в общем-то несмешной, анекдот меня сейчас здорово позабавил. Вращаю ручку этого самого «коло ворота», мысленно смакую жизненную ситуацию и ржу во весь голос как конь педальный. В таких случаях говорят: «смешинка в рот попала».